Объявление о предстоявшем рекрутском наборе, конечно, послужило новым оружием вожакам революции для возбуждения в народе неудовольствия и раздражения. Некоторые из вновь открытых уездных советов отказались от выбора членов в состав рекрутских комиссий. По этой причине закрыт и распущен (30-го сентября/12-го октября) совет Седлецкого уезда.
Подпольный революционный комитет продолжал свою работу.
26-го октября совершено новое политическое убийство: управляющий секретным отделением особой канцелярии наместника по делам военного положения надворный советник Фелькнер найден близ своей квартиры убитым и с отрубленным ухом.
Убийца оставался более года неизвестным, и только в исходе 1863 года удалось обнаружить его: это был молодой человек Катковский, поступивший по набору 1863 года в солдаты в Харьковский губернский батальон. Он сознался в том, что совершил убийство по решению тайной революционной власти и что потом еще убил женщину на Праге, которая могла обнаружить совершенное Катковским преступление.
В описываемое время, как открыто было впоследствии, стояли во главе Варшавского революционного комитета Подлевский и Бобровский – наиболее энергичные и способные из вожаков революции. Но приверженцы Мерославского старались поддерживать в общественном мнении авторитет своего «диктатора», и, вероятно, с этой целью, в опубликованной в то время в заграничных польских газетах организации «Национального комитета», поставлен был во главе его «генерал Людвик Мерославский». Цель организации указывалась в том, чтобы «восстановить Польшу на началах демократических и в тех пределах, в которых она существовала до разделов». Для достижения этой цели единственным средством признавалось вооруженное восстание. Все участники этой революционной организации группировались уже не по десяткам, как прежде, а пятками. Значительное место в программе этой организации отведено денежным сборам со всего вообще населения. Сведения об этой новой организации были опубликованы в варшавской официальной газете, хотя, по всей вероятности, это было не что иное, как одна из многих мистификаций, которыми вожаки польского движения имели привычку морочить и своих и чужих, иногда с целью простого вымогательства материальных средств во имя патриотического дела.
В то же время в заграничных газетах (в «Колоколе» Герцена) появилось подложное письмо, будто бы полученное Великим Князем Константином Николаевичем от русских офицеров, предупреждавших его, что в случае восстания Польши армия откажется действовать для усмирения мятежа. Когда этот № «Колокола» дошел до Великого Князя, он приказал означенное подложное письмо прочесть пред собранием офицеров каждой части войск. Возмущенные такой наглой ложью, офицеры испросили разрешение начальства явиться к Его Высочеству и лично выразить ему свое негодование на клевету, свою верность присяге и долгу службы. Великий Князь принял их 4/16-го ноября и объявил им, что приказание его – прочесть подложное письмо, опубликованное враждебными заграничными газетами, служит именно выражением его доверия к их честным чувствам и верности.
В половине ноября последовало увольнение от должности министра статс-секретаря по делам Царства Польского, действительного тайного советника Тымовского, занимавшего этот пост уже около шести лет, человека слабохарактерного, бесцветного и не имевшего никакого значения ни между поляками, ни между русскими. Место его занял тайный советник Ленский, состоявший до того времени членом Совета Управления и председательствующим в правительственной Комиссии финансов, поляк в душе, скрытный и льстивый. Впрочем, перемена эта не имела почти никакого значения в отношении хода дел в Царстве Польском. Министр статс-секретарь даже не приглашался на совещания, происходившие у Государя по делам польским.
С 29-го ноября (11 -го декабря) открылись в Варшаве, в залах так называемого дворца Паца, публичные заседания военного суда над 64-мя лицами, обвиненными в тайном революционном сообществе. Подсудимые большей частью были из низших сословий, люди, действовавшие под руководством других вожаков, остававшихся пока за кулисами.
В начале декабря снято военное положение в губерниях Варшавской и Плоцкой, за исключением однако же городов Варшавы, Калиша, Плоцка и уездов Пиотроковского и Липновского. Наоборот, восстановлено военное положение в уезде Красноставском (Люблинской губернии); а в Праснышском уезде закрыт и распущен уездный совет, позволивший себе выйти из границ своей компетенции и постановить совершенно неуместные политические заявления.
Кроткий и благодушный образ действий, которым русское правительство надеялось умиротворить Царство Польское, прилагался и к западным губерниям Империи. Пользуясь наступившим затишьем в Северо-Западном крае, виленский генерал-губернатор генерал-адъютант Назимов объявил 1-го октября Высочайшее соизволение на постоянное снятие военного положения, установленного в августе предшествовавшего года, начав с города Вильны и Виленского уезда, с теми же, впрочем, ограничениями, какие были признаны нужными в Царстве Польском.
