– Тогда, может, сходим на праздник?
– Какой праздник?
Что еще за праздники летом? С Днем защиты детей меня уже не поздравляют… Других не знаю. Новый год, Восьмое марта, что там еще бывает? День кошек, день дурака. День рождения у него осенью, это точно.
– День города, Агата!
– А-а. Ну, это совсем не те приключения, что я ищу.
– Друзья зовут развеяться. Хочешь, заеду за тобой?
Выжидающе смотрит. Как ребенок на чужую погремушку.
– Подумаю.
– Подумай хорошенько, Агаш. Мне с тобой как-то уютнее.
Приятно. Хочется обнять и чмокнуть его в нос. Но я только лениво машу вслед. Не так-то просто научиться выражать эмоции.
Кажется, я засыпаю под ненавязчивую музыку «Coeur de Pirate». Вздрагиваю от резкого телефонного звонка и ударяюсь головой о стену.
– Что случилось, Саш?
– Ничего. Я уже дома. Спать собрался и тут вспомнил. Агаш, ты, случайно, мой паспорт не видела?
– Хм, какой интересный вопрос! А с чего я его должна видеть?
– Ну, вдруг случайно попался на глаза…
– Подожди. Когда ты видел его последний раз, помнишь?
– Помню! Во вторник днем. Я положил паспорт в карман, когда мы поехали в больницу.
– Зачем?
– Посетили мысли, что полиция может заинтересоваться группой лиц с раскрашенными мордами.
– А нас с Вадимом почему не предупредил? – кричу возмущенно.
– Вы дети. Я за вас отвечаю.
Да уж… Кто еще за кого отвечает.
– Открою тебе секрет: паспорта мы уже получили. Ложись лучше спать, а я что-нибудь придумаю.
Тут и думать нечего. Поеду к больнице – искать удостоверение личности этого растеряши. Он такие коленца там выкидывал, радиус поиска может достигнуть пятисот метров.
Вспоминаю, где мы ставили машину в тот раз, и прочесываю каждый квадратный сантиметр. Клумба, в которую мы периодически ныряли, выглядит униженной и оскорбленной. Редкие уцелевшие цветочки упорно отворачиваются от меня.
Шарю руками по траве, чуть не рыхлю носом землю. Чего не сделаешь ради любимого «братца».
А вот и он! Смотрит на меня со страницы бордовой книжечки. Фу, здесь уже муравьи поселились.
Обтираю паспорт о джинсы и поднимаю голову. Замечаю знакомые лица. Грустная женщина и ее сын Миша. Мальчик, умеющий звучать громче аварийной сирены. Подходить или нет? Вряд ли они захотят снова встретиться со мной на узкой тропке.
Женщина выглядит хуже, чем в прошлый раз. Но улыбается мне. Значит, подойду.
– Привет.
– Здравствуйте.
– Неплохо выглядишь.
– Вы тоже.
Своеобразная больничная вежливость.
– Как вы?
Довожу их до двери приемной и переминаюсь с ноги на ногу. Сильно пахнет больницей. Неуютно.
– Как всегда. Ночью надеемся на лучшее, а днем окунаемся в суровую реальность.
Мальчик Миша совсем не поворачивает голову и, к счастью, не смотрит на меня.
– Хотя вчера Миша даже поиграл с девочкой. Как сумел. А сегодня опять закрылся. А на себя я давно рукой махнула. Поэтому можешь не врать про сносный вид.
Вдруг она охает и оседает на пол. Я пытаюсь ее поддержать, вернуть в вертикальное положение. Бесполезно. Она без сознания.
Открываю дверь приемной и кричу:
– Эй, помогите! Быстрей!
Не узнаю свой голос. Удивительно, но меня слышат. Две медсестры появляются неизвестно откуда и кидаются к нам. Взвалив на себя Мишину маму, утаскивают ее в кабинет.
Миша так и стоит на улице у двери. Понимает ли он, что происходит?
Понимает. Потому что делает то, что умеет лучше всего. Орет. Лицо сразу становится красным, как свекла. Рот с мелкими зубками изгибается в крике.
Не знаю, что делать. Я боюсь его. Нам на помощь больше никто не бежит.
Это всего лишь маленький мальчик. Точно такой, как моя сестра.
Хватаю его на руки. Стараюсь не смотреть в лицо.
Машет руками, как ветряная мельница. Не могу совладать. Получаю по лицу и зажмуриваю от ужаса глаза.
Время останавливается. Этот ужас будет вечно, вечно, вечно…
Он орет, и лицо его, красное и круглое, готово взорваться.
Я прижимаю его к себе изо всех сил, так что кажется, тонкие косточки трещат. Больше не знаю, что предпринять. Осознаю, что кричу тоже.
Он пугается и замолкает. Закостеневшее тельце становится мягким сдувшимся шариком. Почти не чувствую его тяжести, целую в макушку. А он заглядывает мне в глаза каким-то другим, осмысленным взглядом.
Может, обычно он просто витает где-то там, на своей планете, и его надо лучше звать?
Несколько раз тихо повторяю его имя, потом свое. Вот и познакомились, Миша.
Хожу по крылечку и показываю на деревья, небо, и он даже иногда следит за моим пальцем.
Рассказываю про солнце, которое смотрит на мальчика Мишу и хочет его согреть, такого маленького и заплаканного. Про птицу, которая летела через все небо, чтобы спеть Мише песню, про мир вокруг. Собственный голос звучит чуждо, приглушенно. Вряд ли Миша понимает хоть что-то. Но испытывает какие-то свои чувства, которые держат его здесь, заставляя включить внимание.
