– Вот те раз. Я уже собрался тебе в любви признаться, а ты…
Он останавливается и хватает меня за запястье. Пульс трепыхается под его пальцами.
Песочные искорки на дне каре-зеленых поднимаются в бурю.
– Так можно или нет?
– Что?
– Признаться в любви.
– Нет.
– Почему?
– Ты многого не знаешь.
– Я хочу узнать. Очень.
– То, что я могу рассказать, тебе не очень понравится.
Вырываю руку и бегу прочь.
Так больше нельзя. Поигралась новыми ощущениями, и будет. Пора переворачивать страницу.
Хочется тихонько прошмыгнуть в свою комнату и уткнуться носом в подушку. Ковыряю в замке своим ключом и сразу чувствую неладное. В прихожей прибавилось обуви – босоножки и розовые детские сандалии. Из кухни раздаются голоса.
Дверь моей каморки распахнута, и я чувствую себя обворованной.
Она стоит у кровати и примеряет мою зеленую футболку. Рисуется перед зеркалом. Маленькая очкастая стрекоза. Пучеглазая муха.
– Выйди отсюда. Я не хочу, чтобы ты трогала мои вещи.
Надо видеть ее глаза. Будто встретила Халка в туалете. Еще разревется…
– Брысь, муха.
Выбегает, задев меня куцей косичкой по бедру.
– Агнюша! – кричит мама из кухни. – Ты где там притихла?
Я не ожидала, что они так быстро вернутся из санатория. Когда мы виделись в последний раз? Не помню. Нас обычно разводят в пространстве обстоятельства. Сестра меня точно плохо помнит. Но уже в том возрасте, когда задают много вопросов. Поэтому, конечно, знает.
На меня похожа… И тоже не совсем здорова. В этом я виновата целиком. Двух больных детей наша семья не потянет.
Иду в ванную и ожесточенно смываю грим, грязь, пыль, смятение.
В коридоре сталкиваюсь с мамой. Если бы не позволение доктора Гриба, ехать бы мне уже в сторону больницы.
– Надеюсь, доктор Гриб понимает, что творит? – говорит она вместо приветствия. – Есть будешь? Мы с папой борщ варим.
– Нет.
«Здравствуй, доченька, я тоже рада тебя видеть. Это так здорово, что доктор Гриб позволил тебе провести время с нами…»
Закрываю двери и шторы в каморке и долго лежу на кровати.
Когда выбираюсь в туалет, Агния уже спит на диване в зале. Сопит и ворочается. Скоро к ней присоединится мама. Но пока они выясняют отношения с папой.
– Она действительно нормально себя чувствует.
– Она тебе просто не говорит!
– Доктор Гриб ее внимательно осмотрел и написал тысячу рекомендаций на любой случай. В конце концов, у нас есть его телефон и человеческое участие. И он даже вскользь упомянул о положительных эмоциях, необходимых каждому человеку. Иногда это важнее и полезнее любых наблюдений врачей.
Папа мой адвокат. Но обвинительная сторона всегда берет нахрапом.
– А если ей станет плохо на улице? Сегодня весь день ее не было дома. Как ты можешь быть таким безразличным?! Спокойно уходить на работу, когда дочь пропадает неизвестно где и с кем?
– Очень даже известно. Она ходит только в отряд. Сашка всегда рядом. И Суворов.
Суворов – слово-пароль. Но иногда не действует даже оно.
Не собираюсь слушать дальше. Защита будет разбита в пух и прах лавиной контраргументов, подкрепленной более весомыми аргументами. Санька-Объект, по ее мнению, самый безответственный и непутевый в мире человек. Положительных эмоций в отряде не дождешься, там одни слезы и трупы потеряшек. А носиться по лесу в резиновых сапогах для больного человека – это вообще за гранью добра и зла. И тэ дэ и тэ пэ.
Ночью меня атакует песчаная буря. Она приносит жар и голоса зачеркнутого прошлого.
«Это был потрясающий день».
«Можно признаться в любви?»
«Я хочу узнать. Очень…»
Бегунок
«Есть простые правила: не догоняй двух зайцев, до утра не гуляй в трех соснах, если сильно боишься к кому-нибудь привязаться, то не надо, – бояться поздно».
Сегодняшний день не в пример прохладней вчерашнего, и моя джинсовка не мозолит глаза окружающим. Шагаю в магазин – сама вызвалась. Нет желания любоваться сестрой.
Аллея, по которой вчера шла с Вадимом…
Этого больше не повторится.
Задираю голову к небу и часто-часто моргаю. Все, забыли.
Несколько минут соображаю – купить все в маленьком магазинчике или пойти в супермаркет? Давно я не занималась шопингом, пусть даже и продуктовым.
Пока верчу головой, замечаю мальчишку. Знакомое лицо, какое знакомое лицо… На нем старый спортивный костюм с дыркой на коленке и драные кеды. Он прыгает в подъехавший автобус, и я не намерена его отпускать. Запрыгиваю на заднюю площадку и, прячась за пассажирами, рассматриваю пацана.
Есть у нас давнишний клиент-бегунок. Полная семья, заботливые родители, а он бежит из дома и бежит. И чего ему, спрашивается, надо? Хотя иногда я его понимаю…
Я еще не совсем уверена, он это или нет. На ориентировках разглядывала худое треугольное лицо, но то – фотографии.
