подданнейшего адреса о готовности своей отказаться от своих крепостных прав. Всем известно, что Высочайший рескрипт 20-го ноября 1857 года на имя генерала Назимова был первым официальным актом, вызвавшим последовательную подачу адресов от дворянства всех губерний, и таким образом Назимову случайно досталась видная роль в истории отмены крепостного права: он дал, так сказать, первый толчок к осуществлению этого великого дела.
Хотя польское дворянство западных губерний хвалилось тем, что ему принадлежит почин в этом деле, однако ж последующий образ действий этого дворянства, к сожалению, вовсе не соответствовал первому его шагу. Когда приступлено было к действительной разработке вопроса, помещики западных губерний начали всячески противудействовать ходу дела; собирались для совещаний о том, как затормозить его, ввиду готовившегося восстания Польши. В то время каждый поляк находился в полном убеждении, что недалеко время освобождения всех польских стран из-под власти России; а раз, что совершилось бы желанное воссоединение Литвы с Польшею, вопрос крестьянский принял бы совсем иной оборот. Нужно ли объяснять, что польское дворянство западных губерний следовало в этом деле той же самой тактике, как и дворянство Царства Польского: под маскою великодушной инициативы оно заботилось только об ограждении собственных своих помещичьих прав.
Главным вожаком дворянства Северо-Западного края был гродненский помещик граф Старжинский, друг графа Андрея Замойского и приверженец партии князя Чарторыйского. Получив воспитание за границей у иезуитов, он приехал в 1846 году в Петербург, попал в большой свет, и увлеченный военною блестящею молодежью, поступил на службу в гвардию юнкером. Дослужившись уже до чина штаб-ротмистра, он вследствие какой-то романтической связи уехал без разрешения за границу, за что был разжалован в рядовые и отправлен на службу на Кавказ. Он служил в Гребенском казачьем полку до конца Крымской войны; в 1856 году вышел в отставку с чином сотника, поселился в своих имениях и, благодаря связям своим с петербургскою аристократией, попал в предводители дворянства Гродненской губернии. Подобно большей части своих земляков, граф Старжинский играл двуличную роль: пред русскими властями выказывал заботливость о поддержании порядка и легальности; старался вкрасться в доверие генералу Назимову; подавал ему разные записки и проекты; а в то же время поддерживал тесные связи с графом Андреем Замойским, с Hotel Lambert и руководил всеми кознями и замыслами польского дворянства в Северо-Западном крае. Ближайшим его пособником в этом отношении был проживавший в Вильне минский помещик Оскерко.
Поляки вели дело в Западном крае с обычным своим коварством: работая, с одной стороны, чтобы затормозить дело освобождения крестьян, они, с другой стороны, внушали крестьянам, что им нечего ждать от правительства, что одни паны могут облагодетельствовать их, когда власть перейдет в польские руки. В то время, когда в Петербурге все было уже подготовлено к обнародованию Манифеста и Положения об освобождении крестьян, польское дворянство северо-западных губерний вздумало еще сделать попытку приостановить приведение этой реформы в исполнение. Предводители дворянства официально заявили министру внутренних дел, что новое Положение неприменимо к Западному краю; но им дан был ответ, что дело решено окончательно, утверждено верховною властию и должно быть приведено в действие.
Даже и по обнародовании Манифеста 19-го февраля, когда в западные губернии командированы были чиновники для введения нового Положения, и тут польское дворянство сумело повернуть дело сообразно своим тайным видам: оно прикинулось озабоченным сохранением порядка и спокойствия в крае, будто бы угрожаемых вследствие своеволия и разнузданности крестьянского населения. Помещики и ксендзы приняли на себя разъяснять крестьянам новое Положение, устранив местных православных священников, которых паны выставляли людьми невежественными, будто бы возбуждающими народ своими превратными толкованиями. Русских чиновников паны уверяли в необходимости строгих мер для удержания крестьян в повиновении. В некоторых местах сами же поляки распускали разные ложные толки с тем, чтобы подстрекнуть крестьян к неповиновению и тем вызвать строгие меры со стороны русских властей. Эта двуличная игра нередко им удавалась, благодаря легковерию и недальновидности начальствующих лиц, из которых многие сами были не чужды в глубине души одинаковых с панами помещичьих наклонностей. Поэтому в некоторых местностях, по науськиванию польских помещиков, против крестьян употреблены были даже войска. Так, например, в одном имении Белостокского уезда (Заблудов), в соседстве с имением графа Старжинского, крестьян подстрекнули к отказу от отбывания повинностей, а затем привели войска и подвергли виновных тяжкой расправе. Паны указывали крестьянам на такие примеры, дабы внушить им необходимость полного подчинения воле помещиков, и сильнее чем когда-либо наложили свою тяжелую руку на бедствующее крестьянское население. Мировые же посредники, набранные, конечно, из местных же поляков, во всем держали сторону панов и угодничали перед ними. Таким образом, крестьянское дело в Северо-Западном крае приняло весьма неблагоприятное направление, противное русским государственным интересам.
