Потом они оказались рядом, деревяшка пошла вниз как дубинка, ударила по плечу. Феон пытался поднять меч, но не смог. Упал на колено, посмотрел вверх; глаза жгло от кислого вина, он почти ослеп. Увидел, как взлетает что-то блестящее, преломленный стеклом свет, радугу на лице. Потом мужчина вогнал зазубренное горлышко бутыли в горло Феона.
Теперь он смотрел на булыжник. Жидкость темнее вина растекалась вокруг, со всех сторон, превращая его в остров. Радуга исчезла. Но Феон все равно уже не мог ее увидеть.
Мужчины и женщина отступили, тяжело дыша.
– Свинья, – сплюнул крупный мужчина и швырнул горлышко бутыли на тело Феона. Потом посмотрел на открытую дверь. – Пошли возьмем, что наше, – проворчал он.
Он успел ступить на третью ступеньку, когда ему в грудь врезался тяжелый глиняный горшок, отбросил назад. Женщина, сумевшая не упасть, посмотрела вверх и увидела на верхней площадке лестницы другую женщину; та поднимала над головой новый горшок. Этот разбился над ними, о притолку, обдав их жирным и жгучим оливковым маслом.
Крупный мужчина лежал на мостовой рядом с телом, потирая грудь, и стонал. Второй смотрел на улицу.
– Эй, кажется… кажется, я их слышу.
Женщина прислушалась к звукам – завываниям, ударам, – которые приближались. Нагнулась к стонущему мужчине, стала помогать ему подняться. Снизу она видела лестницу, видела Софию, стоящую там с новым горшком в руках.
– Я еще вернусь за тобой! – крикнула женщина. – Я тебе кишки выпущу, сучка!
Троица, пошатываясь, направилась по улице, прочь от приближающегося шума.
София медленно опустила горшок, осторожно поставила его на пол. Сквозь дверной проем она видела пару кожаных подошв. Одна треснула. Ее нужно поскорее отдать в починку, иначе сапог мужа развалится. Она отнесет его к сапожнику. Она…
– Мама?
Минерва была рядом, пыталась выглянуть на улицу.
– Стой здесь, – сказала София так спокойно, как только могла.
Она спустилась по лестнице и остановилась в дверях, увидев тело Феона. София знала, что он мертв, – слишком много крови натекло вокруг головы, как нимб на иконе святого. Но она все равно наклонилась, заглянула в мертвые глаза. Протянула руку, закрыла их, закрыла свои.
– Милосердная Мать, – прошептала София, – прости его грехи.
– Что случилось с папой?
Она обернулась. Конечно, ее неугомонная дочь не осталась наверху, когда внизу творилось что-то интересное. Минерва широко раскрытыми глазами уставилась на голову отца, на кровавый ореол. София схватила ее, развернула в сторону.
– Он… спит, сладкая. Спит. Пойдем.
Послышался пронзительный крик. В дверях стоял Такос с открытым ртом.
– Папа! Папа! – закричал он.
Мальчик бросился к телу, зарыдал. София понимала, что на него эта ложь не подействует. Он уже навидался мертвых, на стенах.
Крики с вершины холма. Внезапно начал бить барабан, потом послышались удары дерева о дерево. Мужчины кричали ритмично, будто тянули канат. Не по-гречески.
– Такос. Такос! – резко произнесла София, привлекая его перепуганный взгляд. – Скорее! Нам нужно брать сумки и идти.
Мальчик снова отвернулся.
– Такос! – крикнула она, встряхнула его. – Мы должны идти, иначе все умрем.
София не знала, видит ли он ее сквозь слезы. Но Такос понял, встал, побежал к лестнице. София бросилась следом, таща дочь, которая все время пыталась вытянуть шею и посмотреть на тело. В комнате Афина собрала кожаные сумки, две схватила сама.
– А хозяин?.. – сказала она.
– Его нет, – ответила София, наклонилась за сумкой, все еще держа дочь. – Слушайте, – продолжила она, обращаясь ко всем. – Держитесь рядом со мной. Что бы ни случилось, не отходите от меня. Что бы вы ни увидели… – она сглотнула, – не останавливайтесь, не смотрите. И если судьба разделит нас… – женщина сморгнула набежавшие слезы, – вы найдете меня в знакомой церкви Святой Марии Монгольской. Да?
Такос и служанка кивнули. София повела их на улицу. У дверей она задержалась. Крики притихли. Возможно, турки нашли другой путь, хотя этот вел их прямо к сердцу города. Потом по середине дороги пробежал мужчина. Он все время оглядывался через плечо, спотыкался; лицо его было белым. Наконец мужчина исчез за углом.
– Глупый Ульвикул! Не буди папу!
София посмотрела вниз. Кот вышел из дома и теперь лакал из кровавой лужи рядом с подбородком Феона. Чуть ниже София увидела кончик синего флага, торчащий из-под дублета. Она наклонилась, но не за ним. Вражеский флаг защитит ее и детей не лучше, чем защитил ее мужа. Сейчас их спасет только вера.
– Святая Мать! – пробормотала София. – Защити моих детей. Спаси их, и я посвящу свою жизнь тебе.
Потом она схватила кота и протянула его сыну:
– Понесешь его, если сможешь.
