Мехмед произнес короткую молитву всех мусульман, прося прощения за свои грехи. Наконец поднял голову, посмотрел налево и направо, заключил все салямом.
– Да будет с тобой мир, – тихо сказал он, – и милость Аллаха. – Потом посмотрел на вход в шатер и громко и отчетливо произнес: – Позовите их.
Вход подняли, вошли люди, опустились на колени, поклонились. Его люди.
– Ну, – сказал султан, улыбаясь Хамзе и Заганосу, взмахом руки разрешая им встать, – все ли готово?
– Все, великолепный, – ответил Заганос, указывая наружу. – Шакалы собрались у задницы вашего коня, смотрят, кто будет достаточно близко, чтобы ее вылизать.
Мехмед рассмеялся.
– И Кандарли Халиль ближе всех, не сомневаюсь. Теперь, когда я победил, он будет претендовать на мою победу и притворяться, что все эти месяцы мне мешал кто-то другой… – Он покачал головой. – Что ж, мой великий визирь должен занять свое место и ехать в этот день рядом со мной. Но скоро он почувствует ласку шелковой тетивы. И тогда вы, мои истинно верные, станете еще ближе.
Оба мужчины поклонились, и султан продолжил:
– Какие новости с воды, капудан-паша?
Хамза изучал Мехмеда. Он видел, как молодой мужчина менялся в течение всей осады. Как он рос. Сейчас Хамза увидел другую перемену: зрелость, уверенность. Спокойствие там, где прежде обычно было пламя. Возможно, так и случается, подумал он, когда человек достигает своего заветного желания.
– Латиняне разрушили бон, – заговорил он, – и многие корабли бежали в Мраморное море. Думаю, Джустиниани может быть с ними, поскольку я видел его личный стяг на грот-мачте одной из каракк.
– Лев, – пробормотал Мехмед. – Хотел бы я встретиться с ним, предложить ему богатую награду за службу… Какой воин! – Он вздохнул. – А другие?
– Многие христиане укрылись в Галате. Но много больше захвачено, и уже сейчас они согнаны, посчитаны и готовы к рабским цепям.
Мехмед кивнул.
– А те, кого я хотел больше всего?
– Их ищут выделенные люди, господин. Среди пленников. Среди мертвых. – Хамза облизнул губы. – Я знаю, больше всего вы желаете услышать новости о Константине. Их нет, только слухи. Некоторые азапы говорят, что он бежал к морским стенам, и заявляют, что убили его. Но они не могут указать на его тело. Другие говорят, он лежит у бреши, и люди ищут его в грудах мертвецов. Но это непростая задача, ибо там была страшная бойня.
– Мертв, так ты думаешь?.. – Мехмед покачал головой. – Может, это и к лучшему. Ибо что я стал бы делать с живым императором?
Он посмотрел на полотняные стены. Как всегда, сквозь них слышался слабый гул голосов, крики. Десятков тысяч людей.
– Кто-нибудь еще сопротивляется?
– В нескольких местах, господин. Мне доложили об отряде критян, которые удерживают три башни и отказываются сдаться. Они скорее умрут, говорят они, чем будут жить рабами.
Мехмед на мгновение задумался.
– Было уже довольно смертей – с обеих сторон. Пусть живут… свободными, – сказал он. – Прикажи, чтобы их сопроводили до судов, пусть уплывают с оружием и знаменами.
Хамза кивнул, и он продолжил:
– А грабежи? Я слышу, они еще продолжаются.
– Да, господин, – ответил Заганос, выступив вперед. – Три дня было в ираде, объявленном вами. Но я побывал в городе. Насколько я увидел, все оставшееся богатство города было разграблено в первые три часа.
– А те места, которые я приказал уберечь? Библиотеки? Церкви?
Хамза нахмурился.
– Некоторые, повелитель. Ваши отряды сохранили многое. Но не всё.
– Этого можно было ожидать, хотя жаль…
Султан вздохнул, снова посмотрел сквозь стены отака. Оттуда уже доносились отдельные ноты, музыканты настраивали свои инструменты. Негромко, но гулко ударил барабан.
– Пора, – сказал он.
Оба мужчины кивнули, поклонились. Мехмед хлопнул в ладоши, вбежали слуги. Он развел руки, и ему на плечи накинули темно-алый плащ, отороченный горностаевым мехом. Потом пристегнули меч и последним водрузили на голову серебряный с золочением шлем.
– Как я выгляжу? – спросил султан.
Все преклонили колени.
– Как завоеватель, господин, – ответил Хамза.
Мехмед улыбнулся.
– Тогда давайте посмотрим, что же я завоевал.
Он вышел из шатра. В ту же секунду его встретил рев, бегущий от отрядов гвардии, солаков и пейиков, и дальше, по шеренгам янычар, выстроенных перед воротами; все люди выкрикивали на своем родном языке его новый титул.
– Фатих! Фатих! Фатих!
Он принял возгласы, поднял руки. Потом подошел к своему белому жеребцу, одним прыжком вскочил в седло, быстро успокоил коня поводьями и тихими словами. Когда султан был готов, он кивнул. Оркестр-мехтер заиграл марш, и под гулкие удары кос-барабанов и завывания труб, под пляшущими на ветру стягами, через некогда Харисийские ворота, которые теперь звались Эдирне-капи, Мехмед въехал в Константинополь.
