Григорий замолчал, чтобы глотнуть из чашки, и Грант прервал его.
– Друг мой, я слышал все это и, возможно, даже больше, чем тебе известно. Вот это моя превосходная дистилляция, – сказал он, поднимая чашку, – рано или поздно приводит сюда всех офицеров. Бывают ночи, когда я даже двинуться не могу и чувствую себя скорее хозяином какой-нибудь темной лачужки в родном Хайленде, нежели человеком науки… – Он покачал головой. – Неа, парень. Я спрашивал о твоих новостях. Как там девушка?
Григорий так и не вспомнил, в какую из пьяных ночей на пути из Корчулы он поведал другу эту историю. Вино утопило и воспоминания о том, что именно он рассказывал. Но Грант, похоже, все прекрасно помнил. Первым делом Григорий подумал о Софии, о ее смехе, когда она увидела их с Такосом. О ее взгляде. С тех пор они не встречались. И он не знал, что будет делать, когда ее увидит. Феон был советником императора, Григорий – его солдатом. Ему не хотелось видеть слезы в глазах Константина, призывающего двух братьев не ссориться, помогая тем самым врагу, как он призывал итальянцев.
– Я давно ее не видел, – сказал он.
– Ну да, с Рагузы. Я знаю.
Григорий нахмурился:
– О какой девушке ты говоришь?
– О той, которую ты спас от каких-то мерзавцев. О карманной Венере, которая той же ночью отблагодарила тебя, вытрахав твои глаза из орбит, – усмехнулся шотландец. – Как там ее звали?
«Воистину, – подумал Григорий, – мне следует быть сдержанней за чашей вина». Но воспоминания, вызванные на свет шотландцем, были приятны.
– Лейла, – ответил он с быстрой улыбкой.
– Тогда, парень, за нее, – сказал Грант, поднимая чашку. – И за скорейшее воссоединение ваших чресл.
Григорий не мог отказаться от такого тоста. Он осушил кружку и, чувствуя, как спиртное разносится по телу, задумался: где Лейла сейчас? Встретится ли она с ним в Рагузе, как он предлагал? Вернется ли он туда, если Константинополь уцелеет?
Грант поднял кувшин. Будь у него брови, они бы тоже поднялись, поскольку его лоб вопросительно наморщился. Григорий подумал о еще одном глотке. Два уже позади, на вкус отлично. Но тут в комнату ворвался мужчина, почти такой же грязный, как шотландец.
– М… м… мастер, – произнес он. – Они близко.
– Так скоро? Ну, вряд ли они будут здесь прямо сейчас… – Грант неохотно поставил кувшин. – Но на всякий случай, Ласкарь, прикажи своим людям спускаться и ждать здесь, поближе к нам. Пусть дышат, пока могут.
Григорий торопливо миновал разрушенный подвал и поднялся по лестнице.
– Пора! – крикнул он и услышал, как приказ передали и воины начали собираться.
Ласкарь спустился обратно в каменный зал и увидел шотландца с киркой в руке, стоящего у сейчас открытой двери, которая вела в глубокую тьму. В свете факелов блеснули зубы.
– Добро пожаловать в Аид, – сказал Грант.
– Должен ли я дать тебе монету, Харон, за переправу моей души? – пробормотал Григорий, шагнув во тьму.
– Там увидим. Ты можешь выжить, если будешь внимательно слушать.
Говоря, Грант шел вперед, Григорий за ним. На первых шагах он поскользнулся, поскольку ровный пол неожиданно сменился уклоном. Потом он понял, что может видеть, ибо каждые пять шагов висели факелы; их мерцающий свет падал на земляные стены, потолок и деревянные подпорки, поддерживавшие его. Туннель был узким и достаточно низким, чтобы почувствовать себя неуютно, и Григорий вдруг понял, что мечтает о корабле, на который поклялся больше не ступать, об открытом пространстве его палуб. Потом галерея выровнялась, стала шире. Они вышли в камеру, где можно было выпрямиться во весь рост, а вытянутые руки не доставали до стен.
Камера заканчивалась земляной стеной, и человек, позвавший их, сейчас прижимался к ней ухом.
– Они… с той стороны? – прошептал Григорий, положив руку на рукоять короткого меча.
Грант, рассмеявшись, ответил нормальным голосом:
– Можешь не шептать. Они нас пока не слышат.
– Откуда ты знаешь?
Джон показал пальцем:
– Отсюда.
Григорий проследил за пальцем. На небольшой полке, оставленной в земляной стене, лежал маленький – с такими играли дети – барабан.
– У вас еще хватает времени на музыку? – спросил он, не в силах удержаться от шепота.
– Неа, парень, посмотри как следует.
Григорий нагнулся.
– Видишь камушки на барабане? Видишь, как они подпрыгивают?
Ласкарь кивнул.
– Они подскакивают от каждого удара сербской кирки по ту сторону стены. Прыгают не слишком высоко… пока. Но скоро нам придется перейти от этих камушков к тем.
Он снял со стены факел, поднес ближе. Свет блеснул на других камнях, больших, воткнутых в землю.
– Когда первый из них выпадет, придет время не шептать, но молчать. Турки будут от нас в паре ударов сердца.
Сзади кто-то закашлялся, и Григорий обернулся. В узком проходе, в ожидании приказов, стоял его заместитель.
– Что мы должны делать, шотландец? – сглотнув, спросил Григорий.
Грант наклонился, рассматривая гальку на барабане.
