Визжит и убегает домой.
В моей комнате мы устраиваем торжественную посадку деревьев.
– Это вестник радости, – говорю я, протягивая ей персиковую косточку.
Главное, чтобы она не возмутилась, почему я ем персики без нее. Но она молчит и копирует меня. Так же наклоняет голову и придвигает стаканчик.
Высунув язык от усердия, кладет косточку в ямку и присыпает землей.
– Когда появится росток…
Даю процентов десять на то, что он вообще появится…
– Когда появится росток, мы пересадим наши волшебные деревья в большие кадки.
– А потом на улицу?
– Может быть.
– Ой, а что это вы тут делаете? – Мама хлопает в ладоши и сюсюкает, будто общается с умалишенными.
А я, между прочим, в абсолютно трезвом уме и твердой памяти занимаюсь глупостями.
– Мы сажаем листики радости, – сообщает Агния.
– Как здорово! Только не сажаем, а садим. Или как правильно? – Мама задумывается.
– Я не знаю, как правильно, но не листики, а вестники радости.
– Девочки, идите завтракать. А растения свои поставьте на подоконник, только, пожалуйста, не на самое пекло.
Солнце после вчерашней бури как ни в чем не бывало вернулось на свое место. И не стыдно ему совсем, что уходило, оставив нас с грозой и непогодой.
За столом родители не могут на нас налюбоваться, будто мы молодожены.
– А я слышал, как ночью мышка опустошала наш холодильник! С таким наслаждением поедала запасы, я спать не мог от шорохов.
Я смущаюсь, а Агния пугается и поджимает ноги.
Папа торопливо допивает чай. Он опаздывает на работу.
– Хоть и к одиннадцати, все равно умудряюсь опоздать! Уснуть не мог, полночи ворочался.
– Ну прости! Я старалась есть тихо, – каюсь я.
– Не только из-за тебя! Грозы боялся.
– Я тоже ворочалась и боялась, – вторит Агния.
– А еще весь центр закрыли. Дополнительный крюк на маршрутке.
– В связи с чем это? – удивляется мама.
– Праздник не только у нас – дружные дочки. А у всех – День города.
– Точно! То-то мамочки с нарядными детьми гуляют. Шарики, сладкая вата.
– Знаю, – сообщаю я. – Объект приглашал вечером выйти.
– Так сходи, развейся, дочь. Я побежал, закройте за мной!
– А ничего, что ты в брюках и спальной майке? – Оглядываю его скептически. – Или на праздник сойдет?
– Эх! Не сойдет даже на праздник.
Бежит переодеваться.
Агния жует кашу и улыбается, смешно морща нос. Проглотив очередную порцию, оборачивается и выжидающе глядит на подоконник, – не вытянулись ли еще наши волшебные деревья? Я ловлю ложкой солнечного зайчика, заставляя его скакать по стенам.
Мама запирает дверь за переодевшимся папой и возвращается к нам. Молча и совершенно синхронно мы приникаем к окну. Стоим плечом к плечу (Агния скорее висит на нас), смотрим, как папа выходит из подъезда и торопливо пересекает двор. Оборачивается и машет нам. Мы машем в ответ. Все так уютно и радостно, как в моем безоблачном детстве. Неужели еще может быть так же?
Я чувствую что-то такое, отчего сводит зубы. И та рука, что вчера стучалась в окно киношной девочки, теперь сжимает мое сердце.
И пусть мы теперь живем в малюсенькой квартирке, и папа вынужден искать вечные подработки, а мама – брать больше ночных смен… Пусть даже я буду делить комнату с младшей сестрой… Все это кажется теперь решаемым, неважным.
Потому что я снова хочу жить.
Будто солнце осветило ту часть возможного, которую я не видела в своей темноте.
– Значит, вечером ты идешь гулять с Сашей? – спрашивает мама, убирая посуду.
– Не-а. Не пойду. Думаю, Объект переживет. А нам надо растить волшебное дерево.
Агния кивает. Нет ничего важнее наших вестников радости.
– Но почему? Погода хорошая. Саша – парень надежный. Как только устанешь – доставит домой.
Как в лес, так он – безответственный элемент, а в городе ему можно доверять?! Двойные стандарты!
– Не люблю шум. Суета, толкотня… Да и надеть мне нечего.
– Это как раз не проблема! – радуется мама. – Тетя Маша жаловалась, что Динке выпускное платье не налезает. Купили еще год назад, а Динка потолстела. Пришлось новое выбирать. Я сейчас спущусь, посмотрю, что там за платье.
– Не надо, мам! Мне и платье носить нельзя. Оно наверняка с короткими рукавами, а у меня синяки еще не прошли. И обуви нет. И вообще, когда я гулять ходила?
Но мама уже уносится к соседям.
– А я б погуляла, – говорит Агния. – Когда я вырасту, ты будешь брать меня с собой?
– Хм. Конечно. Я буду старенькая, скрюченная и кто-то должен будет переводить меня через дорогу. На Объекта тут надежды нет, он старше меня. Так что это будешь ты, внученька!
Говорю дребезжащим голосом и тяну к ней трясущиеся руки, и она с визгом отскакивает.
Все-таки еще побаивается!
Мама возвращается с видом феи-крестной, приготовившей сюрприз. В руках у нее синее платье-футляр на лямочках.