Это была Мезе, самая широкая улица, и потому Хамза мог ехать близко к султану, но сбоку, оставив визирям и белербеям, главным вельможам двора, толкаться ради места за крупом белого жеребца. Однако он был рядом и видел, как меняется выражение лица Мехмеда, от оправданной гордости завоевателя к чему-то мрачному, сердитому. Хамза знал, в чем дело. Город, через который они ехали, не был великолепием из легенды. Полуразрушенные дома окружали поля, за которыми не ухаживали годами. Церкви стояли в руинах – отнюдь не дело рук солдат. Правда, когда они приблизились к центру города, проезжая форум Феодосия, а потом под великим Столпом Константина, работа армии стала намного заметнее. Под копытами жеребца хрустели обломки икон и дароносиц. Люди накидывали веревки на статуи, и лошади тащили забытых героев туда, где на них набрасывались мужчины с молотками.
Хамза видел, как просветлело лицо султана, когда они подъехали к зданию, о котором повсюду шла молва, хотя немногим людям их веры доводилось его видеть. Величайшее здание в мире, возможно. Когда Хамза впервые увидел его, во время посольства, на его лице было такое же выражение, как сейчас у Мехмеда. Казалось, купол Айя-Софии достигает самих небес.
Потом Мехмед вновь помрачнел, соскочил с коня и сердито пошел к большим разбитым дверям. Мужчины, которые при появлении Завоевателя поднимали взгляды, снова вернулись к своему занятию, выдирая из мозаичного пола цветные камни.
– Ты что тут делаешь, глупец? – заорал Мехмед на мужчину, который вскрикнул и простерся на полу.
– Господин, – выдохнул тот, – это же просто дом неверных.
– Это мой дом! – выкрикнул Мехмед, выхватывая меч.
Клинок упал, все вздрогнули, потом увидели, что меч плашмя опускается на плечи и спину мужчины.
– Мой! Я отдал вам имущество города. Но эти здания – мои!
Повизгивающий мужчина отполз назад, но Мехмед не пошел за ним. Он стоял, тяжело дыша, потом повернулся к сопровождавшим его офицерам и закричал:
– Отдайте приказ – грабеж прекратить! Немедленно. Армия берет ту добычу и рабов, которые уже есть, и отходит в лагерь. Убедитесь, что это будет исполнено! Если я увижу за грабежом еще хоть одного человека, он почувствует на себе мой клинок, и не плашмя!
Люди бросились прочь. Те, кто остался, смотрели, как султан вложил меч в ножны, потом повернулся к внутреннему убранству здания. Его взгляд поднялся к куполу, в высоту, не имеющую себе равных в мире. Потом Мехмед посмотрел в дальний конец, туда, откуда сбросили алтарь и иконостас. Там стоял человек в простом темном халате, святой человек, которого послали вперед специально для этого. Мехмед кивнул ему, и мужчина поднялся на кафедру, где всего двенадцать часов назад стоял архиепископ.
– Аллах акбар! – произнес Аксемседдин, когда солдаты заполнили пространство, ставшее теперь мечетью, и вслед за Завоевателем простерлись на полу.
– Господь велик! Господь велик! Господь велик!
Потом Хамза потерял Мехмеда – сначала был благодарственный молебен, а затем султана окружила толпа почитателей. Сам он отправился выполнять приказы повелителя. Как капудан-паша, Хамза отвечал за флот, а моряки участвовали в грабежах не меньше прочих. К полуночи он вымотался до предела, а на борт удалось вернуть в лучшем случае половину его подчиненных. Утром придется выйти снова, взяв с собой еще больше отрядов. Хамза не спал уже два дня. Сейчас он отдал бы половину своей доли богатств города за час сна.
Однако в этом ему было отказано. Солак пришел за ним и отвел к давно заброшенному дворцу старых императоров, Буколеону. Лучник оставил его у входа, где стояли еще двое гвардейцев; двери давно сгнили. Хамза смотрел во тьму, пока там не появился огонек и тихий голос произнес: «Входи».
Завоеватель стоял в маленьком круге света, который давала лампа. За ним простирался обширный зал.
– Ты чувствуешь их присутствие? – пробормотал Мехмед, когда они были рядом.
– Чье, господин?
– Императоров.
Султан поднял лампу, пламя качнулось.
– Великий Константин начал строить этот дворец, когда основал город. Здесь стоял Юстиниан, задумывая Айя-Софию. Отсюда со своими армиями выступал Василий, разгромивший болгар. И где они сейчас, эти великие люди? – Он шаркнул ногой. – Они все еще здесь. Но они превратились в пыль. – Обернулся к Хамзе: – Ты помнишь, что говорила та ведьма в Эдирне, год назад?
– Она говорила о многом.
– И все сбылось, верно? Но первым было то, что мои сандалии будут топтать пыль в старом дворце. И вот я здесь, топчу ее… – Он снова провел ногой по полу. – И что же с ней стало, с моей колдуньей?
Хамза пожал плечами:
– Командир пейиков, которого вы назначали, сказал, что она исчезла. Побежала вперед, а потом испарилась. Он вернулся к церкви и охранял ее, как было приказано.
– Исчезла, а? Это кажется… подходящим. Что ж, не сомневаюсь, она еще появится. Смотри! – Мехмед поднял лампу чуть выше, сделал несколько шагов. – Ты видишь паутину? Помнишь, что сказал персидский поэт?