«Не обращайтесь со мною жестоко, — сказала я. — Я не хотела обидеть вас. О, мистер Мидуинтер! Здесь так пустынно, так темно, не пугайте меня!»
«Не пугать вас?»
В одно мгновение он был опять возле меня.
«Не пугать вас?»
Он повторил эти слова с таким удивлением, как будто я разбудила его и обвинила в чём-то, что он сказал во сне.
У меня уже было желание, видя, как я его удивила, напасть на него врасплох и спросить, почему мой вопрос об Армадэле произвёл такую перемену в его обращении со мной, но, после того что уже случилось, я побоялась слишком скоро возвращаться к этому вопросу. Что-то бессознательно подсказывало мне оставить пока Армадэля в покое и говорить с Мидуинтером прежде о нём самом. Как я уже писала вам в одном из прежних писем, я заметила в его обращении и наружности некоторые признаки, убедившие меня, что, несмотря на свою молодость, он совершил или пережил что-то необыкновенное в своей прошлой жизни. Я спрашивала себя каждый раз, когда видела его, все с большим и большим подозрением: тот ли он, кем казался? Первое и главное моё сомнение состояло в том, настоящим ли своим именем он зовётся. Имея сама тайны в минувшей жизни и в былое время несколько раз принимая вымышленные имена, я, вероятно, поэтому подозреваю других, когда нахожу в них что-нибудь таинственное. Как бы то ни было, имея это подозрение, я решилась испугать его, как он испугал меня, неожиданным вопросом с моей стороны — вопросом о его имени.
«Я так огорчён, что испугал вас, — шепнул он с той покорностью и с тем смирением, которые мы так искренне презираем в мужчине, когда он говорит с другими женщинами, и которые мы все так любим, когда он говорит с нами. — Я сам не знаю, о чём я говорил, — продолжал он. — Мои мысли страшно расстроены. Пожалуйста, простите меня, если можете, я сам не свой сегодня».
«Я не сержусь, — ответила я. — Мне нечего прощать. Мы оба неблагоразумны, мы оба несчастны».
Я положила голову на его плечо.
«Вы правда любите меня?» — спросила я нежно, шёпотом.
Рука его снова обняла меня, и я почувствовала, как его растревоженное сердце забилось ещё быстрее.
«Если бы вы только знали, — шепнул он в ответ, — если бы вы знали…»
Он не мог сказать ничего более. Я почувствовала, как лицо его склонялось к моему, и, опустив голову ниже, остановила его в ту самую минуту, когда он уже хотел поцеловать меня.
«Нет, — сказала я. — Я ничего более как женщина, приглянувшаяся вам, а вы обращаетесь со мною как будто я ваша будущая жена».
«Будьте моей женой!» — шепнул он с жаром и попытался приподнять мою голову.
Я опустила её ещё ниже. Ужас воспоминаний прежних дней, известных вам, охватил меня и заставил задрожать, когда он попросил стать его женой. Не думаю, чтобы я лишилась чувств, но что-то похожее на обморок заставило меня зажмурить глаза. В ту минуту, как я закрыла их, мрак как будто рассеялся, словно блеснула молния, и призраки тех других мужчин явились в этом страшном видении и молча глядели на меня.
«Говорите со мной, — шепнул он нежно, — моя возлюбленная, мой ангел, говорите со мной!»
Голос его помог мне прийти в себя; во мне осталось довольно смысла, чтобы вспомнить, что время проходит, а я ещё не задала вопрос о его имени.
«Положим, что я питала бы к вам такие же чувства, какие вы питаете ко мне, — сказала я, — положим, что я любила бы вас так нежно, что доверила бы вам счастье моей будущей жизни…»
Я остановилась на минуту, чтобы перевести дух. Было нестерпимо тихо и душно, воздух как будто замер с наступлением ночи.
«Честно ли вы женитесь на мне, — продолжала я, — если женитесь под вашим настоящим именем?»
Руки его отпустили мою талию, и я почувствовала, как он вздрогнул. После этого Мидуинтер сидел возле меня неподвижно, холодно, молча, как будто мой вопрос лишил его дара речи. Я обняла рукой его за шею и положила голову на его плечо: несмотря на чары, которыми я пыталась пленить Мидуинтера, мои старания произвести неотразимое впечатление не дали результатов.
«Кто вам сказал? — спросил он и вдруг остановился. — Нет, — продолжал он, — никто не мог сказать вам. Что заставляет вас подозревать?..»
Он опять остановился.
«Никто не говорил мне, — отвечала я, — и не знаю, что заставляет меня подозревать. У женщин бывают иногда странные фантазии. Настоящее ли ваше имя Мидуинтер?»
«Я не могу обманывать вас, — продолжал он после нового непродолжительного молчания. — Мидуинтер не настоящее моё имя».
Я придвинулась к нему ещё ближе.
«Какое же ваше имя?» — спросила я.
Он колебался. Я приподняла своё лицо так, что моя щека коснулась его щеки. Я настаивала, приложив мои губы к самому его уху.
«Как! Вы не имеете ко мне доверия даже теперь! Не имеете доверия к женщине, которая почти призналась, что она любит вас, которая почти согласилась быть вашей женой!»
Он повернул своё лицо ко мне и во второй раз старался поцеловать меня, а я во второй раз остановила его.
Щека моя опять дотронулась до его щеки.
