Тучина кивнула:
— А что ты будешь делать с теми цыганами, что не согласятся с тобой?
Император пожал плечами:
— У них два пути — измениться, но таких, кто сможет и, главное, захочет измениться, будет немного. Помнишь результаты исследований, которые твои ребята проводили два года назад?
— Да, их уровень инвариантности целых восемьдесят девять процентов, семейно-клановые структуры контроля в их среде слишком жесткие, чтобы их менталитет мог адаптироваться в другой системе ценностей. — Про себя же Тучина подумала, что те, кто изменится, уже будут цыганами только по названию, если, впрочем, он позволит оставить им это название.
Ярославичев пожал плечами, как бы говоря, что этим уже все сказано.
— А каков другой путь?
Император улыбнулся, но улыбка эта была жесткой.
— Пока у них еще есть возможность эмигрировать.
Тучина медленно кивнула…
Они еще минуты две говорили о каких-то более мелких вещах, наконец Ярославичев отключился. Тучина некоторое время сидела, глядя на потухший экран, затем, будто очнувшись, повернулась к клавиатуре и торопливо набрала номер. Когда на экране возникло знакомое лицо, она через силу улыбнулась:
— Здравствуй, Виктор.
Тот пристально посмотрел на нее, и с лица его сползла улыбка, которой он встретил ее появление на своем экране.
— Ты говорила с ним?
Тучина кивнула.
— И что?
Она, не отвечая, выдвинула ящик стола, достала оттуда тонкую и длинную дамскую сигару, прикурила, затянулась и выпустила дым сквозь сжатые или, скорее, стиснутые зубы.
— Похоже, ты был прав.
Тот, кто сейчас носил имя Виктор, с торжествующим видом откинулся на спинку своего кресла. Тучина вновь затянулась:
— Сегодня я ясно почувствовала в нем черты Шикльгрубера. Понимаешь, я даже не могла предположить, что он способен на такое… — Красивый рот Тучиной исказила страдальческая гримаса, она всхлипнула. — Никогда, никогда ни один из нас не мог упрекнуть Мойзеля в том, что он стремится к власти. Как и в том, что он недрожащей рукой способен стереть с лица земли целый народ. Неужели все, кто принимается за строительство Империи, становятся такими!
— Ты сказала, народ?
Тучина раздраженно мотнула головой.
— Не совсем то, что ты думаешь. Он собирается в ближайшее время заняться цыганами. И после того как он ими займется, такого народа больше не будет. Будут люди, в жилах которых течет цыганская кровь, но… — Она глубоко затянулась сигарой и закашлялась. Ее собеседник молча ждал. Отдышавшись, Тучина хрипло проговорила: — И ты подумай, он выбрал для этого самый простой и… самый жестокий путь. А ведь при его-то уме можно было придумать такой вариант, притом не один, который сохранил бы для нас эту уникальную культуру.
Виктор пожал плечами:
— Не знаю, я ему не судья. Тем более, — он слегка поморщился, — когда речь идет о цыганах. Просто я тоже почувствовал ЭТО в нем, только гораздо раньше. — Он застыл молча, постукивая пальцами по столу. Молчала и Тучина. Наконец Виктор не выдержал. — И что же ты думаешь предпринять?
Тучина пожала плечами:
— Пока не знаю. Я еще не настолько сошла с ума, чтобы пытаться идти против него, но участвовать во всем этом меня тоже как-то не тянет… Может, пройду через Изменение и забьюсь в какую-нибудь дыру.
Виктор криво усмехнулся:
— Надолго ли? Неужели ты не поняла, что, если его не остановить, скоро он подомнет под себя всю планету? — Виктор зло рассмеялся. — Так долго изображал из себя доброго Михеля в коротких штанишках и только теперь явил свое истинное лицо. А у него сейчас, между прочим, тысячи юных волчат… Подумать только, я сам давал для этого свою кровь! — Он горестно вздохнул.
