а сильно дернуло, а кислый вкус во рту не проходил с четверть часа. Примерно такое же ощущение он испытал сегодня, но несильный, хоть и неприятный удар только обрадовал Нефедова.
Фигурка оказалась именно тем, что он искал. И что уже отчаялся найти.
– Осторожно, – умоляюще воскликнул Блэки, протягивая руки к кувшинчику. – Давайте вынесем все это наружу!
– Да чего тянуть-то! У нас же не международная экспедиция, которая для музеев бережно каждый черепок хранит. Нужно ведь посмотреть, что там внутри, – сказал Роулинсон. – Снимай пробку, tovarishch. Не тяни. Чувствую, нам за это хорошо заплатят.
Нефедов огляделся – все члены экспедиции выжидающе смотрели на него. Виновато кивнув Ломаксу, русский с усилием сорвал скарабея и положил на плиту.
– Металлическая фигурка… – пробормотал профессор. – А ведь майя – тем более столь древние – с металлами дела вообще не имели. Найденные археологами боевые топоры изготовлялись из сплава меди с оловом или золотом, купленного у южных племен, а наконечники копий и дротиков делали из кремния и обсидиана. Стало быть, фигурка появилась откуда-то со стороны…
Нефедов перевернул кувшин горлышком вниз и осторожно потряс. На ткань высыпалась пригоршня мелкого черного порошка, напоминающего молотый черный перец.
– И все?! – разочарованно спросил Леттич и щелкнул фотоаппаратом. Зажмурившись от яркой вспышки, Нефедов громко чихнул. Движение воздуха взметнуло порошок вверх, и он повис в свете фонарей, как давешняя пыль в коридоре.
– Что это за пакость, проф? – воскликнул негр, отмахиваясь.
– Какие-то органические останки. Возможно, пища… Зерно, вино, да что угодно. Столько веков прошло… Роулинсон, а что написано на кувшине?
– Все то же самое, – сообщил Роулинсон, присмотревшись. – Здесь хранится страшное зло, которое уничтожит тех, кто его выпустит, и весь мир. Обычное дело, дай волю, они бы и на ночных горшках такое писали… Слушайте, если вы закончили, берите свою драгоценную вазу и давайте отсюда выбираться. Мне реально не по себе, плюс в рюкзаке меня ждет тридцатилетний «Гленфиддиш», которым я с радостью поделюсь со всеми желающими, раз уж появился достойный повод. Я лично не вижу тут больше ничего интересного.
– Да, похоже, здесь больше ничего нет. Но потом мы должны все осмотреть более тщательно – возможно, здесь есть какие-то потайные двери или ходы… – аккуратно укладывая кувшин в походную сумку, сказал Ломакс. Металлического скарабея Нефедов спрятал в нагрудный карман куртки, обернув в носовой платок. Фигурка уже ничем не напоминала о своей необычайности, лишь едва заметно вибрировала время от времени – а это вполне могло Нефедову и казаться.
– Завтра, завтра, – поторопил Роулинсон, пробираясь к выходу из склепа. – Скоро уже стемнеет, а мы еще не ужинали.
«Гленфиддиш» в самом деле пришелся весьма кстати. Сидя у костра, археологи ковырялись вилками в банках с тушенкой и передавали бутылку по кругу. Приготовить какой-никакой праздничный ужин Леттич не сподобился – стемнело, к тому же все изрядно проголодались. Подогрели консервы на костре, да и всех делов. В воздухе зудели москиты, не решаясь наброситься на обрызгавшихся репеллентами людей; где-то далеко в чаще сердито и зычно перекрикивались обезьяны-ревуны.
Солнце почти село. Отхлебнув свою порцию виски из пластикового стаканчика, Нефедов поднялся и отошел в сторонку от костра, за корявую и увитую лианами гуайяву, чтобы уединиться по нужде.
Русский сидел на корточках. Прямо над головой, на стволе дерева, трещало какое-то насекомое, вполне удачно имитируя звук бензопилы. Ночная сельва звучала совсем не так, как дневная… В опускающейся темноте сновала, летала, ползала, прыгала, поедала и любила друг друга своя необычная жизнь. Если сейчас из кустов выскочит, к примеру, хищная кошка ягуарунди[10], русскому может прийтись нелегко… Не говоря уже о более крупных когтистых и клыкастых тварях, которые кишели в чаще.
Подумав так, Нефедов потрогал висящий на поясе тяжелый пистолет «Кольт М1911А1», купленный все у того же загорелого немца в числе прочего вооружения. Вытащил из кобуры, повертел в руке, снял с предохранителя.
В тир он ходил регулярно – Нефедову нравилось отношение американцев к оружию, нравилась Национальная стрелковая ассоциация, нравилась нерушимая Вторая поправка («Поскольку для безопасности свободного государства необходимо хорошо организованное народное ополчение, право народа хранить и носить оружие не подлежит ограничениям»). Всего этого не было дома, в России. Нефедов искренне считал, что общество, где преступнику добыть огнестрельное оружие легче, чем законопослушному гражданину, нежизнеспособно. И одиннадцатимиллиметровый пистолет в руке придавал ему уверенность в себе, силу, даже мудрость.
Его товарищи удивились бы, узнав, что их второму врачу не раз приходилось стрелять в людей. Впрочем, с того момента, как Игнат участвовал в настоящем бою, прошло уже много лет, а последнее время он лишь дырявил ростовые мишени в тире под одобрительные отзывы инструктора. Когда-то он был готов, не раздумывая, применить оружие при первой необходимости, но жизнь в благополучной Америке сделала его благодушным и расслабленным. Поэтому, когда в звенящей ночи сельвы раздался сухой винтовочный выстрел, и Фрэнсис Леттич упал лицом в костер, Нефедов растерялся.
