Такое разделение начальства было необходимо и в интересах Терской области, где разбойничество не прекращалось. Еще в октябре предпринята была, так сказать, облава против шаек Ума-дуя и Ата-бая. В верховья Аргуна направлены были войска и милиции с трех сторон: из Чечни, из Андийского округа (Дагестана) и с юга из Тионетского округа (милиция Тушино-Писаво-Хевсурская). Окруженные с всех сторон, шайки были почти истреблены; один из предводителей – Ата-бай сдался; другой – Ума-дуй, бывший в прежнее время наибом у Шамиля и пользовавшийся большим влиянием между горцами, успел с небольшой частью своей шайки скрыться. Для розыска его пришлось войскам и милициям еще долго гоняться за ним по горным трущобам в суровое время года. Князь Мирский объявил, что не выведет войск из гор, пока не возьмет Уму живым или мертвым. Только 14-го декабря этот отчаянный вожак шаек явился к князю Мирскому, предав участь свою милосердию русского Императора. По ходатайству князя Мирского Ума, так же как и Ата-бай, был помилован; оба они были только высланы с Кавказа с их семьями во внутренние губернии России.
В Дагестане положение было вновь удовлетворительно. Во вновь образовавшемся округе, Андийском, устроилось новое управление и водворен порядок. Каракуль-Магома, волновавший Ункратль, был захвачен со всеми его сообщниками (до 150 человек) генералом Лазаревым, при помощи одних милиций дагестанских, за которыми войска следовали только в виде резерва.
В течение осени происходило перемещение войск в Терской и Дагестанской областях для освобождения от местной службы частей 18-й пехотной дивизии, которая, в исполнение Высочайшего повеления, постепенно выступала эшелонами с Кавказа в кадровом составе и расположилась на своих квартирах в Тамбовской губернии.
В Кутаисском крае назначение генерал-губернатором генерал-лейтенанта Николая Петровича Колюбакина оказалось не совсем удачным. Его задорный, раздражительный характер возбуждал общее неудовольствие. Владетель Абхазский князь Михаил Шервашидзе не мог слышать его имени. Колюбакин имел привычку поперечить всем и во всем; не уживался ни с высшим начальством, ни с подчиненными. Между прочим, и предположение, лично одобренное Государем, о проложении дороги из Сухума на северную сторону Кавказского хребта, встретило почему-то оппозицию со стороны нового генерал-губернатора, считавшего этот проект неисполнимым. Что касается до князя Шервашидзе, то он не воспользовался полученным Высочайшим разрешением на поездку в Константинополь, по причине болезни жены, которая вскоре и скончалась.
В конце года велась переписка относительно заявленного некоторою частью черногорцев желания переселиться на Кавказ. Мне казалось важным воспользоваться этим воинственным и дружественным России населением для занятия приморской полосы гор, по очищении ее от враждебных туземных племен. Однако ж кавказское начальство нашло разные затруднения к осуществлению этого предложения, которое и осталось без последствий.
На среднеазиатских окраинах положение наше представлялось в каком-то неопределенном виде; не было у нас даже определенной государственной границы. Считавшиеся в русском подданстве киргизские роды терпели от набегов хивинских и коканских шаек и даже от своих хищников; старый путь караванов из Бухары и Хивы в Оренбург был не безопасен. С начала пятидесятых годов начато было генерал-адъютантом Перовским устройство Сыр-Дарьинской линии, для ограждения подвластной нам степи от хивинцев и кокандцев; но крайним передовым пунктом этой линии был Джулек, в 100 верстах от форта Перовского; а в 70 верстах далее по Сыр-Дарье находилось уже кокандское укрепление Яны-Курган. Между этою оконечностию Сыр-Дарьинской линии и передовыми пунктами, занятыми нашими войсками со стороны Западной Сибири (укрепления Аульета), не было никакой связи; оставался большой промежуток, верст в 400, пересеченный горным хребтом Каратау, где вовсе не было определенной границы, так же как и на всем протяжении от Аральского моря до Каспийского.
По плану, предложенному оренбургским генерал-губернатором и командиром Отдельного оренбургского корпуса генерал-адъютантом Безаком, предполагалось Сыр-Дарьинскую линию продлить несколько вверх так, чтобы левый ее фланг упереть в хребет Каратау. В исполнение этого плана решено было в 1861 году предпринять движение к Яны-Кургану, чтобы выгнать оттуда кокандцев. С этой целью начальник Сыр-Дарьинской линии генерал-лейтенант Дебу (прежде служивший на Кавказе) в сентябре месяце выступил из Джулека с отрядом, не превышавшим 1000 человек, считая в том числе и волонтеров, с 9 орудиями. Подойдя 20-го сентября к Яны-Кургану, после предварительной рекогносцировки, затем ночью устроил траншеи в 25 саженях от крепостных стен, и на другой день коканский гарнизон сдался; укрепления были взорваны.
