С повышением требований военной службы и с упразднением кантонистов войска начали встречать затруднение в комплектовании унтер-офицерского состава, а также писарей, мастеровых и других нестроевых должностей. Хотя от прежних батальонов кантонистов еще оставались так называемые «училища военного ведомства», но заведения эти сделались уже анахронизмом; предполагалось упразднить их или коренным образом преобразовать. Состоявшие при этих училищах «мастеровые команды» решено было упразднить неотлагательно. Команды эти, имевшие назначение приготовлять для войск мастеровых, состояли из солдатских сыновей (большею частию евреев), отдаваемых на 5-летний срок в обучение частным хозяевам ремесленных заведений, по контрактам. Такое учреждение – сколок прежнего крепостничества – не могло быть долее терпимо. Таким образом, Военному министерству предстояло изыскивать новые меры для устранения встречаемых войсками затруднений в приготовлении собственными средствами как унтер-офицеров строевых, так и разных нестроевых.
В деле благоустройства и совершенствования армии имеет первостепенное значение – хороший офицерский состав. И в этом отношении тогдашнее положение наших войск нельзя было признать удовлетворительным. Со времени Крымской войны в армейской пехоте образовался большой сверхкомплект офицеров; в числе их оставалось еще много таких, которые принимались на службу во время самой войны без всякого разбора, и хотя потом значительная часть этих офицеров была увольняема, однако ж такая очистка армии от непригодного элемента продолжалась еще и в 1861, и следующих годах. В кавалерии же, напротив того, жаловались на некомплект офицеров. Служба в армии была так непривлекательна, что молодые люди с достатком перестали стремиться к офицерскому званию.
В отношении к образованию офицерский состав делился на две резко отличавшиеся категории: главная масса офицеров в армии состояла из выслужившихся юнкеров, вольноопределяющихся и унтер-офицеров общего срока службы; большая часть этих офицеров не имела никакого образования; много было едва грамотных; военные же их познания ограничивались строевыми уставами.
Другая категория – воспитанники кадетских корпусов и других военно-учебных заведений – составляли меньшинство, служили почти исключительно в гвардии, в специальных родах оружия: в военных управлениях. Из этой категории офицеров старшие, выпущенные из корпусов в давние времена, большею частик) были хорошие служаки, фронтовики, но мало развитые и чуждые вовсе специально-военного образования; младшие же -питомцы недавних выпусков, более образованные и развитые, к сожалению, были в значительной доле заражены тогдашнею революционною пропагандой, относились с пренебрежением к военной службе и составляли, можно сказать, опасную язву в войсках.
В четырехлетие, протекшее с Крымской войны, почти ничего не было сделано для возвышения и улучшения офицерского состава. Учреждение офицерских школ: стрелковой в Царском Селе и кавалерийской в Елизаветграде – имело цели совершенно специальные – приготовлять инструкторов по части стрельбы и кавалерийского дела. Заведения эти не имели будущности; ибо цели учреждения их могли с большею пользою и меньшими издержками достигаться посредством преобразования образцового пехотного батальона и образцового кавалерийского эскадрона в учебные части, что вскоре и было сделано. Закрытию означенных школ содействовало и то обстоятельство, что в среду обучавшихся офицеров проникла довольно в сильной степени тогдашняя революционная пропаганда.
Тою же прискорбною заразой страдали и все три военные академии (Генерального Штаба, Артиллерийская и Инженерная), которые в управление покойного Я.И. Ростовцева и благодаря его личным стараниям получили непомерное расширение в ущерб специальному назначению каждой из них. В последние годы во всех трех академиях был громадный наплыв слушателей, чему покойный Яков Иванович радовался, считая академии в некотором роде военными университетами, имеющими целью возможно широкое распространение в войсках высшего научного образования. К сожалению, с увеличением числа учащихся заметно понизился уровень их образования и способностей; понизилась и серьезность их занятий, особенно специально-прикладных, а вместе с тем облегчился доступ в академии личностям неблагонадежным в различных смыслах.
Многолетние заботы и старания Я.И. Ростовцева о поднятии кадетских корпусов в учебном отношении также привели неожиданно к столь печальному результату, что само начальство военно-учебных заведений увидело необходимость коренных изменений в устройстве этих заведений. В конце 1861 года, одновременно с возбужденными мною предположениями о преобразованиях в военном ведомстве, поднят был также и вопрос о преобразовании военно-учебных заведений; но так как управление этими заведениями не входило тогда в состав Военного министерства и приступало к делу совершенно независимо, то об этих работах его будет мною упомянуто особо, в другом месте.