— Мне надо подумать, Виктор, — тихо сказала Тучина и отключила экран.
2
Ташка встретила его в аэропорту. Филипп привычным жестом воткнул билет в «маячок» и повесил его себе на пояс, и тут она налетела и, обдав ароматом мокрых волос и таких же мокрых полевых цветов, которые она держала в руке, закружила его по залу. Филипп смутился:
— Ну ты чего?
Ташка насмешливо сморщилась:
— Ничего, тюфяк. Совсем оснобился там в своем Нью-Йорке.
— Как? — не понял Филипп, но Ташка только расхохоталась и поволокла его через зал. Филипп попытался притормозить. — Подожди, мне еще багаж получать.
Ташка мотнула головой:
— Брось, оставим на терминале мой адрес — после таможни пришлют.
Филипп хмыкнул и покорно двинулся за ней.
На улице шел дождь. Филипп вдохнул терпкий русский воздух и быстро нырнул в Ташкин «корнет», припаркованный у самого выхода.
— Теперь здесь разрешают парковаться?
Ташка помахала блестящим брелоком:
— Только не более чем на две минуты. Просто здесь полгода назад под асфальтом проложили ведущие кабели, так что как только я увидела, что ты выходишь из посадочного терминала, быстренько вызвала машину со стоянки.
— Однако… — со смешком проговорил Филипп. — Всего год не был дома, а такие изменения.
Ташка рассмеялась:
— Привыкай, милый! Кстати, твою «Волгу-империал» я отогнала на сервис. С первого января запрещается эксплуатация электромобилей, не оборудованных боковыми бамперными камерами. Так что ты должен мне сорок рублей.
Филипп с крайне серьезным лицом полез во внутренний карман пиджака, и они оба, не выдержав, расхохотались…
Дома они набросились друг на друга с такой жадностью, что Филипп сразу понял, что все это время у Ташки, так же, как и у него, никого не было…
Спустя час, когда они, тяжело дыша, валялись на скомканных простынях и смотрели в потолок, Ташка задумчиво прошептала:
— Знаешь, Филашка, я так боялась нашей встречи… вдруг ты за этот год изменился… нашел там другую, и она тебе ближе, чем я… так боялась… — Она умолкла. Филипп протянул руку и погладил ее по волосам.
— Обошлось… Был, правда, один момент, но, слава богу…
Ташка не дала ему договорить, гибко извернувшись и нырнув к низу его живота. И все понеслось по новой…
На следующий день Филипп с утра отправился в Императорскую канцелярию. В принципе он мог бы просто зайти в университет, но ему хотелось повидать своих — Мишку, Кима, ребят со своего факультета, а в канцелярии имелась информация обо всех выпускниках. Когда он толкнул массивные двери изрядно перестроенного, но по-прежнему тяжеловесного здания на Старой площади, его ждал сюрприз. Навстречу ему по коридору шел Мишка. Все такой же большой и могучий.
— Ба-а-а, Филипп! — Мишка сграбастал его в охапку, отпустил и хлопнул по плечу. — Когда приехал?
— Да вчера утром.
— А в университете уже был?
— Да нет, я сразу сюда.
Мишка хитро прищурился:
— Сразу… ну-ну… Ташка встречала?
Оба расхохотались. Отсмеявшись, Филипп спросил:
— А ты как, нашел кого-нибудь?
Мишка посерьезнел:
— В общем, да. Она учительница. У нее двое мальчишек, башковитые пацаны.
Филипп понимающе кивнул. Он был наслышан о появившемся среди терранцев поветрии брать, так сказать, под крыло одиноких матерей. По правде говоря, ему это казалось несколько неестественным, чем-то вроде высочайшего патронажа. Но, с другой стороны, вряд ли какому ребенку можно было пожелать лучшего отца, чем терранец, а когда наружу выйдет правда, у них окажется на несколько миллионов больше преданных сторонников. К тому же, если так решил поступить Мишка, можно было не сомневаться, что он в этих пацанов душу вложит.
