И когда они наконец погружаются в покалывающие, как горная река, воды своей речи, я вдруг испытываю ту же лёгкость, что и они, с меня спадает эта невнятная неловкость, и мне радостно слышать чужую речь. И не только по причинам, приведённым выше. Впервые в жизни я поймал себя на том, что, не понимая языка, я слышу то, чего никогда не слышу в русской понятной мне речи, а именно: как люди говорят… Как они замолкают и как ждут своей очереди, как вставляют слово и как отказываются от намерения вставить его, как кто-нибудь говорит что-то смешное и – поразительно! – как люди не сразу смеются, как они смеются потом и как сказавший смешное выдерживает некую паузу для чужого смеха, как ждут ответа на вопрос и как ищут ответа, в какой момент потупляются и в какой вглядывают в глаза, в какой момент говорят о тебе, ничего не понимающем…
И ещё, когда они говорят со мной, то есть говорят по-русски, они никогда не смеются. Стоит им перейти на армянский – сразу смех. Словно смеются над тобой, непонимающим. Так вполне может показаться, пока не поймёшь, что смеяться возможно лишь на родном языке. Мне не с кем было посмеяться в Армении…
…Только на родном языке можно петь, писать стихи, признаваться в любви. На чужом языке, даже при отличном его знании, можно лишь преподавать язык, разговаривать о политике и заказывать котлету. Один язык у человека – два языка не покажешь.
Чуть ли не так, что чем тоньше и талантливей поэтическое и живое знание родного языка, тем безнадёжней знание чужого, и разрыв невосполним. Как остроумен мой друг, по-русски мрачный, почти унылый человек… Каждая его фраза по-армянски встречается таким радостным, неподвластным смехом… «Ах, как жаль, что ты не понимаешь его армянский!» Как жаль… Вот ещё и кроме армянского существует его армянский! Но ведь и кроме их русского существует в нашем русском и мой русский.
плениться – перен. покориться, очароваться
прокалённый – сильно нагретый
…Я слушал чужую речь и пленялся ею. Действительно, что за соединение жёсткого, прокалённого и удивительно мягкого, «нежьного» – как сказал бы мой друг! Как жёсткая, прожжённая земля и сочный плод, созревающий на ней… Хич – россыпь мелких камней, джур – вода, журчит в этих камнях, шог – жара над этим камнем и водой, чандж – муха, звенит в этой жаре. Хич, джур, шог, чандж – и вдруг среди всего этого лолик – помидор.
Хич, карь – конечно, это не наш камень, это их камень. Что ка-мень? – лежит на дороге… Джур – это их вода, она холодная и журчит под этими камнями, и её мало… Что им наша во-да?.. Так много воды в этом слове, и сверху и снизу… Чандж – разве это наша нарисованная муха?.. Дехц – персик… тут же есть кожа персика, в этом слове, его пушок, ворсинки!.. А что такое пер-сик? От перса… Просто иностранный фрукт…
Я влюбляюсь в слова: в армянские благодаря русским и в русские благодаря армянским…
– Что лучше: цов или море?
И вдруг не чувствую «море», в нём нет волнения, зеркало, и вдруг сочувствую слову «цов» – вижу в нём волну набегающую… но волна, оказывается, вовсе не цов, волна – алик, нежно лижет берег. Но если бы цов было только море! А цов – это и море, и тишина, цов – это тоска в красивых глазах и просто красота, цов – это народ толпою и просто «много»…
…Брат моего друга – журналист. Он меня очень любит, потому что я очень люблю его брата. Это в Армении естественно.
И вот мы шли по улице, и вдруг из моей речи он понял, что я приехал не просто в гости к его брату, а в командировку от газеты…
– Только не пиши, пожалуйста, – сказал он, – что Армения – солнечная, гостеприимная страна.
Помолчал и добавил:
– Я вот столько живу тут и пишу, а всё не написал, какая она.
– Знаешь, – сказал я искренно, – это же и меня мучит. Я даже думаю, что ничего писать не буду. Что я увижу за две недели? Что пойму? Серьёзно не напишешь, а несерьёзно об Армении я уже писать не могу…
…И вот кончилось моё путешествие, и вот я дома, вот я мучился, мучился, гуляя вокруг стола, и вот всё-таки сел за машинку.
И что же я вывел в первой фразе?
«Армения – солнечная, гостеприимная страна».
И что же я вдруг услышал?
– Чэ, чэ, чэ! Чэ, Андрей, чэ![19]
…Я поднатужился:
«Армения – горячая, многострадальная земля».
– Чэ.
– Ну какая же она, твоя Армения?! – взвился я.
– Знал бы, сам написал.
– Ну, скажи хоть лучше, чем я! Смотри, я сказал – горячая… Разве сразу найдёшь такое слово? Именно горячая. Тут всё горячо: небо, земля, солнце, люди, история, кровь, та, что в людях, и та, что из людей…
– Чэ, Андрей…
– Ну, скажи лучше, попробуй!
– Попробую… Армения – моя родина.
– Ты прав. Но не моя же! Я не могу так написать!
– Зачем же пишешь?