Впрочем, надобно здесь заметить, что военно-учебные заведения в то время давали армии не более 650 офицеров, тогда как пополнение ежегодной убыли в офицерском составе требовало свыше 1600. Недостающее число и пополнялось, как выше сказано, людьми едва грамотными, вовсе не подготовленными к офицерскому званию. Поступавшие в войска юнкерами «недоросли из дворян», большею частию также без предварительного общего образования, лишены были средств получить какую-либо, хотя бы самую элементарную военную подготовку. Из существовавших в прежние времена при войсках «юнкерских школ» уцелела только одна – при 4-м армейском корпусе, но и та была в плохом состоянии. В 1861 году вновь учреждено было в Гельсингфорсе юнкерское училище, взамен существовавшей там прежде при 22-й пехотной дивизии «стрелковой школы», собственно для подготовления к военной службе молодых финляндцев, вовсе не знавших русского языка.
Устройство юнкерских училищ, сколь можно в большем числе и в приличной обстановке, считал я одною из неотложных мер к обеспечению комплектования армии офицерами, если не вполне соответствующими требованиям современного военного дела в Европе, то по крайней мере несколько подготовленными к их служебной деятельности и общественному положению. Какие бы ни были введены улучшения и изменения в устройстве кадетских корпусов, они все-таки никогда не могли снабдить офицерами всю нашу армию, особенно в случае предположенного развития наших вооруженных сил. Главным рассадником офицеров армии неизбежно должны были оставаться юнкерские училища. Еще надолго необходимо было нам довольствоваться такими заведениями, сравнительно низшего разряда, которые стоили бы недорого и в которых учебный курс соответствовал бы степени развития наибольшей массы поступающих в армию молодых людей. Уровень этот мог быть мало-помалу повышаем, соразмерно с повышением общего образования в государстве; на первое же время следовало быть не слишком требовательными, тем более, что тогдашнее положение армейского офицера и материальная его обстановка были далеко не привлекательны.
Поэтому в предположениях моих ставились в тесную связь между собою два ряда мер: с одной стороны, установление в юнкерских училищах такого учебного курса, который впредь служил бы общим мерилом образования, требуемого для производства в офицеры армии; с другой стороны, улучшение материального и нравственного быта офицеров.
Наконец, ввиду требуемого для приведения армии на военное положение огромного числа офицеров сверх состоящих на службе в мирное время, указывалась необходимость образования офицерского запаса.
Вследствие чрезмерного сокращения нашей регулярной кавалерии после Крымской войны оставалась у нас надежда на возмещение недостатка в этом роде оружия, в случае большой войны, многочисленною нашею иррегулярною конницей.
Общая цифра казачьей конницы была весьма внушительна: 154 конных полка, несколько отдельных дивизионов и эскадронов» и 30 конных батарей. Во всех же строевых частях, со включением 34 1/2 пеших казачьих батальонов и Грузинской дружины, числилось по штатам 3984 офицера и 184318 нижних чинов; по спискам же – 4307 офицеров и 266208 нижних чинов, а со включением служащих башкир – до 302961 человек.
Значительная часть этой силы была, так сказать, прикована к тем отдаленным местностям, охранение которых было прямою целью существования казачьих войск. В случае войны в Европе можно было рассчитывать лишь на известную часть ближайших казачьих войск: Донского, Кубанского, Терского, Оренбургского и Уральского. В этих пяти больших казачьих войсках числилось штатных конных полков 125 и 24 батареи, а с присоединением небольшого Астраханского казачьего войска: 128 полков и 24 батареи.
Из этого числа полков и батарей в то время несли действительную службу 71 полк и 11 батарей, то есть более половины. Такая усиленная служба в мирное время объясняется тогдашним положением дел на Кавказе и в оренбургских степях. На Кавказе – продолжавшиеся военные действия за Кубанью и охранение спокойствия в остальных частях края не только поглощали большую часть сил местных казачьих войск (Кубанского и Терского), но еще удерживали значительное число выкомандированных в тот край донских казачьих полков, – хотя в последнее время число их было уже уменьшено на 7 полков. В оренбургские же степи высылались оренбургские и уральские казаки для охранения края от вторжения соседей и от разбоев внутренних хищников. Значительное число донских полков несло постоянную службу вдоль всей европейской границы от Торнео до Прута; от оренбургских и уральских войск высылались ежегодно части в Москву, в Нижний во время ярмарки, в Казанскую и Пермскую губернии для полицейской службы.
Таким образом в предположениях на будущее время одною из первых мер представлялось уменьшение наряда казачьих частей на службу в мирное время до узаконенной нормальной соразмерности (т. е. трети всего состава). Достижение этой цели зависело, конечно, от хода дел на Кавказе и на азиатских окраинах; на первый же раз следовало домогаться по крайней мере освобождения казаков от внутренней полицейской службы, и в этом отношении в 1861 году удалось отменить командировку из Оренбурга сводного казачьего полка в Москву и наряд астраханских казаков на внутреннюю кордонную и береговую Каспийску