В мирное время определенные этические нормы не позволяли запустить «Итеров» в широкое производство и тем более – в активное использование. Роботы-людоеды еще на стадии разработки вызвали нездоровый ажиотаж, когда информация просочилась к газетчикам. Но после Катастрофы выбирать не приходилось. Северо-Американский Альянс решился на использование «Итеров» после того, как в одной из частей Национальной Гвардии, охранявших периметр, поднялся бунт – гвардейцы отказались стрелять в людей, просивших помощи.
С «Итерами», по информации опять же Решетникова, возникла масса проблем. Некоторые отрубились и начали существовать автономно, не подчиняясь приказам операторов. Другие перестали распознавать сигнал «свой – чужой», устраивали перестрелки с гвардейцами и солдатами регулярной армии. Третьи вели себя пристойно, но иногда «сходили с ума» – в том же Айдахо, куда предстояло лететь Гумилеву, робот прямо на базе сожрал трех солдат и капрала.
– Папочка, папочка! – закричала Маруся, отвлекая Гумилева от мыслей о плотоядных роботах. – Купи мне такого котика!
На арене лохматый манул прыгал через кольцо.
– Купим, – рассеянно пообещал Гумилев. – Только пообещай, что на руках не будешь таскать, он кусучий.
– Хорошо, не буду! – радостно закивала Маруся.
Что-то там еще было насчет одичавших пум, вспомнил Гумилев применительно к «котику». Даже не просто одичавших, а мутировавших. Самка пумы рожает четырежды в год, сущее раздолье для мутаций…
Из цирка он ехал все в той же задумчивости, автоматически отвечая на марусины вопросы, порой совершенно невпопад.
– Папа! Так что, купишь мне котика? Ты пообещал!
– Да-да, – рассеянно сказал Гумилев.
– Тогда почему мы уже подъезжаем к дому? – требовательно спросила Маруся.
– Как почему? – растерялся Гумилев, – потому что уже поздно и…
– Ничего не поздно! Мне же нужен кто-то, кого я буду воспитывать, пока ты будешь в Америке!
– Маруся, я же не сегодня уезжаю в Америку… Да и где мы сейчас найдем тебе манула?! Это не быстро делается. Мне нужно позвонить специальным людям…
Маруся хитро улыбнулась:
– Да ладно, пап, не нужен мне манул. Раз он кусучий. Давай купим просто котика в торгошке, это же рядом. Там есть такой отдел, где рыбки продаются, птички и котики!
Но зоомагазин в торговом центре уже закрылся, и через стекло на посетителей грустно смотрели хомячки, белые мыши, махонький кайман и три шиншиллы. Котят не было совсем, но Маруся все равно расстроилась. Пришлось Гумилеву клятвенно пообещать дочке, что завтра, прямо с утра, они отправятся за котенком в магазин.
Дома Гумилев отправил Марусю умываться и надевать пижаму, сказав, что скоро зайдет пожелать спокойной ночи. И тут же набрал Санича.
– Олег, выручай. Маруське срочно кот понадобился, воспитывать его будет, пока я в отъезде.
– Да без проблем, Андрей Львович. А какой кот? Породистый?
– Она вообще манула хотела, в цирке на мою голову увидала. Но манула, пожалуй, все-таки не надо. Да и вообще возни с этими породистыми… Ну их. Пусть будет обычный котенок. Посимпатичнее найди, да и все. Только надо, чтобы он утром здесь уже был, к тому времени, как она проснется.
– Сделаем, Андрей Львович. Знаю я, где кота взять. И то, хорошее дело – некогда девочке скучать будет с котом-то.
Гумилев положил трубку и тяжело вздохнул. Им тоже скучать не придется и без всяких котов…
Маруся уже лежала в своей кроватке, чинно сложив руки на одеяле. Гумилев улыбнулся – до чего послушными делает детей обещанный подарок… Он пожелал дочке спокойной ночи.
– Спокойной ночи, папочка! Хороших снов! – прощебетала Маруся свою традиционную ночную формулу. Но хорошие сны Андрею Гумилеву не снились. Снились человекоподобные роботы, пожирающие вопящих людей, простирающиеся до горизонта руины и выжженные кукурузные поля.
Утром Гумилева разбудил радостный Марусин визг. Затем дверь в его спальню распахнулась, и Маруся, вереща от счастья, стала тыкать Гумилеву в нос какой-то крошечный пушистый комок. Гумилев сел в постели, протер глаза:
– Папа! Папа! Он круче манула в стотыщпийсят раз! Можно, я назову его Мурзик?
– Ну-ка, покажи мне, что тут еще за Мурзик…
Маруся положила котенка ему на ладонь, где он, собственно, целиком и уместился. Из мягкого рыжего меха на Гумилева уставились два синих и неожиданно наглых глаза.
– Какой же он Мурзик? – удивился Гумилев. – Откуда ты вообще это имя взяла? Так котов, по-моему, с прошлого века не называют. Простенько как-то.
– А что, по-твоему, его нужно назвать Иннокентий Павлович? Или Даниил Андреевич?
– С чего это ты решила, что я думал так назвать кота? – опешил Гумилев.
– А у моего знакомого кошку звать Аделаида Петровна. Может, ты тоже думаешь, что котов так нужно называть!
– Нет-нет. Мурзик, так Мурзик, – сдался Гумилев, и Маруся, схватив котенка, понеслась его кормить.
