ка на свете, – продолжал он, – думая о своей собственной истории, который смог бы лучше понять и уважать ваше молчание, как я.
Мисс Гуилт схватила его руку.
– О! Я знала это, – сказала она, – с той самой минуты, как в первый раз увидела вас! Я знала, что вы также много страдали, что вас не обошли в жизни горести, которые сохранили в тайне! Странная, странная симпатия! – Мисс Гуилт вдруг опомнилась и задрожала. – О! Что я наделала? Что вы должны подумать обо мне? – воскликнула она, когда Мидуинтер, уступая гипнотическому очарованию ее прикосновения и забыв все на свете, кроме руки, лежавшей в его руке, наклонился и поцеловал ее. – Пощадите меня! – произнесла она слабым голосом, когда почувствовала горячее прикосновение его губ. – Я так одинока, я нахожусь полностью в вашей власти!
Он отвернулся от нее и закрыл лицо руками; он дрожал, и она это видела. Она смотрела на него с большим интересом и удивлением.
«Как этот человек любит меня! – подумала она. – Я хотела бы знать, было ли время, когда я могла полюбить его?»
Молчание между тем продолжалось уже несколько минут. Он прочувствовал ее мольбу о пощаде так, как мисс Гуилт не ожидала и не надеялась, он не решался ни взглянуть на нее, ни заговорить с нею.
– Продолжать рассказывать мою историю? – спросила она. – Забудем и простим друг другу все, что сейчас произошло?
Снисхождение этой женщины к выражению искреннего восторга Мидуинтера было подчеркнуто очаровательной улыбкой. Она задумчиво посмотрела на свое платье и, вздохнув, стряхнула с колен несколько крошек.
– Я вам говорила, – продолжала мисс Гуилт, – о нежелании рассказывать посторонним о моей печальной семейной истории. Этим-то, как я после узнала, обязана я коварству и подозрению мисс Мильрой. К той даме, которая поручилась за меня, тайно обращались за справками обо мне по наущению мисс Мильрой, я не сомневаюсь в этом. С сожалением должна сказать, что это еще не все. Какими-то скрытыми интригами, которые мне совершенно неизвестны, обманули простодушного Армадэля, и тайные справки у моей поручительницы в Лондоне пытались получить, мистер Мидуинтер, с помощью вашего друга.
Мидуинтер вдруг встал со стула и посмотрел на нее. Неотразимое впечатление, которое она произвела на него, как ни было сильно, перестало на время влиять теперь, когда это простое признание наконец прямо сорвалось с ее губ. Мидуинтер посмотрел на нее и сел опять, чрезвычайно изумленный, сел, не произнося ни слова.
– Вспомните, как он слаб, – кротко уговаривала мисс Гуилт, – и простите его, как я его простила. То ничтожное обстоятельство, что он не нашел моей поручительницы по адресу, данному ему, я не понимаю почему, возбудило подозрение мистера Армадэля. По крайней мере, он остался в Лондоне. Что он там делал, я не могу сказать. Я решительно ничего не знала, я не верила никому; я была счастлива в маленьком кругу моих обязанностей, как только могла быть счастливой с ученицей, привязанность которой я заслужить не могла, когда в одно утро, к моему несказанному удивлению, майор Мильрой показал мне переписку между ним и мистером Армадэлем. Он говорил со мною в присутствии своей жены. Бедная женщина, я на нее не обижаюсь, такая болезнь, какою она страдает, извиняет все. Я желала бы составить вам понятие о содержании переписки между майором Мильроем и мистером Армадэлем, но у меня в голове все смешалось, я была так сконфужена и расстроена в то время! Могу только сказать вам, что мистер Армадэль хранит молчание о своих действиях в Лондоне, и, конечно, это молчание бросает тень на мою репутацию. Майор был очень добр; его доверие ко мне было непоколебимо, но разве это доверие могло защитить меня от предубеждений его жены и недоброжелательства дочери? О! Как женщины жестоки друг к другу! О! Какой позор, если бы мужчины узнали, каковы мы на самом деле! Что могла я сделать? Я не могла защитить себя от обвинений, не основанных ни на чем, и не могла оставаться в доме майора, будучи под подозрением. Моя гордость (помоги мне, Боже! Я была воспитана как благородная женщина, и чувство собственного достоинства не оставляет меня), моя гордость не позволила мне остаться на прежнем месте. Не огорчайтесь, мистер Мидуинтер, в моем рассказе есть и светлая сторона. Здешние дамы были необыкновенно добры ко мне: я имею надежду получить учениц; я избавлена от необходимости снова быть в тягость моим друзьям. Одно, на что я могу пожаловаться, мне кажется справедливо. Мистер Армадэль возвратился сюда уже несколько дней назад. Я в письме умоляла позволить увидеться с ним, чтобы узнать, какие подозрения имеются у него, и позволить мне оправдаться в его глазах. Поверите ли вы этому, он не захотел увидеться со мною, под влиянием других, не по своей собственной воле, я уверена в том! Это жестоко, не правда ли? Но он поступил со мною еще более жестоким образом: он все еще подозревает меня; это он велел подсматривать за мною. О, мистер Мидуинтер! Не возненавидьте меня за то, что я рассказываю вам вещи, о которых вы должны знать! Человек, который, как вы сами видели, преследовал и напугал меня сегодня, шпион, нанятый мистером Армадэлем.