– Но я же очерк пишу! Не стихи, не рассказы. О-черк. Путевые заметки. Заметки чужого человека. Заметки неармянина. О-черк, понимаешь?
– А очерк по-армянски знаешь как?
– Нет…
– Акнарк. А «акнарк» по-русски знаешь что?
– ???
– Намёк.
12.15. Найдите в тексте однокоренные слова к данным словам:
восторг, скользкий, надежда, бегать.
12.16. Расскажите о том, как автор изучал армянский язык? Кто ему в этом помогал? Как он слушал армянскую речь?
12.17. Что имеет в виду Битов, когда рассказывает, что, не понимая армянского языка, он слышал, как люди говорят?
12.18. Раскройте мысль:
«Я влюбляюсь в слова: в армянские благодаря русским и в русские благодаря армянским».
12.19. Изучив текст, продолжите своими словами:
«Только на родном языке можно петь, писать стихи, признаваться в любви…»;
«На чужом языке, даже при отличном его знании, можно лишь…»
12.20. Согласны ли вы с утверждением?
«Один язык у человека – два языка не покажешь».
12.21. Поясните словесный образгорячая страна. Передаёт ли он, по вашему мнению, характер Армении?
12.22. «Армения – солнечная, гостеприимная страна», – пишет автор. Дайте свои определения: «Армения –… страна».
12.23. Составьте 3–5-минутное сообщение на тему «Битов и уроки языка в Армении».
12.24. Продолжим читать отрывки из повести Андрея Битова «Уроки Армении».
…Такое впечатление, что в Армении нет начала истории – она была всегда. И за своё вечное существование она освятила каждый камень и каждый шаг. Наверно, нет такой деревни, которая не была бы во время оно столицей древнего государства, нет холма, около которого не разыгралась бы решительная битва, нет камня, не политого кровью, и нет человека, которому бы это было безразлично.
– Андрей, посмотри во-он та гора, видишь? А рядом другая… Вот между ними Андраник встретил турок и остановил их, и они повернули обратно…
– Вот видишь трубу? А рядом с ней длинное здание. Это ТЭЦ. Построена несколько лет назад. Раньше тут жили молокане.
– А вот тут Пушкин встретил арбу с Грибоедом…
И так без конца. Это мне говорили шофёры и писатели, повара и партийные работники, взрослые и дети.
И не было дома, где бы я не видел одну толстую синюю книгу с тремя красивыми уверенными буквами на обложке – ЛЕО. Я видел её и в тех домах, где, в общем, книг не держат.
Лео – историк, написавший трёхтомную историю Армении. И очень популярный. Как наш Карамзин или Соловьёв…
Он писал и писал и ничего другого в жизни не знал, с утра до вечера он писал, каждый день и всю свою жизнь. К старости он ослеп. Но он хотел написать свой шедевр, последний. Он просил у дочери перо, бумагу и чернил.
И, слепой, писал с утра до вечера.
И написал.
И умер.
Только дочка, оказывается, ставила слепому чернильницу без чернил, чтобы он не пачкал.
А он и не заметил.
Такая легенда.
Господи, что он написал?!
Если многое считается замечательным в современной армянской архитектуре, то Матенадаран – самый замечательный пример этого «замечательного»…
Начать с того, что назначение строения самое почтенное. Это хранилище древних рукописей. И поскольку армяне очень давно пользуются своей дивной письменностью, то рукописей этих, несмотря ни на какие национальные беды, сохранилось великое множество, и каждая из них уникальна и уже не имеет цены. И хранить это национализированное национальное сокровище необходимо бережно и достойно. Тоже понятно.
дивный – чудный, прекрасный, восхитительный
уникальный – редкий, единственный в своём роде, исключительный
благодатный – приносящий радость, благо
Матенадаран построен для этой цели. Отвечая своему назначению, практически и технически, он ещё и воздвигнут как памятник многовековой и великой культуре.
И так всё отлично выполнено, что ни к чему не придерёшься. Во всём видны благодатные намерения строителей, и к тому же намерения эти вполне выражены.
И место выбрано – издалека виден Матенадаран, ничто не заслоняет его, и в стороны ему просторно, и за ним уже ничего не толчётся – дальше горы. И он спадает с этих гор таким строгим гранитным отвесом, как водопад, а ниже, куда он спадает, пенятся лестницы, разливаясь в струи и сливаясь внизу в одну, главную, приближаясь к которой ты обязан неизбежно ощутить высокий строй, а когда ставишь ногу на первую ступень, уже испытываешь трепет, а по мере подъёма, когда на тебя надвигается отвес Матенадарана и всё выше и вертикальней нависает над тобой, трепет этот как бы переходит в холодок в спине. И когда, приближаясь, ты всё уменьшаешься, уменьшаешься, а над тобой всё растёт и растёт здание, это, по-видимому, символизирует величие и огромность человеческой культуры и твою затерянность в ней. Но – вкус во всём. Такой светлый, серый камень, что и строго и не мрачно. И такие линии, и прямые и мягкие, что сразу же ясна и великая традиция армянского зодчества, и одновреме