Уничтожение Яны-Кургана побудило некоторые из подвластных Коканду киргизских родов перейти под власть России. Чтобы наказать их за измену, кокандский правитель Азрета (Туркестана), не успевший подать помощь Яны-Кургану, двинулся в октябре, с многочисленным скопищем, по обоим берегам Сыр-Дарьи. Часть этого скопища, следовавшая по правому берегу реки, внезапно напала на команду, высланную из Джулека за сеном; несмотря на малочисленность команды, нападение было отражено. Главные же силы кокандцев, направленные по левой стороне Сыр-Дарьи, в обход Джулека, узнав о движении войск, высланных из форта Перовский, отступили, ничего не решившись предпринять. После этого бесплодного покушения коканцы приступили к возведению новой крепости, в 8 верстах выше разрушенного Яны-Кургана.
Отношения наши с ханством Хивинским были также недружественные. Как сказано выше, оттуда беспрестанно появлялись шайки грабителей, против которых приходилось ежегодно, в летнее время, выдвигать в степь небольшие летучие отряды. С Бухарой же у нас не было еще непосредственного соприкосновения; но с давних времен велись довольно деятельно торговые сношения. Бухарские купцы являлись в Оренбург, даже на Нижегородской ярмарке и в Москве. Несмотря на то, в Бухаре задерживали в рабстве случайно захваченных русских подданных. Бухарский эмир, обещавший еще в 1858 году не держать русских пленных, не исполнял однако ж этого обещания и, несмотря на неоднократные наши требования, не выдавал находившихся в то время в Бухаре 13 русских. Также содержались там трое итальянцев и один француз (Фердинанд Меаца, доктор Гаваци, граф Летта и переводчик Тесьер), вздумавшие еще в прошлом году предпринять рискованную поездку в Бухару, чрез Оренбург, для исследования по шелководству и для закупки шелковичных червей (вследствие появившейся в Италии на этих червях болезни). Эти несчастные, слишком доверчивые иностранцы содержались в Бухаре в строгом заточении, несмотря на все просьбы и требования как русского, так и турецкого правительства. Такое поведение эмира вызвало репрессалии с нашей стороны: в июне 1861 года сделано было распоряжение, чтобы впредь, до исполнения эмиром его обязательств, не допускать бухарских купцов и товаров ни в Москву, ни на Нижегородскую и другие ярмарки. Мера эта подействовала: эмир освободил упомянутых 13 русских пленных, а также и итальянцев. Те и другие прибыли в Казалу (форт № 1) 22-го июля и отправились далее в Оренбург. Любопытно, что в письменном акте, выданном бухарским первым министром (Токсаба) сопровождавшему пленных «караван-баши», объяснялась причина задержания итальянцев тем обстоятельством, что они прибыли в Бухару без всякого письменного вида от русского начальства; притом высказано было, что они освобождаются лишь в знак уважения к русскому правительству; ибо в случае, если б они прибыли в Бухару не из русских пределов, то по местному обычаю не избегли бы смерти. Освобождение этих несчастных путешественников было принято в Италии с большою радостию; итальянский министр Висконти-Веноста выразил письменно князю Горчакову признательность итальянского правительства.
Коснувшись наших азиатских окраин, воспользуюсь случаем, чтобы пополнить пропуск в моем рассказе о начале 1861 года, относительно достигнутого в то время успешного окончания дела о новой границе Восточной Сибири с Китаем.
Айгунский договор, заключенный в 1858 году графом Муравьевым-Амурским и закрепивший за Россией весь левый берег р. Амура, оставил нерешенным вопрос о южной границе ново-приобретенной территории за этою рекой, между р. Уссури и морским берегом. Притом китайское правительство продолжало уклоняться от ратификации договора. Для окончательного решения дела переговоры с Китаем возложены были, в 1860 году, на генерал-майора свиты Ник<олая> Павл<овича> Игнатьева- молодого еще генерала, но предприимчивого, ловкого и уже зарекомендовавшего себя удачным исполнением миссии в Хиву и Бухару. Колоссальная империя китайская находилась тогда в бедственном положении: расшатанная обширным внутренним мятежом «тайпингов», она вместе с тем подвергалась нападению двух сильных морских держав, Англии и Франции. В сентябре 1860 года, когда союзный экспедиционный отряд, высадившись при устье р. Пей-хо, двинулся к самой столице Поднебесной империи и, дойдя до ее предместий, варварски жег и грабил великолепный загородный дворец богдыхана (24-го сентября ст. ст.), русский уполномоченный, с небольшим конвоем казаков, мирно въехал в Пекин и явился в роли посредника между союзными генералами и китайскими властями. Оставшийся в столице, в качестве правителя или наместника богдыхана, брат его Гун-цин-ван обратился к генералу Игнатьеву, прося его совета и заступничества пред беспощадным врагом. Русскому генералу удалось склонить обе стороны к примирению, и при участии его подписан 12 (24)-го октября между союзниками и Китаем мирный договор.
Англо-французская экспедиция открыла доступ в Китай европейской торговле и влиянию; но образ действий союзников, в особенности англичан, оставил в стране самое невыгодное для них впечатление. Варварское истребление и разграбление императорского дворца возбудили заслуженное негодование. Сановники китайские были раздражены высокомерием и грубым обращением союзников. Тем более старались они выказать дружественные чувства русскому уполномоченному и выражали признательность за услугу, оказанную им в критический момент. Начатые Игнатьевым переговоры пошли весьма успешно, и по удалении союзников, 2-го ноября, подписан в Русском подворье окончательный договор между Россией и Китаем, в дополнение и подтверждение Айгунского. Вслед за тем последовала и ратификация этого договора.