Фасад дома был темен и уже заперт на ночь. Мидуинтер прошел к задней стороне здания. Звук мужских голосов, по мере того как он приближался, все четче долетал до его слуха. Он скоро различил знакомые голоса двух лакеев и понял, что предмет разговора составлял их господин.
– Я готов прозакладывать вам полкроны, что его через неделю выгонят отсюда, – сказал первый лакей.
– Идет! – отвечал второй. – Его не так легко выгнать, как вы думаете.
– Нет! – возразил первый. – Его закидают грязью, если он останется здесь. Опять вам говорю: ему мало еще той каши, которую он заварил. Я знаю точно, что он велел подсматривать за гувернанткой.
При этих словах Мидуинтер машинально остановился, прежде чем повернуть за угол дома. Первое сомнение в успехе его посредничества обдало его холодом. Действие, производимое публичной оглаской, происходит с силой, противоположной обыкновенным законам механики. Отголосок его сильнее, чем самый звук. К первому звуку мы можем оставаться глухи, но отголосок поражает неудержимо. Пока Мидуинтер шел, его единственным желанием было найти Аллана неспящим и поговорить с ним немедленно. Но теперь его единственною надеждой было выиграть время, чтобы побороться с новыми сомнениями и заставить замолчать тяжелые предчувствия; он хотел более всего услышать теперь, что Аллан уже лег спать. Мидуинтер завернул за угол дома и появился перед слугами, курившими трубки в заднем саду. Как только удивление прошло и позволило им заговорить, они предложили разбудить своего господина. Аллан уже перестал ждать друга в этот вечер и лег спать полчаса назад.
– Барин приказал тотчас доложить ему, как только вы вернетесь.
– А я непременно прошу, – возразил Мидуинтер, – чтобы вы не беспокоили его.
Слуги с удивлением переглянулись, когда Мидуинтер взял предложенную ему свечу и вошел в дом.
Глава VIIIОна становится между ними
Определенного распорядка, регламентирующего жизнь господ и слуг в Торп-Эмброзе, не было. Непостоянный в своих привычках, Аллан не имел определенного времени (с единственным исключением обеденного) для отдыха и дел ни днем ни ночью. Он уходил спать рано или поздно и вставал рано или поздно, когда хотел. Слугам было запрещено будить его, и миссис Грипер привыкла приготовлять завтрак, как могла, с того времени, как огонь в очаге на кухне был только что разведен, до того времени, когда часы показывали полдень.
В девять часов утра после своего возвращения Мидуинтер постучался в дверь Аллана и, войдя в комнату, нашел ее пустой. Расспросив слуг, Мидуинтер узнал, что Аллан встал в это утро раньше, чем проснулся его камердинер, и что горячая вода для бритья была принесена одной из служанок, которая еще не знала о возвращении Мидуинтера. Никому не довелось видеть господина ни на лестнице, ни в передней; никто не слышал, чтобы он звонил в колокольчик, чтобы ему подали завтрак, словом, никто ничего не знал о нем, кроме того, что было очевидно для всех, что его не было в доме.
Мидуинтер вышел на парадное крыльцо. Он встал наверху лестницы, соображая, по какому направлению отправиться ему отыскивать своего друга. Неожиданное отсутствие Аллана еще более увеличило тревогу в его душе. Он был в таком расположении духа, когда безделицы раздражают человека и фантазии могут воспламенять или приводить в уныние воображение.
Небо было облачное, ветер дул порывами с юга; для человека, разбирающегося в погоде, было очевидно, что пойдет дождь. Пока Мидуинтер раздумывал, мимо него по дорожке прошел один из конюхов. Когда Мидуинтер расспросил его, оказалось, что он лучше слуг знал, куда отправился его барин. Он более часу назад видел, как Аллан прошел мимо конюшен и с букетом в руке вышел в парк нижней дорогой.
С букетом в руке… Этот букет угнетал душу Мидуинтера. Это он почувствовал, когда обходил дом кругом, в надежде встретить Аллана.
«Что значит этот букет?» – спросил он себя с непонятным чувством раздражения и сердито пнул ногою камень, попавшийся ему на дороге.
Букет же свидетельствовал о том, что Аллан по обыкновению последовал своему внутреннему порыву. Единственное приятное впечатление, оставшееся в его душе после встречи с Педгифтом-старшим, было связано с рассказом стряпчего о его разговоре с Нили в парке. Беспокойство о том, чтобы Аллан не составил о ней ошибочного мнения, так серьезно выраженное дочерью майора, представило ее в глазах Аллана единственным человеком среди соседей, который имел о нем доброе мнение. Болезненно чувствительный к своему одиночеству, теперь, когда не было Мидуинтера, единственного собеседника в пустом доме, он жаждал в своем уединении доброго слова и дружеского взгляда. Он начал думать все с большим и большим сожалением о веселом хорошеньком личике, так приятно соединявшемся с его первыми счастливыми днями в Торп-Эмброзе. Испытывать такое чувство означало для характера Аллана действовать, порой опрометчиво, не думая о том, к чему это приведет. Вчера утром он вышел с букетом цветов, в надежде увидеть Нили, не имея ясного представления о том, что ей скажет, если встретится с ней. Не найдя ее на месте обычных прогулок, Аллан решил на следующее утро сделать вторую попытку встретиться с Нили с новым букетом. Все еще не зная о возвращении своего друга, Аллан отошел довольно далеко от дома, продолжая поиски в той стороне парка, в которой он еще не был.
