– А у меня был парень волонтер, – вторит Дашка Потапова, накрашенная, как Леди Гага. – Двадцать лет, а в голове, кроме пропавших людей, нет ничего. В фэйсбуке постоянные просьбы о репостах, времени на меня не хватает, потому что не умеет расставлять приоритеты. Если бы они там хотя бы деньги зарабатывали, а то ведь простое сотрясание воздуха.
– Как вы не понимаете? – спрашиваю я, а голос предательски дрожит.
Мне хочется сказать о том, что бурлит сейчас в душе. Обо всей истории нашей «болезни».
Да, мы не получаем денег. Да, постоянно думаем о потеряшках и, разглядывая людей на улицах, ищем не симпатичные мордашки, а лица с ориентировок. И естественно, нам хочется поделиться этим со всем миром. Ведь если все будут знать, у потеряшек будет больше шансов на спасение. И да, дорогие бывшие одноклассники, ставшие мне настолько чужими, в любой момент вы можете стать героем той самой ориентировки, мимо которой равнодушно пройдут другие. Другие, но не мы…
Мне хочется сказать все это, но из горла рвутся лишь клокочущие звуки.
И становится страшно. Оттого, что я не могу защитить отряд. Не могу объяснить этим дуракам важность дела, которое совершают мои друзья.
Чувствую слабость во всем теле. Вместо пламенной речи я с шумом отодвигаю стул и ухожу.
Стоя за кадкой с неизвестным, но жутко злобным растением, набираю номер Объекта.
Слышу его теплый голос и чувствую себя полным ничтожеством.
– Саш, забери меня, – шепчу в трубку и вытираю рукавом щеки. – Я не смогла, я трус.
Он забывает все вопросы, кроме главного – куда ехать.
Уткнувшись лбом в прохладную стенку, слушаю гудки.
Он уже заводит машину, он уже едет. Только мне будет стыдно смотреть в его глаза.
Гурамова и Топорков извлекают меня из-за кадки и ведут к столу.
– Чего ты, в самом деле, – ворчит Гурамова, принося мне воды.
Болтовня перетекает в спокойное русло. Меня благоразумно не трогают.
Они появляются втроем – Объект, Максим и Суворов. В грязных штормовках, защитных штанах, заляпанных резиновых сапогах. И лица у них такие суровые, будто приехали на бандитскую разборку.
Все кафе затаив дыхание смотрит на моих спасителей.
Максим обводит взглядом зал, потирая кулаки. А Объект в своем репертуаре – сражается с кустом-прилипалой у двери. Кажется, куст побеждает, потому что Санька теряет равновесие и заваливается на пол, получая колючей веткой в лицо. Максим оборачивается и разнимает свару, растаскивает противников по углам – Объекта поближе к Суворову, а куст – как можно дальше от входа.
Суворов первым замечает меня. Он иронично и спокойно смотрит в мои глаза, и мне не нужно никаких слов и ободрений с такой-то группой поддержки! Мне просто хочется плакать оттого, что они у меня есть.
Опускаю голову и шмыгаю носом, пока они шагают в нашу сторону. Одноклассники не сводят глаз с чудо-процессии.
– Уютное местечко, – громко отмечает Максим и подволакивает ко мне сразу два стула.
На них тут же усаживаются Санька и Суворов.
Недовольный Максим бегает по забитому залу в поисках стула и, кажется, отбирает его у ребенка. Мы с Объектом смеемся, а Максим ретируется к нам.
Я сижу, зажатая Сашкой и Суворовым. От них пахнет костром и тревогой, со стороны Объекта еще тянет чем-то сладким. Я опускаю глаза и вижу, что у него мокры обе штанины выше колен. Он заливается краской и шепчет мне на ухо:
– Это не то, что ты подумала. В машине пил газировку и облился. Как ты?
– Уже лучше, – шепчу я и глажу его руку. – Прости, что позвонила в такой нелепой ситуации. Но…увидела вас, и мне сразу полегчало.
– Три пива! – кричит Максим.
Суворов отрицательно качает головой. Объект, немного подумав, – тоже.
– Еды, еды закажи, – трубит он.
– Одно пиво и две минералки для моих мальчиков, – не унимается Максим. – Ах, черт с ним! Три минералки и ни одного пива!
Мы с Объектом хихикаем над его терзаниями, девчонки во все глаза таращатся на Суворова и Макса.
Пока Максим со всеми знакомится и представляет «своих мальчиков», я осмеливаюсь взглянуть на Суворова.
Меня обдает жаром его темных глаз.
– Как ты?
– Спасибо. Нашли? – спрашиваю чуть погодя.
Ведь ради кого-то были нужны эти резиновые сапоги и штурмовки.
– Пока нет. Болотистая местность. Парень, двадцать лет.
У меня сердце заходится от стыда. Оторвала их, перетянула одеяло на себя, да еще и не смогла отстоять перед горсткой подростков.
Пока я краснею и чувствую собственную никчемность, приносят минералку и хот-доги.
Потом все долго слушают, как Максим и Сашка упражняются в красноречии. Они наперебой делятся историями из практики «Армаса». У них гораздо лучше, чем у меня, получается быть адвокатами нашего отряда.
Я замечаю, как с лиц моих сверстников сходит гримаса пренебрежения. Даже Потапова смотрит на поисковиков новым взглядом.