Что же касается юго-западных губерний: Киевской, Волынской и Подольской, то в этом крае польское дело находилось совсем в иных условиях, чем в Северо-Западном. В тамошнем населении поляки составляют лишь незначительное меньшинство: масса же простого, крестьянского народа, несмотря на вековое польское владычество, сохранила религию своих предков, свою малорусскую типичную национальность и прониклась глубоко недоверием, даже ненавистью к польским панам и шляхте. Поэтому в начале польского революционного движения поляки в Юго-Западном крае держали себя довольно осторожно; не оказывая явного противудействия ходу крестьянского дела, они заботились лишь о том, чтобы переход от крепостного состояния к свободному свершился как можно выгоднее для помещиков. Главный начальник края князь И.И. Васильчиков- человек честный, благородный, но пропитанный барскою спесью, мало входил в подробности дел и довольствовался тем наружным спокойствием, которое пока сохранялось в крае.
Положение дел в Военном министерстве в 1861 году
С первых же шагов в новой должности пришлось мне приняться за переустройство наших военных сил и всех частей военного управления, выработав предварительно полную программу предпринимаемых преобразований. Чтобы выяснить, в чем именно состояли эти преобразования и почему признавались они необходимыми и неотложными, я должен буду указать, в каком состоянии застал я наше военное устройство при вступлении в должность военного министра.
Во время Крымской войны, находясь неотлучно при военном министре князе Василии Андреевиче Долгорукове, я имел случай близко присмотреться к ходу дел Военного министерства, оценить наше военное положение, недостатки его и слабые стороны. По окончании войны, с переменою министра и по отъезде моем на Кавказ, разумеется, я несколько отстал от течения дел в министерстве; однако ж не мог не знать, что в продолжение четырех лет моего отсутствия из Петербурга не было сделано ничего, что способствовало бы сколько-нибудь улучшению устройства наших военных сил и большей готовности к войне. Напротив того, все меры, принятые генералом Сухозанетом, имели исключительною целью – сокращение военных расходов: то одно, то другое отменялось, упразднялось, убавлялось, и хотя некоторые из этих мер заслуживали полного одобрения (как, например, упразднение военных поселений и сословия кантонистов), тем не менее все сделанное в этот период времени носило на себе характер отрицательный. Продолжая идти таким путем, можно было довести государство до полного бессилия, в то время, когда все другие державы европейские усиливали свои вооружения.
Мысль эта озабочивала меня с первых же дней по назначении товарищем военного министра. Еще до приезда в Петербург, на перепутье в Москве (во время невольной остановки по болезни), я набросал для самого себя некоторые заметки о тех предметах, которыми считал нужным преимущественно заняться по вступлении в свою новую должность. Впрочем, я нашел, что в Военном министерстве уже были подняты некоторые вопросы и разрабатывались предположения в смысле улучшения в устройстве войск. Директором канцелярии министерства генералом-майором свиты Лихачевым представлена была записка об изменениях в полковом управлении и хозяйстве; записка эта была сообщена на заключение некоторым главным начальникам, и в том числе, конечно, главнокомандующему 1-й армией генерал-адъютанту князю М.Д. Горчакову, по распоряжению которого образована была при главном штабе армии комиссия для обсуждения означенных предположений Лихачева. По получении в Петербурге замечаний этой комиссии и заключения самого главнокомандующего, дальнейшая разработка этого важного дела была возложена на особую комиссию, под председательством командира Корпуса внутренней стражи генерал-лейтенанта фон-дер Лауница. Выбор этот, сделанный еще моим предместником, я нашел весьма удачным. Генерал Лауниц был старый служака, знал во всей тонкости быт войска, но не был рутинистом; нововведения не пугали его. В продолжение всего лета и осени 1861 года мне пришлось часто работать с ним; если б не глухота его, то работа с ним была бы даже приятна. Мы с Лауницем старались добиться того, чтобы казенные отпуски по табелям и положениям соответствовали действительным нуждам войска, так чтобы можно было прекратить произвольное хозяйничанье полковых командиров и так называемые законные их доходы от полка. Это и было первою задачей, за которую я принялся с жаром. В то же время приходилось заниматься с сенатором Капгером, которому поручено было, также моим предместником, составление нового устава о воинских преступлениях и наказаниях.
Император Александр II
С назначением меня военным министром я счел своею обязанностию немедленно же заняться составлением общей программы предстоявшей мне деятельности, с тем, чтобы эта программа, получив Высочайшее утверждение, служила мне во всех действиях опорой. Составление такой программы потребовало всестороннего пересмотра и обсуждения всех частей нашего военного устройства. В этих видах я собирал почти ежедневно совещания, составлял особые комиссии по разным специальным вопросам; открыл свободный доступ всяким посторонним предложениям, мнениям и проектам. Правда, что я был завален множеством разнообразных записок и проектов, из которых только немногие оказывались к чему-нибудь пригодными; но этим средством возбуждена была в министерстве живая деятельность, общее участие в предпринятой работе. По вопросу об организации армии была образована комиссия под председательством начальника Николаевской Академии Генерального Штаба генерал-майора Александра Карловича Баумгартена. От всех Департаментов министерства потребованы были соображения о нуждах и недостатках, вызывающих новые меры или законодательные работы.