Пожалуй, Миша, иногда я бы могла играть с тобой.
Наконец возвращается его мама. На ее щеках даже играет слабый румянец.
– Все уже хорошо. Укол сделали. Просто я переутомилась.
Смотрит на нас вымученно, но улыбается.
Мальчик Миша спит у меня на руках. Из уголка рта свисает слюна. А на моей шее и плечах еще краснеют отпечатки его пальцев.
СубботаМы с тобой одной крови
Прячусь за остановкой от палящего солнца. Жду.
Матвеев Коля приходит вовремя. У него чистые уши и даже глаза как будто отмытые. Выглядит нормальным ребенком, вполне довольным жизнью. Но я вглядываюсь внимательнее. Кто знает, когда синдром бегунка снова даст о себе знать? Нужно постоянно держать руку на пульсе.
Сегодня утром я сама ему позвонила. Мы в ответе за тех, кого приручили. То есть отловили в темной подворотне.
– Привет, Коля!
– Привет!
Ах, мы ведь с ним не знакомились.
– Кстати, меня зовут Агата.
– Знаю, слышал.
Улыбается застенчиво. С ним ли мы дрались на рынке?
А может, он того… в меня влюбился? Я его мужественно спасла от бродяжнической жизни, он немного подумал и разглядел мою ослепительную улыбку.
Чего это я? Давно мне в любви никто не признавался? Ветер свободы ударил в голову? И везде мерещатся поклонники.
В конце концов, я намного старше его! Да и влюбляются в меня раз в десятилетку.
Покровительственно хлопаю его по плечу, и мы садимся в маршрутку.
– Как дома?
– Нормально. Поорали немного, потом телефон новый купили. Все как обычно. Теперь названивают каждые двадцать минут. Непонятно, что их больше волнует – не сбегу ли я снова, или не продал ли еще телефон. Но с тобой вроде спокойно отпустили.
– Только сбеги мне!
Грозно ударяю кулаком по коленке. А саму жутко подмывает спросить, каково это – испытывать зуд бродяжничества. Накрывает в одну секунду, так что пятки чешутся, или мысли о побеге зреют несколько дней? Предусмотрительно откладываются сухари и деньги или все решается спонтанно, без оглядки на ресурсы? Почему теплый дом меняется на городские трущобы?
Не спрашиваю. Не буди лихо, пока оно тихо.
Объект открывает не сразу. Волосы вороньим гнездом, глаза осоловелые.
На нем футболка с Симпсонами и штаны горчичного цвета. Если бы я не была его другом, назвала бы этот цвет по-другому. Впрочем, какая разница, в чем человек ходит дома.
Долго трет глаза и моргает, приглядываясь к моему спутнику.
– Напоминаю. Это Матвеев Николай Григорьевич, две тысячи третьего года рождения.
– …Рост сто пятьдесят два сантиметра, телосложение худощавое. Помню, помню. Не один час медитировал на ориентировку. Просто не ожидал увидеть вас вместе снова.
Бегунок отводит глаза и чешет затылок.
– Привыкай! – восклицаю я и снова хлопаю Колю по плечу.
Он закашливается и протягивает Объекту руку.
– Очень рад! – улыбается Объект.
Бас у него, как у разбуженного среди зимы медвежонка.
– Долго спишь, дружище!
– Выполняю указания Суворова.
– Кстати, вот, возьми.
Протягиваю паспорт. Весь вечер оттирала его от земли, грязи и переселяла муравьев в горшок с фиалками. Но Санькино лицо так и осталось зеленоватым.
– Агата! Спасибо!
Обхватывает меня руками, и я чувствую запах печенья от его пижамы.
– Не ожидал уже увидеть его в целости и сохранности.
– Почти в целости. В графе «семейное положение» приписала: «Женат на отряде „Армас“».
– Эээ… Это, конечно, правда… Судорожно ищет нужную страничку.
– Да шучу, расслабься.
– Я так и понял. Спасибо гигантское, что нашла. Я уж думал, пойду новый паспорт получать, новым именем назовусь. Каким-нибудь редким, экзотическим.
– Авраам! – выпаливаю я.
Объект устремляет взгляд поверх моей головы и прищуривается.
– Авраам, Авраам… А что, было бы интересно.
– Нет уж! Ходить тебе Сашкой Объектом до конца дней. Можешь дать нам адрес Коваленок? Вова и Аня, которые потерялись первого июня.
– Не знаю. Сейчас позвоню Ольге. Ой, может, в гости зайдете?
Спохватился.
– Нет, спасибо. Мы у порога.
Уходит в квартиру и через три минуты возвращается с бумажкой.
– Близко! Всего через три квартала. Надо будет и мне к ним заглянуть.
– Спасибо. – Моя очередь благодарить.
– А может, вы кушать хотите? Я еще не завтракал.
Коля отрицательно машет головой:
– Мама откармливает, как гуся на Рождество.
Это первые слова, которые он произносит при Объекте. Сашка удивляется и смотрит на мальчишку заинтересованно. Наверное, прикидывает, когда зайти к нему в гости. То есть не к нему, а к его хлебосольной маме.
– Мы лучше пойдем, – говорю я.
Уже у лавочек во дворе он догоняет нас.
– Стой, Агата! Ты подумала насчет завтра?
– Нет. Еще думаю.
Вообще-то я твердо решила не ходить. Что я там забыла? Что за праздник – день города? Шум, салют, винтажный исполнитель в подарок.