Пройдя несколько ярдов дальше за конюшни и не найдя никаких следов Аллана, Мидуинтер вернулся в дом и стал ждать возвращения своего друга, медленно расхаживая взад и вперед по маленькому садику с задней стороны дома.
Время от времени он рассеянно взглядывал на окна комнаты, когда-то бывшей комнатой миссис Армадэль и которую теперь (по его настоянию) постоянно занимал ее сын, комнату со статуэткой на пьедестале и с французским окном, напоминавшую ему второе видение во сне. Тень мужчины, стоящую напротив у длинного окна, которую видел Аллан, вид на луг и цветник, дождь, бивший в стекла, падение статуэтки, разлетевшейся вдребезги на полу. Эти предметы и события в видении, когда-то так живо встававшие в воспоминаниях, теперь все были вытеснены из его памяти последними событиями и оставили в ней лишь тусклый свет. Мидуинтер теперь мог проходить мимо этой комнаты совершенно спокойно, ни разу не подумав о лодке, сорвавшейся с привязи при лунном сиянии, и о ночи, проведенной на разбившемся корабле!
Часов в десять голос Аллана донесся со стороны конюшен. Еще через минуту из сада показался и он. Его новые утренние поиски мисс Нили, по всей вероятности, опять закончились неудачей. Букет, который он все еще держал в руках, был подарен одному из детей кучера.
Мидуинтер пошел было к конюшням и вдруг остановился: он сознавал, что его отношение к другу уже изменилось после встречи с мисс Гуилт. И первый же взгляд на Аллана наполнил его душу внезапным недоверием к гувернантке, недовольством ее влияния над ним, а это было почти недоверием к самому себе.
Он возвращался в Торп-Эмброз с намерением признаться в страсти, овладевшей им, и настоять, если будет необходимо, на втором и более продолжительном отсутствии. Такую жертву он хотел принести во имя счастья своего друга. Что теперь сталось с этим намерением? Известие об изменившемся положении мисс Гуилт и ее добровольное признание в равнодушии к Аллану разметали по ветру это намерение. Первые слова, которыми он встретил своего друга – если бы ничего не случилось с ним на обратном пути домой, – уже не слетят с его губ. Мидуинтер стоял, понимая это, мучительно думая о том, как остаться честным в отношении Аллана, пытаясь в последнюю минуту освободиться от влияния мисс Гуилт.
Подарив бесполезный букет, Аллан прошел в сад и, увидев Мидуинтера, бросился к нему с громким криком удивления и восторга.
– Наяву я вижу или во сне? – говорил он, схватив друга за обе руки. – Милый старый дружище Мидуинтер, ты выскочил из-под земли или свалился с облаков?
Пока Мидуинтер со всеми малейшими подробностями не объяснил тайну своего неожиданного появления, он не мог уговорить Аллана сказать хоть слово о самом себе. Когда же он заговорил, то печально покачал головой и, понизив голос, осмотрелся кругом, не слышат ли его слуги.
– Я научился быть осторожным, после того как вы ушли и оставили меня, – сказал Аллан. – Любезный друг, вы не имеете ни малейшего понятия о том, что случилось и в каком ужасном положении нахожусь я в эту минуту!
– Вы ошибаетесь, Аллан. Я слышал о том, что случилось, больше, чем вы предполагаете.
– Как! О той ужасной каше, в которую я попал с мисс Гуилт, о ссоре с майором, о грязных сплетнях соседей? Неужели вы…
– Да, – спокойно перебил его Мидуинтер, – я слышал обо всем этом.
– Господи помилуй! Как? Разве вы останавливались в Торп-Эмброзе, возвращаясь назад? Заходили в кофейную гостиницы? Встретились с Педгифтом? Были в читальне и увидели то, что называют свободой слова в городской газете?
Мидуинтер помолчал, прежде чем ответить, и невольно посмотрел на небо. Тучи незаметно собрались над их головами, и начинали падать первые капли дождя.
– Пройдемте сюда, – сказал Аллан. – Отправимся завтракать отсюда.
Он повел Мидуинтера через открытое французское окно в свою гостиную. Ветер дул с этой стороны дома, и дождь хлестал им вслед. Мидуинтер вошел последним и запер окно. Аллан с таким нетерпением ждал его ответа, не прозвучавшего из-за внезапного ухудшения погоды, что не мог дождаться, когда они войдут в столовую. Он остановился у окна и задал еще два вопроса:
– Откуда вы могли слышать обо мне и мисс Гуилт? Кто вам сказал?
– Сама мисс Гуилт, – серьезно ответил Мидуинтер. Лицо Аллана помрачнело, как только имя гувернантки сорвалось с губ Мидуинтера.
– Я желал бы, чтобы вы выслушали прежде мой рассказ, – сказал он. – Где вы встретились с мисс Гуилт?
Наступило минутное молчание. Оба все еще стояли у окна, погруженные в свои мысли; оба забыли, что хотели укрыться от дождя наверху в столовой.