«Почему же нет? — сказала я. — Как могу любить я человека, тем более выйти за него замуж, если он чуждается меня?»
Я думала, что на это не последует ответа, но он отвечал.
«Это ужасная история, — сказал он. — Она может омрачить всю вашу жизнь, если вы её узнаете, как она омрачила мою».
Я обвила его другой своей рукой и настаивала:
«Скажите мне. Я не боюсь, скажите мне».
Он начал уступать моим ласкам.
«Вы будете хранить это как священную тайну? — спросил он. — Это никогда никому не будет известно, кроме вас и меня?»
Я обещала хранить это в тайне. Я ждала с неистовым нетерпением. Два раза старался он начать, и два раза мужество изменяло ему.
«Не могу! — заговорил он с какой-то глубокой горечью. — Не могу сказать».
Моё любопытство, или, лучше сказать, мой гнев я не могла укротить. Он довёл меня до того, что я не заботилась о том, что говорю и делаю. Я вдруг крепко обняла его и прижалась губами к его губам.
«Я люблю вас, — шепнула я с поцелуем. — Теперь скажете ли вы мне?»
С минуту он был безмолвен. Я не знаю, с намерением ли я свела его с ума, не знаю, невольно ли я сделала это в порыве бешенства, ничего не знаю наверно, кроме того, что я перетолковала его молчание в противную сторону. Я оттолкнула Мидуинтера с яростью через минуту после того, как поцеловала его.
«Я ненавижу вас! — сказала я. — Вы свели меня с ума и заставили забыться. Оставьте меня! Я не боюсь темноты. Оставьте меня сейчас и никогда не ищите встречи со мной».
Он схватил меня за руку и остановил. Он заговорил другим голосом; он вдруг приказал, как только мужчины могут приказывать:
«Сядьте! Вы возвратили моё мужество, вы узнаете, кто я».
В безмолвии и темноте, которые окружали нас, я повиновалась ему и села. В безмолвии и темноте он опять обнял меня и сказал, кто он.
Поведать ли вам его историю? Назвать ли вам его настоящее имя? Рассказать ли вам, какие мысли, вызванные моим свиданием с ним, появились у меня и обо всём, что случилось со мною после того?
Или сохранить его тайну, как я обещала? И также сохранить мою собственную тайну, закончив это утомительное, длинное письмо в ту самую минуту, когда вы горите нетерпением узнать более.
Это серьёзные вопросы, миссис Ольдершо, гораздо серьёзнее, чем вы предполагаете. Я имела время успокоиться и начинаю видеть то, чего я не видела, когда взялась за перо, чтобы писать к вам, — благоразумную необходимость трезво смотреть на последствия. Не напугала ли я сама себя, стараясь напугать вас. Может быть, как ни странно может показаться, это действительно возможно.
Последние две минуты я стояла у окна и думала.
Немало ещё есть времени подумать, прежде чем уйдёт почта. Люди только ещё сейчас выходят из церкви.
Я решила отложить в сторону письмо и заглянуть в свой Дневник. Сказать попросту, я должна посмотреть, чем рискую, если решусь довериться вам, а мой дневник покажет мне то, что моя утомлённая голова не может рассчитывать теперь без его помощи. Я писала историю моих дней (а иногда и моих ночей) в последнюю неделю аккуратнее обыкновенного, имея свои причины быть особенно осторожной в этом отношении при настоящих обстоятельствах. Если я закончу то дело, которое теперь я намереваюсь начать, было бы безумством полагаться на мою память. Малейшая забывчивость о самом ничтожном обстоятельстве, случившемся после вечера, в который происходило моё свидание с Мидуинтером, до настоящего времени, может закончиться полной гибелью для меня.
«Полной гибелью для неё? — скажете вы. — О какой гибели говорит она?»
Подождите немножко, пока я спрошу мой дневник, могу ли рассказать вам».
Глава XИз дневника мисс Гуильт
21 июля, понедельник, 11 часов вечера. Он только что ушёл. Мы расстались, как я и хотела, на тропинке у края кустарника. Он пошёл своей дорогой — к гостинице, а я — к своему жилищу.
Мне удалось отговорить его от нового свидания. Я пообещала написать ему завтра утром. Это даёт мне вечер передышки, и я надеюсь собраться, успокоиться (если смогу) и вернуться к своим делам. Говорю «если смогу», потому что живо ощущаю, что его рассказ все ещё владеет всем моим существом; боюсь, это ощущение никогда не покинет меня. Пройдёт ночь, настанет утро, а я все буду думать о письме, дошедшем до него со смертного одра отца, о его бессонной ночи на потерпевшем крушение корабле и, сверх всего, о том мгновении, когда у меня буквально перехватило дыхание, когда он назвал своё настоящее имя.
Интересно, смогу ли я избавиться от всех этих впечатлений, если сделаю над собой усилие и запишу их. Во всяком случае, хорошо бы это сделать, а то с течением времени я могу забыть что-либо важное. В конце концов, может быть, именно боязнь забыть что-нибудь, что мне надо помнить, и является причиной того действия, которое рассказ Мидуинтера продолжает оказывать на меня. Как бы то ни было, а попробовать стоит. В моём нынешнем положении мне надо бы избавиться от лишних мыслей, чтобы подумать о других вещах, иначе я никогда не справлюсь с затруднениями в Торп-Эмбро