Одежда Леттича вспыхнула, отчаянно завоняло паленым волосом. Судя по всему, несчастный студент был мертв; остальные залегли за камнями, бывший морпех наудачу выпустил очередь в темноту.
– Tovarishch! – заорал невидимый Роулинсон. – Ты там живой?!
– Да! – крикнул в ответ Нефедов, хотя кричать, конечно же, не следовало, ведь нападавшие могли притаиться совсем рядом. Подтянув штаны и не разгибаясь, он бросился к костру, с разбегу грохнулся ничком на каменистую почву и подполз к чернокожему здоровяку. Запах горелых тряпок сменился отвратительным смрадом горящего мяса, и Ломакс, не выдержав, поволок труп из костра за ноги. Ченнинг схватил пластиковую канистру с водой и вылил на тело и в огонь, подняв клубы пара и пепла. Костер погас, стало практически темно. Перепуганные выстрелами обезьяны завопили еще пуще прежнего, к ним присоединились разбуженные птицы.
– Что будем делать?! – задыхаясь, спросил Нефедов, лихорадочно застегивая ремень.
Снова треснул выстрел, потом другой, сверху посыпались сбитые листья – стрелок то ли взял слишком высоко, то ли специально пугал. Глаза постепенно привыкали к темноте.
– Непонятно, кто это и сколько их. Стреляли вроде бы оттуда, – махнул рукой Ченнинг. – Тихо! Что-то кричат.
Археологи прислушались. В самом деле, гортанный голос что-то отрывисто выкрикивал в темноте. Это был не испанский язык, и Лафонсо Ченнинг осведомился:
– Чарли, что он говорит? И по-каковски он бормочет?
– Юкатакский язык, один из языков майя, – отозвался Роулинсон, который в пылу сражения не утратил бутылку с «Гленфиддишем». Сделав большой глоток, он добавил:
– Кстати, хренов Мэл Гибсон снял на этом языке свой чертов «Апокалипсис», такое кино про древних индейцев.
– Лекцию прочтешь потом! – рявкнул морпех. – А что он говорит?
– Да несет какую-то хрень, опять по поводу пророчества. Страшная беда, которую мы вынули из склепа. Весь мир погибнет. Предлагает нам не сопротивляться и умереть спокойно, пока еще можно все исправить.
– Скажи им, что мы думаем, – велел Ченнинг. Роулинсон послушно выкрикнул в темноту несколько отрывистых слов. Ответом была тишина – видимо, нападавшие согласились дать пришельцам несколько минут на раздумья.
– Похоже, мы в самом деле влезли в запретное место, – заключил профессор Ломакс. – Теперь зловещее предупреждение старухи обретает смысл. Дело, конечно, не в злых духах, а в фанатизме местных жителей… Те же партизаны-сапатисты запросто могут убить нас и ограбить, и в данном случае легенда о страшной беде, скрываемой в склепе, не хуже любой другой.
– Спасибо, проф, утешили, – мрачно сказал Ченнинг. – Чарли, скажи им, что мы подумали. Пускай убираются на хрен.
– Сейчас, – как ни в чем ни бывало, согласился Роулинсон и закричал во тьму. Ответом ему снова была тишина, и морпех предложил:
– Они думают, что делать дальше. Самое время линять отсюда. Вон там есть лощинка, я еще вчера тут хорошенько осмотрелся… Давайте туда, только не шумите! Я придержу их на дистанции.
– Я помогу, – неожиданно для себя произнес Нефедов.
– Окей, русский, – согласился морпех. – Если снова прикроешь мою задницу, как тогда, в Тикрите, с меня бутылка бурбона. Любишь бурбон?
– Предпочитаю скотч.
– Тогда тебе Чарли проставится. Ну, вперед!
Роулинсон не заставил просить себя дважды и резво пополз на четвереньках в указанном Ченнингом направлении, таща за собой рюкзак. За лингвистом устремился Ломакс, следом – Блэки, до сих пор молчавший и выглядевший перепуганным до смерти. Словно среагировав на движение, нападавшие тут же принялись стрелять, причем на сей раз было задействовано не менее шести-семи винтовок. Автоматов у них не было, и Нефедов внутренне порадовался – несколько «калашниковых» против их пистолетов и одной автоматической винтовки Ченнинга не оставили бы им шансов. Как говорили в годы молодости, «тут ваши не пляшут».
– Давай! – крикнул морпех и открыл огонь по сельве, двигаясь одновременно вслед за археологами. Нефедов несколько раз выстрелил из «кольта» и почти с удовлетворением услышал, как кто-то завопил от боли. Впрочем, прислушиваться было некогда, что подтвердил негр, больно ухвативший его за плечо своей лапищей и толкнувший к лощине, потому что нападавшие явно засекли вспышки выстрелов.
Лощина, а точнее, поросший густой травой желоб в крутом глинистом склоне, напоминал трассу для бобслея. Ухватиться было практически не за что, и Нефедов сразу же заскользил вниз, думая лишь об одном – не выронить пистолет. Следом, набирая скорость, пыхтя и отчаянно ругаясь, летел Лафонсо Ченнинг; перепрыгнув через голову русского, мимо пролетел обогнавший его рюкзак, вероятно, прихваченный рассудительным морпехом.