Наглядным доказательством несвоевременности такого распоряжения были дерзкие и возмутительные выходки польского дворянства в некоторых из западных губерний. В Подольской губернии дворянское собрание, открытое губернатором действительным статским советником Брауншвейгом 16-то сентября, не приступая к прямой своей цели – выборам, занялось обсуждением заранее приготовленного адреса, в котором требовалось самым дерзким образом воссоединение того края с Польшей как единственное средство к избавлению народа от всех гнетущих его бедствий. Дворянство польское, это минимальное меньшинство населения, имело наглость с неимоверным цинизмом утверждать в своем адресе, что только в означенном воссоединении заключается основа свободного развития благосостояния всего народа Подолии, потому будто бы, что главной чертой польских учреждений была всегда полная равноправность, без всяких сословных различий и привилегий!! Могут ли далее этого простираться нахальство и ложь? Несмотря на все старания губернатора отклонить такой противозаконный адрес, последний был подписан 18-го сентября и отправлен к министру внутренних дел. Лишь только в Петербурге получено было об этом известие по телеграфу, немедленно же последовало (22-го сентября) Высочайшее повеление, чтобы собрание закрыть, все постановления его признать недействительными и всех предводителей дворянства предать суду Сената, отправив их арестованными в Петербург. На место их повелено назначить других лиц от правительства.
Пример подольского дворянства не остался без подражания. Дворянство Минской губернии (присоединенной лишь в августе 1862 года к Виленскому генерал-губернаторству) в заседании 17-го ноября также подписало адрес Государю в том же смысле: приписав себе заслугу первого возбуждения вопроса об освобождении крестьян от крепостного состояния, минское дворянство имело дерзость высказать, что последствием совершившейся великой реформы и средством к дальнейшему развитию края они признают – возвращение к прежним национальным традициям и воссоединение с Польшей.
Генерал Назимов, получив донесение о таком безумном поступке минского дворянства, немедленно же своей властью закрыл собрание. Распоряжение это снова подало повод к пререканию с министром внутренних дел Валуевым, который нашел его произвольным и неправильным. Однако же Государь, получив прямо от генерала Назимова донесение во время пребывания Его Величества в Москве, вполне одобрил сделанное распоряжение.
В то же время граф Старженский явился в Москву, чтобы подать Государю новую меморию о положении дел в Западном крае и средствах разрешения польского вопроса. Благодаря опять покровительству Валуева граф Старженский был принят Государем весьма милостиво, приглашался ко Двору и прямо из Москвы уехал в Варшаву, будто бы с поручением Его Величества представить означенную меморию Великому Князю наместнику в Царстве Польском. Какие последствия имели эти происки графа Старженского, мне осталось неизвестным; но генерал Назимов был крайне озадачен и недоволен оказанным графу Старженскому приемом в Москве и систематической поддержкой его интриг министром внутренних дел и шефом жандармов.
Дерзость, с которой польское дворянство западных губерний осмелилось прямо заявить свои стремления к отторжению этого края от Империи, открыла наконец глаза нашему правительству на истинное положение дел. Необходимо было положить резкую грань между вопросом о Царстве Польском и делами Западного края. Насколько Государь был склонен к предоставлению автономии Царству, настолько же он твердо противился всяким польским притязаниям на западные наши губернии. Убедившись теперь в необходимости серьезных мер, чтобы положить конец систематическому ополячиванию этого края и упрочить его связь с Империей, Государь решил, осенью 1862 года, образовать особый «Комитет по делам Западного края», под председательством князя Павла Павловича Гагарина. Членами комитета были министры: внутренних дел, юстиции, государственных имуществ, финансов, военный, шеф жандармов и некоторые еще другие; управляющим делами комитета – статс-секретарь Федор Петрович Корнилов. Заседания комитета начались в ноябре, в помещении Комитета министров, и большей частью назначались по вторникам, после заседания этого последнего комитета. В течение первых двух месяцев (ноября и декабря) предложено было на обсуждение нового комитета немало предложений, заключавшихся в записках министров внутренних дел и народного просвещения, также в записке неизвестного автора, помеченной 25-м февраля 1862 года, в записке самого председателя князя Гагарина, наконец, в представлениях генерал-губернаторов: Назимова и князя Васильчикова. Предположения эти преимущественно относились к улучшению положения православного духовенства, на которое предлагалось возложить обучение в народных школах; указывалась необходимость скорейшего прекращения зависимости крестьянского населения от помещиков, на увеличение числа русских землевладельцев в крае и т. д. Было, между прочим, даже предложение – предоставить помещикам польского происхождения перечисляться в Царство Польское.