Затаив дыхание сама слушаю яркий рассказ Максима. О том, с каким треском на вчерашнем поиске сломала ногу его жена, Клюква. И как они ломились в травмпункт, пугая мирных калек. И как Катя требовала у врача прямо сейчас, немедленно, целую ногу, ведь она ей так нужна, жизненно необходима! И как сегодня его «старушка», стуча костылями и щелкая зубами, обзванивала всех в поисках помощи и заполучила меня. Так что и мне досталась порция уважительных взглядов. И я даже рассказываю, какую работу мы сегодня провернули.
Максим снова перетягивает одеяло на себя. У него сотни историй и яркий ораторский талант. И если он вздумает написать книгу о нашем отряде, она точно удастся. Она будет не только грустной, но и оптимистичной. Будет вызывать приступы хохота и острое желание действовать.
У Суворова звонит телефон, и я придвигаюсь, чтобы слышать взволнованный голос на той стороне связи.
– Нашли паренька. Полуживой. «Скорая» везет в больницу. Все будет хорошо.
– Не сомневаюсь, – произносит Суворов и встает.
Макс и Сашка подскакивают вслед за ним.
Суворов берет меня за руку, и мы уходим.
Песчаная буря
Во сколько бы я ни проснулась, солнце уже на месте.
Слышу, как папа собирается на работу. Вчера он спросил о встрече с Грибом, и мне пришлось импровизировать.
С моих слов получилось, что Гриб осмотрел меня с головы до пят и был приятно удивлен. Сказал, что свобода идет мне только на пользу, и следующая наша встреча назначена на июль. Папа мне не поверил и сразу позвонил уважаемому Боровику Мухоморовичу. Даже на другом конце комнаты я слышала доносящееся из трубки:
– Это не шутки и не игрушки, Агата поступает очень глупо, а вы ей потворствуете. Все наши многолетние усилия могут оказаться напрасными.
На этих словах я расплакалась и убежала в каморку. Какие такие особые усилия прикладывал Гриб, если болезнь все время возвращается? Она прорастает во мне, завоевывая клетку за клеткой.
После назидательной тирады Гриб велел нам приезжать сию же секунду. Папа вызвал такси, и через час у меня уже брали анализы на биопсию.
Одно радует – домой отпустили. Но по первому звонку Гриба я мигом должна материализоваться в его кабинете. Звонок, естественно, будет на папин телефон, потому что мне совсем нельзя доверять.
Веки наливаются тяжестью, и в следующий раз я просыпаюсь уже в двенадцать. Вот это да! Сама собрала людей на хорошее дело и опаздываю.
Умываюсь и чищу зубы с закрытыми глазами – хочется досмотреть посетивший на рассвете сон. Но он не возвращается.
Пробегая к двери мимо зеркала, замечаю на щеке красные полоски от подушки. И как это Вадиму удается смотреть на меня с симпатией? Я неприбранное неухоженное чудовище. Хорошо еще, что прекратила экспериментировать со штанами не по размеру.
На маршрутке за семь минут добираюсь до дома Объекта. Он крутится возле старенькой отцовской машины.
– Не заводится?
– Сейчас полетит, как миленькая!
С трудом втискиваюсь на заднее сиденье. Там тюки с одеждой, гримом и другими нужными прибамбасами. Раздается протяжный вой. Ясно, Сашка еще и баян захватил.
– Как здорово подготовился!
– Кирюха поделился. Хотел с нами поехать, но в последний момент не получилось. А жаль, мог бы нам такой мастер-класс преподать.
– Надеюсь, успеваем.
– Самое то. Кирюха посоветовал это время. После завтрака они еще сонные и процедуры проходят, а сейчас как раз пообедают. Понятное дело, внутрь нас не пустят. И тем не менее… Дети – они даже в больнице дети, ты же понимаешь, Агаш. Им всегда сказки хочется.
Когда раньше Объект рассказывал мне о Кирилле, я радовалась еще одному чудесному человеку в своей копилке и грустила, что пока не могу стать таким же клоуном. Потому что нахожусь по другую сторону.
Сегодня я надеюсь хоть немного приблизиться к своей мечте.
Вадим топчется возле своего дома. На нем клетчатые шорты до колен и желтая футболка. С ним Баффи на поводке.
Ловит наши удивленные взгляды:
– Чего? Вы же сами не сказали, куда ехать.
Вадим с Баффи с трудом влезают в машину.
– Но Баффи же в декрете.
– И что, она теперь не человек, что ли?! Ей гулять надо, воздухом дышать, косточки грызть. У вас, случайно, косточки нет? Я бы чего-нибудь погрыз.
– Не завтракал? – удивляется Объект. Он не понимает, как это возможно пропускать законные приемы пищи. – У меня где-то булка завалялась, а еще…
– Ребят, давайте потом о еде.
– Кстати, да! Что делать надо?
Пока Объект убеждает Вадима, что у него прирожденный шутовской талант, я глажу Баффи. Почему у собак глаза умнее и выразительнее, чем у большинства людей?
Неподалеку от больницы мы останавливаемся, чтобы загримироваться. Объект натягивает безразмерный синий комбинезон и рыжий кудрявый парик. Я рисую ему красные щеки и гигантские веснушки. Вадим выуживает из пакета красный пиджак в белый горошек, но никак не может подобрать штаны, – одни сваливаются, другие не налезают.