У некоторых, кстати, хранятся фотки лишь трех-пятилетней давности. И как по таким искать постоянно меняющихся детей? Просят нас, например, найти десятилетнего оболтуса, а с фотографии таращится еще очаровательный бутуз… И ни грамма хулиганских замашек в чистых глазах. У бегунка, к счастью, много свежих фото, ведь родители знают о его наклонностях.
Он держится за поручень и интенсивно жует жвачку. Я вспоминаю, как Объект прибежал ко мне в палату, будто зимний ураган, в развевающемся белом халате и долго рассказывал о хорошем мальчике, пропавшем уже две недели как. А они, пол-«Армаса», каждый день рыщут по городу и боятся его найти. Потому что зима, и реальнее всего найти остывшее тело в сугробе. Потом меня посетил уже восторженный Объект, который был счастлив, что мальчик Коля нашелся. Живой! Грязный, простуженный и почему-то дико злой, но живой. Никто не знал, что он бегунок, а не потеряшка. А еще через месяц все повторилось – обескураженный Объект, поиски…
И сейчас эта маленькая дрянь получит у меня за все!
Пока я раздуваю ноздри и бью копытом, пацан преспокойненько дожидается нужной остановки и пулей вылетает наружу. Я бросаюсь за ним, но толстая кондукторша, прозевавшая бегунка, отыгрывается на мне. Хватает мертвой хваткой и трясет оплату.
Отсчитывая деньги за проезд, краем глаза слежу за клиентом. Он бодро шагает к рынку. Понятно, на дело пошел. Пропитание добывать. Только этого мне не хватало.
– И за него плати! – требует тетка.
– Еще чего! Я его первый раз вижу.
– То-то глаз с него не сводишь! Все вы с одной шайки-лейки. Плати давай.
Ссыпаю ей всю мелочь и несусь за мальчишкой. Ну погоди у меня. Из одной шайки-лейки, значит! Хм, неужели я так же жутко выгляжу?
Идет по мясным рядам, мерзавец такой, добычу пожирнее выбирает. Сейчас схватит тушку поросенка и даст деру. Я-то знаю.
Но он проходит мимо мяса. Ну не вегетарианец же! Мимо колбас и овощей… и исчезает. Я мечусь по рядам и сталкиваюсь с ним нос к носу. Неужели заметил хвост? Не может быть, у меня проколов не бывает. Смотрит нахально, сложив руки на груди.
– Ты кто такая?
На коленке дырка, а наглого корчит!
– Я кто надо. А ты Матвеев Николай Григорьевич, две тысячи третьего года рождения, на животе родимое пятно, телосложение худощавое?
Улыбка сползает с его лица. Он толкает меня и бросается наутек.
Значит, точно он, гад!
Бегу за ним и ору что есть силы:
– Стоять, не двигаться, Матвеев Николай Григорьевич, две тысячи третьего года рождения, рост сто пятьдесят два сантиметра, был одет в олимпийку синюю, штаны спортивные, черные, склонен к побегу и воровству!
Он сворачивает в закоулок и упирается в стену. Делает звериное лицо, обнажив верхние зубы, и рычит.
– Тебе чего надо, поганка? Поисковик, что ли? Иди, знаешь куда, поисковик?!
У добровольцев нет полномочий, чтобы привести бегунка домой насильно. Нужно звонить в полицию и ждать. Маленькое хамло об этом тоже знает.
У добровольцев нет таких полномочий… Но я не доброволец! Я сама по себе. Частное лицо.
Подхожу к нему вплотную… и отвешиваю оплеуху. То ли акустика в этой подворотне хорошая, то ли у меня тяжелая рука, но удар получается сильным, а хлопок звонким. Он хватается за ухо и корчится.
Дергаю его за шиворот и шепчу:
– Слышишь, ты, Матвеев Николай Григорьевич, сейчас мы с тобой вместе пойдем домой. Возьмемся за ручки и пойдем. Только попробуй сбежать. Я тебя теперь везде найду. А за поганку вот тебе еще!
Возвращаемся назад теми же закоулками. Я волоку бегунка за локоть. Он пыхтит мне в спину и, судя по тому, как горят уши, думает обо мне очень плохо.
Набираю Объекту:
– Саша, где бы ты ни был, приезжай к рынку. Скорее.
Мой трофей зыркает по сторонам – ищет возможности сбежать. Но я умело давлю на него авторитетом, в смысле придавливаю взглядом и изо всех сил держу руками.
Как известно, в драке побеждает та собака, в которой больше драки. А меня он разозлил не на шутку. «Поганку» вообще не прощу!
– Тебе что, больше всех надо?
– Конечно, а на кого еще полагаться, кроме себя? Вот чего тебе дома не сидится, инфузория в кедах? Мама и папа тебя любят, компьютер есть…
– Тоже мне радость – компьютер…
– Лучше в бега, да? Ты родителей с ума сводишь. Тратишь силы, и время, и нервы наших поисковиков.
– А я вот слышал, вас лисами называют.
– У пеших групп позывной «Лиса». Экипажи на машинах зовутся «Ветер». У штаба – позывной «Заря». А есть еще авиация – самолеты, вертолеты, они – «Борт».
Хм, кажется, он заговаривает мне зубы. Нельзя терять бдительность. И я держу его еще крепче, для верности наступив на развязанные шнурки.
У Объекта отпадает челюсть, когда он понимает, кто в моих руках.
Едем в абсолютной тишине. Сашка бросает на меня взгляды, полные любопытства. Как же ему не терпится услышать о нюансах моей поисковой операции! Мальчишка скорчился на сиденье и надул грязные щеки.