Мидуинтер опять вскочил и на этот раз заговорил.
– Я не могу этому поверить, я не хочу этому верить! – воскликнул он с негодованием. – Если этот человек сказал вам это, он солгал. Я прошу у вас извинения, мисс Гуилт, я прошу у вас извинения от всего сердца. Пожалуйста, не думайте, что я сомневаюсь в вас, я только думаю, что тут есть какая-то ужасная ошибка. Я не уверен, что понимаю как следует все, что вы рассказали мне, но эту последнюю гнусную низость, в которой вы считаете виновным Аллана, я понимаю. Клянусь вам, он на это не способен! Какие-нибудь мошенники воспользовались им, какие-нибудь мошенники употребили во зло его имя. Я докажу это вам, если вы только дадите мне время. Позвольте мне уйти и тотчас выяснить все. Я не могу оставаться спокойным; я не могу переносить мысли об этом, я не могу даже наслаждаться возможностью быть здесь. О! – вскричал он с отчаянием. – Я уверен, что вы понимаете мои чувства, так же как я понимаю вас!
Он остановился в замешательстве. Мисс Гуилт опять посмотрела на него, и руки мисс Гуилт опять нашли путь к его руке.
– Вы самый великодушный человек на свете, – сказала она нежно. – Я поверю всему, чему вы велите мне поверить. Ступайте, – прибавила она шепотом, вдруг выдернув свою руку и отвернувшись от него. – И для вас, и для меня вам лучше уйти.
Его сердце сильно забилось; он посмотрел на мисс Гуилт, когда она опустилась на стул и приложила к глазам носовой платок. Мидуинтер с минуту колебался, а потом схватил с пола свой дорожный мешок и поспешно ушел, не оглянувшись на мисс Гуилт, не бросив на нее даже прощального взгляда.
Она встала, когда за ним затворилась дверь.
Как только мисс Гуилт осталась одна, с нею тотчас произошла разительная перемена. Румянец с щек пропал, блеск исчез из глаз, лицо страшно побледнело, оно выражало безмолвное отчаяние.
– Это еще подлее, чем то, за что я взялась сначала, – сказала она. – Подло обманывать его…
Несколько минут она металась по комнате взад и вперед, затем уныло остановилась пред зеркалом, висевшим над камином.
– Ты странное существо! – прошептала мисс Гуилт, облокотись на камин и томно рассматривая собственное отражение в зеркале. – Осталась ли у тебя совесть и не пробудил ли ее этот человек?
Ее лицо, отраженное в зеркале, медленно менялось. Румянец вновь выступил на ее щеках, восхитительно заблестели глаза. Губы томно раздвинулись, и от прерывистого дыхания начала запотевать поверхность стекла. После минутного раздумья она отступила от зеркала, вздрогнув от ужаса.
– Что я делаю? – спросила она себя с удивлением. – Разве я с ума сошла, что думаю о нем таким образом?
Она саркастически захохотала и с шумом открыла свою письменную шкатулку, стоявшую на столе.
– Давно пора поговорить с матушкой Иезавелью, – сказала мисс Гуилт и села писать к миссис Ольдершо.
«Я встретилась с Мидуинтером, – писала она, – при самых счастливых обстоятельствах и извлекла из этой встречи большую выгоду. Он только что ушел от меня к своему другу, мистеру Армадэлю, и завтра случится одно из двух. Если они не поссорятся, двери Торп-Эмброза опять откроются для меня по ходатайству Мидуинтера. Если они поссорятся, я буду несчастной причиной этой ссоры и проберусь в Торп-Эмброз сама из чисто христианского желания помирить их».
Она заколебалась над следующей фразой, написала несколько слов, вычеркнула их, а потом вдруг разорвала письмо на клочки, а перо швырнула на другой конец стола. Быстро повернувшись, бросила взгляд на стул, на котором только что сидел Мидуинтер; нога ее тревожно притоптывала по полу, а носовой платок она засунула в рот, как кляп, сжав его зубами.
«Как ты ни молод, – думала мисс Гуилт, обращаясь мысленно к тому, кто только что сидел на этом, теперь пустом стуле, – в твоей жизни было что-то необыкновенное, и я должна это узнать. И узнаю!»
Часы в доме пробили полночь, и этот звук отвлек ее от тревожных дум. Мисс Гуилт вздохнула и, вернувшись к зеркалу, не спеша стала расстегивать платье, лениво сняла зажимы с блузки и положила их на каминную полку. Беззаботно посмотрела она на отражавшиеся в зеркале красивые грудь и шею, расплела волосы и откинула их на плечи.
«Что если бы он увидел меня теперь?» – подумала она.
Мисс Гуилт обернулась к столу и со вздохом погасила одну свечу, а другую взяла в руку.
– Мидуинтер! – сказала она, проходя в свою спальню. – Я не верю в это имя прежде всего.
Прошло более часа, прежде чем Мидуинтер дошел до большого дома.
Два раза, хотя этот путь был ему известен, сбивался он с дороги. События этого вечера: свидание с мисс Гуилт после двухнедельных дум о ней, необыкновенная перемена, случившаяся в ее положении после того, как он видел ее в последний раз, странные отношения к ней Аллана, все соединилось, чтобы привести его мысли в страшное смятение. Темнота облачного неба увеличила его замешательство. Даже знакомые торп-эмброзские ворота показались ему незнакомыми. Он сам не понимал, как добрался до этого места.