Гумилев еще возился с выборкой из свежих газет, подготовленной референтом, когда ожил селектор.
– К вам господин Вессенберг.
– Пропустите, – велел Гумилев, сразу вспомнив эстонца-ксенобиолога.
Вессенберг вошел, благоухая дорогим парфюмом. Он был такой же, как на фотографии, только светлые волосы длиннее раза в два, чем там. Очки в тонкой золотой оправе были, скорее всего, с простыми стеклами, без диоптрий, просто для красоты. Пижон, решил Гумилев.
– Милости прошу, – сказал он, радушно указывая на кресло.
Вессенберг сел и только тогда сказал:
– Здравствуйте, господин Гумилев.
– И вам не болеть, – сказал в ответ Андрей. – Могли бы известить о визите.
– Я знаю, что вы не щепетильны в данных вопросах, – с едва заметным прибалтийским акцентом произнес Вессенберг. – К вам можно попасть практически с улицы.
– Теперь уже нет. Слишком много людей приходили просить денег. Из них деньги по-настоящему были нужны одной десятой, и это в лучшем случае. Один, не поверите, просил на новый «майбах».
– Дали?
– Дал. В лоб.
– Разумное действие.
Гумилев посмотрел на часы – девять с небольшим. Потом оценивающе глянул на кипу документов. На Вессенберга.
– Пьете? – спросил он. – Я не алкоголик, с утра обычно не пью, но вчера прочел в газете, что старушка в Великобритании дожила до ста десяти, каждое утро выпивая сто граммов виски. Таков рецепт ее долгожительства.
– Мы совершенно не старушки, потому предлагаю выпить по сто пятьдесят, – не чинясь, сказал эстонец.
Гумилев достал из ящика стола – на самом деле это был, скорее, встроенный бар – бутылку «макаллана» и налил в стаканы на три пальца. Чокнулись, пригубили.
– Хорошее начало, – отметил эстонец.
– Вы в самом деле ксенобиолог? – напрямую спросил Гумилев, ставя стакан прямо на стопку бумаг.
– Ну не понарошку же.
– Нет, я не в том смысле… Видите ли, даже у меня в штате есть несколько ксенобиологов. Более того, они даже изучают определенные вещи. Вполне материальные. Но толку от этого я не вижу. Поэтому и спрашиваю, перефразируя – вы настоящий ксенобиолог?
– Я неоднократно работал с вполне материальными объектами, – уклончиво ответил Вессенберг. – Не могу рассказать вам более детально. Может быть, потом. На месте.
– На месте, я надеюсь, у нас будут под рукой свои материальные объекты, если вся информация о Зоне 51 окажется реальной… Вы сами-то верите?
– Отчего же не верить. Свято место пусто не бывает. Нет дыма без огня.
– Вы, часом, еще не филолог? Пословицами разговариваете.
– Хобби, – с виноватой улыбкой сказал Вессенберг. – Я их коллекционирую. Поневоле запоминаю и использую в повседневной речи.
Эстонец-ксенобиолог разговаривал довольно странно, словно компьютер. Эта манера Гумилева не покоробила, а напротив, позабавила. Он был уверен, что плохого человека Решетников в группу не посоветует. Эксцентричного – да, запросто. Но и сам Гумилев был эксцентричным с точки зрения других. Рыбак рыбака видит издалека? Черт, вот и он заговорил пословицами. Неужто заразно?!
– И почему вы ко мне пришли?
– Представиться. И сообщить, что в группе я буду являться вашим непосредственным заместителем.
– А вот это мне уже не нравится, – насупился Гумилев. – У меня есть Санич. Человек, прошедший огонь, воду и медные трубы. Робокоп, которому я всесторонне доверяю. Вас же я, простите, при всем уважении вижу в первый раз.
– Я ожидал такое непонимание, – с готовностью закивал Вессенберг, вертя в пальцах стакан с «макалланом». – Решетников предупреждал меня, что вы сложный человек. Однако вы не должны забывать, кто стоит за организацией вашего, э-э, анабазиса[5]. Поэтому у нас есть определенные просьбы и условия.
– Черт с вами, – сказал Гумилев сурово. – Кто вы по званию хотя бы?
– Ксенобиолог, – расплылся в широчайшей улыбке эстонец. – А Санич?
– Начальник службы безопасности, – парировал Гумилев.
– Таким образом, кадровый офицер у нас в составе группы только один – Решетников.
– Не понял. Решетников идет с нами, но мой заместитель – вы?
– Я только что об этом сообщил. Так будет удобнее во всех отношениях.
Гумилев решил, что сейчас задавать еще какие-то вопросы бессмысленно – его посетитель слишком уклончив и осторожен, лучше уж потом поговорить с более открытым для диалога Решетниковым. Заместитель так заместитель, какая разница, в конце концов.
– Как вас, простите, по имени-отчеству? Я видел личное дело, но запамятовал.
– Индро Юльевич.
– Очень приятно. Андрей Львович. Итак, вы пришли представиться и сообщить, что у меня появился заместитель. Ваши функции в группе?
– Все, что касается Зоны 51 и того, что мы в ней обнаружим. Организационная часть полностью остается за вами.
– Туда еще пробраться надо, – задумчиво произнес Гумилев. – Вы же не думаете, что это будет легкая пешая прогулка? Я видел результаты спутниковой съемки – база не безжизненна, там кто-то есть. И этот кто-то вряд ли ждет нас с распростертыми объятиями.