— Ты как, в отпуск?
Филипп кивнул.
— А возвращаться совсем, как, не думаешь?
Филипп покачал головой:
— Пока нет. Там очень интересно. В моей епархии — юридическое обеспечение нашего участия, и такие коллизии возникают… Согласись, наша юридическая практика довольно однообразна. Его Величество сумел так реорганизовать судебную систему, что провернуть какую-либо изощренную авантюру стало очень сложно. А там… — он зажмурил глаза словно кот, только что уполовинивший тарелочку со сметаной. — Вот я и отрываюсь.
Мишка понимающе качнул подбородком:
— Ну да ладно, только ты смотри, не увлекайся. Оттуда идут очень нехорошие сигналы. Новый Самый Могущественный Человек Планеты отчего-то сильно невзлюбил Россию. Да и нашим братом там интересуются активно. Уже человек сорок сообщили, что им сделаны очень сладкие предложения насчет остаться и принять гражданство Самой Могучей и Демократичной Страны Мира.
Филипп усмехнулся:
— Сорок один.
Мишка хохотнул:
— Ну ладно, какие планы на вечер?
— Да в общем-то никаких. Я как раз зашел сюда, чтобы узнать, где ты, Ким, наши ребята. Смотаюсь в университет, а потом абсолютно свободен.
— Тогда приглашаю вас с Ташкой к себе. Мила будет очень рада.
Филипп согласно кивнул головой.
— Ну вот и ладушки. Жду к семи. Я предупрежу Сулеймана.
— Так ты по-прежнему квартируешь в Терранском дворце?
— Ну да. Мила преподает в Гунино-Татищево, в сельской школе. Ей от дворца до школы всего двадцать пять минут на машине. Кстати, заодно прогуляемся по выставке. Там прибавилось несколько интересных экспонатов…
Вечер прошел очень хорошо. Мила оказалась сколь очаровательной, столь и простодушной женщиной. Мужа она обожала. Впрочем, после всего, что она перенесла, по-другому и быть не могло. Ташка, которая была в курсе этой истории, по дороге кое-что рассказала Филиппу. История Милы чем-то напоминала ее собственную. С тем отличием, что Мила оказалась намного слабее и нерешительнее. Так что когда по окончании педучилища ее распределили в родной поселок, она не нашла ничего лучшего, как вернуться. Ее насильник к тому времени развернулся вовсю и с первого же дня принялся куражиться над ней еще хлеще, вваливаясь к ней в дом в полночь-заполночь и заставляя обслуживать не только себя, но и дружков-приятелей. Оттого из двух ее пацанов один был голубоглазым и светловолосым, а второй чернявым точно цыган. Отца у Милы не было, а мать была тихой, забитой женщиной, пугавшейся мышиного писка. Наконец молодая учительница не выдержала и посреди ночи, наспех собрав детей, убежала куда глаза глядят Мишка встретил ее случайно в центре Москвы Она брела по улице, держа на руках младшенького, семимесячного Данилку, а двухлетний Пашка, уцепившись за ее юбку, волочился за ней на подгибающихся ножках. Все трое были измучены донельзя, три ночи подряд ночевали на вокзалах и четвертый день ничего не ели. Мишка привез ее к себе (как потом призналась Мила, ей в тот момент было уже все равно и она готова была позволить сделать с собой все что угодно, лишь бы получить кусок хлеба и накормить детей), выслушал ее рассказ, быстренько «пробил» его по каналам МВД и Императорской службы безопасности, а потом запретил им трогать того подонка. Выяснилось, что он цыганский барон и «держит» всю местную торговлю наркотиками. Мила с пацанами прожила у него до весны, обихаживая и обстирывая своего благодетеля, а затем он предложил ей выйти за него замуж. Та слегка остолбенела от такого невероятного счастья, лепеча, что ничего этого совсем не надо, она и так всегда готова… но Мишка сурово нахмурился и рявкнул, что пацанам нужен отец.