Оглядела улицу. Крики и вопли – плач, ликование – были уже совсем близко. Скорее всего, подумала она, турки пойдут по главным улицам. Но есть переулки, в которые они пока не полезут. Один начинался почти напротив дома, и София повела своих туда, как раз когда с гребня холма начал спускаться отряд завывающих азапов.
Глава 36Разграбление
Лейле требовался какой-нибудь грек.
Задача должна быть несложной, когда их столько вокруг. Убегающих, прячущихся, тех, кого вытаскивают из подвалов и дыр. Многие были мертвы, разумеется, особенно старики или совсем юные, и потому не имеющие ценности, – вместе с теми, кто выказывал хоть малейшее желание сопротивляться. Таких было немного, сейчас, когда сквозь проломы в стенах и любые проходы в город текла вся армия султана.
Лейла, во главе двадцати гвардейцев Мехмеда – пейиков с алебардами, нагрудниками, желтыми тюрбанами и бронзовыми щитами, – ждала у Харисийских ворот, ближайших к ее цели, и собиралась выдвинуться как можно раньше. Толпы разбегались перед отрядом воинов в доспехах. Но многие опередили ее, и еще больше прорвалось через морские ворота, опередив сухопутную армию. В безумии последующих убийств и грабежей все превратилось в хаос; и хотя у Лейлы была карта, нарисованная Григорием, изогнутые улицы, заполненные воплями, сразу смутили ее.
Ей требовался проводник – и она искала его на площади перед церковью, где сидели на корточках десятки горожан, опустив головы на колени, избегая смотреть на то, что происходит вокруг; многие громко молились, пытаясь заглушить звуки, пока их не избили охранники. Пленников пытались связать вместе, но веревки и цепи быстро закончились. Большинство удерживали шелковые ленты, нарезанные полосками одеяла или порванные простыни. Многие могли легко разорвать эти путы. Но бежать было некуда. За пределами этой площади ждала смерть, и вряд ли быстрая, судя по доносящимся крикам. Предстоящее же рабство было жизнью. Во всяком случае, ее подобием.
Лейла взглянула поверх ошеломленной толпы. Двери церкви, наполовину сорванные с петель, свисали у входа, из которого валил дым. Кто-то был неосторожен с огнем или излишне вдохновлялся Аллахом. Другие, возможно не такие пылкие, вытаскивали из церкви все, имеющее хоть какую-то ценность. Лейла видела иконы, ангелов и апостолов в деревянных рамах, валяющиеся на ступенях. Другие, с инкрустациями из серебра или драгоценных камней, были изрезаны ножами, металл выковырян, раскрашенные лица отброшены в сторону. Пока она смотрела, несколько мужчин выскочили наружу с гробом, радостно выломали железные защелки, сдернули крышку, рассчитывая на сокровища внутри… но увидели только кости, завернутые в ткань, которую покрывали греческие буквы и символ креста. Азапы в ярости разломали ящик, ища потайное отделение, и, ничего не найдя, разбросали мощи святых города по окровавленным булыжникам.
Лейла вновь посмотрела на пленников. «Подождите здесь», – сказала она командиру пейиков и начала пробираться между людьми. Немногие встречались с ней взглядом; лица вжимались в колени, плечи напрягались в ожидании удара. Один молодой мужчина смотрел, как она идет. Одежда на нем была лучше, чем на других, хотя такой же грязной и запятнанной. Лоб закрывала окровавленная повязка. Он отвел глаза, потом вновь встретился с ней взглядом, когда она подошла ближе.
– Ты, – тихо спросила Лейла на греческом, присаживаясь напротив, – умеешь читать?
Он уставился на нее, возможно удивленный женским голосом из-под маски, ибо на ней сейчас была мужская одежда, дублет и свободные шаровары, все черное. На голове Лейлы был высокий шлем, ее единственный доспех, а за спиной висел арбалет.
– Ты умеешь читать? – повторила она.
Слабый кивок. Женщина достала из сумки карту, развернула ее так, чтобы он мог прочесть.
– Ты знаешь это место? Можешь отвести меня туда?
Он уставился в карту, прочел. Мгновение спустя снова кивнул.
– А говорить ты умеешь? – спросила Лейла.
Грек попытался, но издал только бульканье. Потом откашлялся, попробовал заново.
– Умею, – тихо сказал он с произношением образованного человека. – Я живу рядом с… этим местом. Я могу отвести тебя туда.
Лейла кивнула. Затем вытащила кинжал, перерезала шнур, который стягивал его запястья.
– Вставай, – сказала она. – Иди за мной.
Когда мужчина встал, Лейла повернулась. Но ей заступил дорогу другой, намного крупнее, с заросшим бородой лицом.
– И чем это ради моих волосатых яиц ты тут занят?
Гортанный голос, жесткий акцент. Валах или болгарин, подумала она.
– Этот раб нужен. По делу султана.
– На хрен его дело. Этот раб – мое дело. Эй! – Он схватил Лейлу за плечо, когда та попыталась обойти его. – Ты так просто…
Он не успел закончить. Лейла схватила его за кисть, выкрутила, и ему пришлось резко наклониться, чтобы избежать боли.
– Послушай, – сказала она на валахском, почти ему в ухо. – Я готова заплатить. Видишь?
В руке, которую держала Лейла, вдруг оказалась серебряная монета. Отец учил ее фокусам с тех пор, как она начала ходить. Полезное дополнение к ее ремеслу.
Мужчина скорее оскорбился, чем поразился. И она верно угадала его национальность.