К сожалению, оно мне нравится. Эх, как жаль, что без рукавов; оно – сногсшибательное. И цвет насыщенный, густой, и фасон оригинальный…
Видя мое вытянувшееся лицо, мама восклицает:
– Алле-оп!
И вытаскивает из кармана халата две тканевые полосочки. Ленты для волос? Очень кстати…
– Это митенки.
– Кто? Какого Митеньки?
– Агата! Они не принадлежат никакому мальчику. Это такие перчатки без пальцев. Засовывай руку. Видишь, они длинные и тонкие. Жарко не будет, и все проблемы решены. Скорей меряй платье.
Беспрекословно подчиняюсь. Кажется, шмотка поработила мой мозг.
Когда выхожу из каморки, чувствую себя скованно.
Агния кричит:
– Вау!
А мама мечтательно улыбается:
– Ты красавица, Агата.
У платья рюши в районе декольте, и у меня даже будто появляется грудь. Я не выгляжу в нем тощей, изможденной, болезненной. И глаза на синем фоне играют ярче.
Замечаю только сейчас – я больше не бледная лабораторная крыса, за эту неделю лицо неплохо загорело, а белые, вечно спрятанные руки скрыты перчатками со смешным названием.
– Бегу мыть голову!
Когда открываю дверь ванной, слышу:
– Хочу быть, как наша Агата.
После душа этот образец для подражания, то есть я, похож на перезрелый одуванчик. Местами волосенки прилипли к голове, на макушке топорщатся дыбом.
Мама колдует феном над моей прической. Одуванчик становится равномерным и приемлемым. Ультрамодный такой одуванчик.
Краситься я тоже не умею. Мне это не нужно было. Мысли о том, в каком виде меня из реанимации повезут в морг, особо не пугали. Какая разница, будут ли замазаны круги под глазами?
Зато мама умеет. Красит меня, а потом обезьянку Агнию. Совсем чуть-чуть. Чтобы отстала.
В зеркале новая я выгляжу веселой, немного отвязной. И мне это нравится. И, надеюсь, не только мне.
Вызванный Объект приезжает быстро и смотрит с недоверием. Сейчас пощупает и попросит вернуть настоящую Агату.
– Меня не подменили, – уверяю его. – Я все та же занудная и хмурая особа. Только с накрашенными глазами. Ясно?
– И в платье… Ты. В платье. Кто бы мог подумать?!
Обувь мне тоже выделила мама. Черные босоножки на небольшом каблуке.
Она дает Объекту последние указания по моей транспортировке – велит доставить домой, как только устану, или не позже часа ночи.
Агния чешет подбородок и размышляет вслух:
– Чего-то не хватает…
Возвращается из комнаты с розовой баночкой в руках и прыскает на меня. Сначала я думаю, что это перцовый баллончик или средство от насекомых, и прячу лицо. Когда облако рассеивается, принюхиваюсь. Это ее детские духи. И не так уж они противно пахнут, просто очень сладко. Иду знакомиться с пчелами.
Только в День города узнаешь, сколько веселых ярких людей живет вокруг. Подростки, семейные пары с детьми, пожилые, влюбленные повсюду. Они машут шариками, пританцовывают под звучащую повсюду музыку и закусывают шашлыки сахарной ватой.
Чувствую себя в толпе не в своей тарелке. Объект крепко держит меня за руку, чтобы не потерялась.
– Хочешь сок? Вату? Хот-дог?
Вокруг аттракционы, палатки с игрушками и едой, беспроигрышные лотереи. И Объекту хочется успеть везде.
Мы стреляем в тире и промахиваемся, пытаемся достать игрушку из автомата и тоже впустую. В лотерею выигрываем зубную щетку, а во второй заход – носовой платок. Покупаем втридорога синего зайца.
Объект рвется попрыгать на батуте, но там большая очередь из детей, которые ростом ему по колено, и ему надоедает ждать.
Падаем в освободившиеся пластиковые стулья и с наслаждением вытягиваем ноги.
– Хочешь потанцевать?
Сашка дергается на стуле, и я волнуюсь, как бы пластик не треснул.
– Там же вроде дискотека восьмидесятых…
– Ну и что? – возмущается он. – Музыка как музыка, я на ней рос!
Я не хочу танцевать под музыку его молодости. И не под какую другую.
– А вот и ты, дружище! – раздается над ухом.
– Да не один, с невестой.
Друзья Объекта. Я их никогда не встречала. Три парня и четыре девушки. Они называют свои имена и острят по нашему поводу. Саша смущается.
Эти люди не из «Армаса». Они говорят на другом языке. Но, как бы там ни было, я рада, что у Саньки есть друзья.
Встаю, чтобы размяться. Оглядываю разномастный народ. Неужели здесь отплясывают те же люди, что в будни с хмурыми лицами бредут на работу? Или их подменили, нагнали массовку к празднику? Или просто людям нужен для радости официально выделенный день…
Каре-зеленые вселенные врываются в поле моего зрения внезапно, и я вздрагиваю.
Он стоит в метре от меня.
Подходит близко-близко.
От него волнующе пахнет туалетной водой, а от меня несет детскими духами…
Нас толкают, и я случайно задеваю рукой его полосатый джемпер. Мягкий, шелковистый.
– Ты обалденно выглядишь.
Голос бархатный, вязкий. Думаю, это баритон.
– Ты тоже неплохо.
– Я приглашаю тебя на свидание.
В этот раз при слове «свидание» я не бросаюсь наутек. Хотя так и подмывает.