– Хм, – сказал он уже тише. – Возможно, они немного ближе, чем я думал… – Выпрямился. – Делать? Сербские минеры копают там, думая, что у них еще есть немного времени, прежде чем они окажутся под нашим бастионом. Но они настороже, тоже опасаются контрмины, так что турецкие солдаты будут неподалеку. Они планируют подкопаться под нашу башню, подпереть стены деревом, а потом поджечь его, чтобы стена обрушилась, и башня вместе с ней. Мои люди будут делать то же самое у них – срубят крепеж и обрушат галерею.
Вновь блеснули зубы.
– А вам нужно будет держать турок подальше, шагах в пятидесяти, и удерживать их там, пока мы не справимся. Убейте столько минеров, сколько сможете, ибо они незаменимы… А, и прислушивайтесь к моему сигналу, – он вытащил из-под дублета маленький серебряный свисток, – пока размахиваете кинжалами. Мы не сможем долго удерживать землю.
– Сколько? – успел спросить Григорий, но тут человек у земляной стены прошипел:
– Мастер?
Григорий и Грант обернулись. Мужчина указывал на камень в стене. Тот вздрагивал, а потом вдруг выпал.
– Хм! Да. Быстрее, чем я думал, – прошептал Джон. – Зови своих людей.
Григорий повернулся, прошипел в проход команду.
Грант махнул рукой своему человеку. Тот перестал прислушиваться, схватил со стены факел и ударил им о землю, сбивая пламя и оставляя их в темноте. Григорий сделал все, что мог, – отстегнул со спины щит, взял его в руку, вытащил длинный кинжал, прислушался. Он слышал тяжелое дыхание людей, заполнявших темноту, внезапный страх, который заставлял глубже вдыхать густой и вонючий воздух. Затем залез рукой под нагрудник, оттянул с горла рубаху. Голова чуть кружилась, и Григорий нащупал стену, оперся о нее рукой. Сзади готовились к бою его люди. Пока…
Он уже слышал приглушенные удары металла о землю. Ритмичные, равномерные, но ему показалось, что фоном им доносится какой-то гул. Через несколько мгновений Ласкарь понял. Люди по ту сторону земляной стены пели гимн, и Григорий хорошо его знал. Сербы, подумал он, такие же православные, как и греки. Убейте столько, сколько сможете, сказал шотландец. Что ж, христиане убивали друг друга так же регулярно, как турок. В армии султана были тысячи последователей Христа, а турецкий принц Орхан, претендент на трон Османа, защищал стены вместе со своими неверными. А еще был Амир.
Григорий прислонился к стене, сплюнул дрянь, оставленную во рту плохим воздухом и хорошей aqua vitae. Представил своего друга, его хлопающий по ветру шафрановый плащ, – и крепче сжал кинжал.
Он слушал неровное дыхание своих людей, мерные удары металла о землю, хвалы Христу-сыну и Марии-матери; пение становилось все громче, или же в темноте у него стал лучше слух. Другие чувства тоже обострились – запах пота, ибо в толпе, под землей было жарко, испущенные людьми ветры, спертый воздух; влажные ладони, капли, стекающие по спине. Григорий слышал, как люди за спиной бормочут молитвы, пока их не оборвал резкий шепот шотландца. И не мог не подпеть мысленно людям, которых собирался сейчас убить. «Приди же, Христос, во всей славе Своей, – подумал он. – Выведи нас из мрака».
Казалось, он был услышан. Сплошную тьму впереди внезапно пронзил луч света. Звуки гимна на мгновение стали чуть громче, потом их оборвал резкий окрик, в котором мешались радость и страх. Человек, что-то прошипевший по ту сторону стены, говорил не на сербском, слова было не разобрать. Зато ответный шепот турка был хорошо различим:
– Вы нашли его?
Джон Грант не шептал. «Давай!» – крикнул он и вонзил свою кирку в стену. Его человек, стоящий рядом, тоже ударил киркой. Четыре удара, и стена обрушилась в залитую светом каверну. Григорий щурился, пока размытые контуры не превратились в трех бородатых мужчин, раздетых до пояса, прижимающих к груди инструменты. Позади них стоял человек в тюрбане, с вытаращенными глазами. Одно бесконечное мгновение враги смотрели друг на друга. Потом раздался вопль шотландца – его родной боевой клич, который уже приходилось слышать Григорию.
– Крейгелахи! – заорал Грант и снова ударил киркой – в голую грудь стоящего перед ним человека.
Все, бывшее тишиной, превратилось в шум, бывшее недвижным – в движение. Григорий качнулся вперед, едва не оставив за собой ноги, побежал, нырнул, чтобы уклониться от взлетающей лопаты, стремясь добраться до турка, пока тот не выхватил из ножен изогнутый кинжал. Он успел. Одной рукой сжал кисть, отводя чужое оружие назад, другой вонзил собственную сталь в горло, но слишком поздно, чтобы предупредить крик, рвущийся из горла врага: «Сюда, во имя любви к Аллаху!»
Божьего имени было достаточно. По всей широкой, хорошо освещенной галерее пришли в движение люди. Вскакивали отдыхавшие минеры; оборачивались с оружием в руках солдаты. Толкая умирающего турка на землю, Григорий слышал, как вскрикивают и падают люди, мимо которых он пробежал. Его солдатам приказы не требовались – они уже бежали вперед, с молодым командиром во главе. Григорий прижался к стене, чтобы его не затоптали, дождался, пока пробегут все двадцать гвардейцев, и бросился следом.