<игорий> Дм<итриевич> Орбельяни, зная своенравный характер князя Михаила, командировал в Сухуми генерал-квартирмейстера Кавказской армии генерал-майора Зотова с поручением объяснить лично владетелю Абхазскому невозможность удовлетворения его требований и уверить его, что генерал Колюбакин не только не будет в чем-либо ему прекословить, но готов даже стать под его начальство, в звании начальника штаба отряда. Ничто не подействовало; приходилось или устранить князя Михаила от командования отрядом, или совсем отменить предприятие. Решение этого вопроса было предоставлено на ближайшее усмотрение генерал-адъютанта князя Орбельяни, о чем сообщено ему в моем письме от 25-го марта; по получении же донесения его обо всех обстоятельствах Государь решил (6-го апреля) отложить экспедицию. В то же время, по Высочайшему повелению, сообщено мною о поведении владетеля Абхазского фельдмаршалу князю Барятинскому, для получения его мнения по этому предмету.
Князь Барятинский, которому вполне известны были и характер князя Михаила Шервашидзе, и обычный его образ действий, считал, однако же, нужным относиться к нему снисходительно, как к лицу влиятельному в приморской полосе Кавказа. При одном из своих с ним свиданий фельдмаршал даже имел неосторожность объявить ему, что русское правительство не коснется прав владетеля до конца его жизни и что только с кончиной его, князя Михаила, будет введено в Абхазии русское управление. Факт этот подтвержден самим князем Барятинским в ответе его от 28-го апреля/10-го мая из Зайна на мое письмо от 7-го апреля. В этом ответе выражалось мнение, что князя Михаила нельзя ни в чем винить, кроме только некоторой резкости его письма, объясняемой частью природной его гордостью, частью недостаточным знанием русского языка. В заключение высказано, что владетель Абхазии мог еще быть для нас полезен, если только щадить его самолюбие, не раздражать его и не выказывать ему недоверия. Затем дело это было оставлено без последствий.
Князь Барятинский, пробыв некоторое время в замке Зайн, у своей сестры княгини Витгенштейн, провел остальное лето в Вильдбаде. Видевший его на Рейне доктор Вальтер нашел здоровье его в удовлетворительном состоянии и обнадежил, что ему можно будет возвратиться на Кавказ. Сам фельдмаршал писал мне из Вильдбада, 1-го июля, что чувствует себя хотя не так хорошо, как за месяц пред тем, однако же надеется осенью приехать в Петербург и затем отправиться на Кавказ. Таким образом, в течение лета все еще не покидалась мысль о его возвращении к своему посту. Я продолжал сноситься с ним по главнейшим делам кавказским и спрашивал его мнения по вопросу, преимущественно тогда заботившему Военное министерство, – о сокращении расходов на Кавказскую армию. Настояния Финансового комитета о сокращении вообще военной сметы заставляли меня придумывать разные меры к достижению этой цели, но по возможности без ущерба боевой силы государства, которая, по моему убеждению, требовала не сокращений, а большего еще развития. Положение дел на Кавказе значительно изменилось со времени взятия Шамиля и усмирения всей восточной части края176; поэтому мне казалось возможным именно там сделать многие перемены, как в численном составе армии, развившейся под влиянием случайных обстоятельств непрерывной 60-летней войны, так и в некоторых традиционных порядках военного хозяйства, не ослабляя действительной боевой силы. В таком смысле предложен был мной кавказскому начальству ряд мер, представлявших, между прочим, и ту выгоду, что сближали организацию кавказских и прочих войск русской армии, как, например, приведение пехотных полков в 3-х батальонный состав, а кавалерийских (драгунских) – в 4-х эскадронный. Кавказское начальство приняло почти все предложенные сокращения и даже пошло несколько далее, так что с первого раза финансовая смета на 1863 год сокращалась на 2 с половиной миллиона рублей. Но князь Барятинский не все одобрил из того, на что согласилось временное начальство в Тифлисе; в особенности же восстал он против упразднения 4-х и 5-х батальонов. Окончательно решено было Государем упразднить только пятые батальоны; четвертые же привести в кадровый состав, а драгунские полки – в четырехэскадронный. При таком сокращении Государь изъявил согласие на оставление резервной кавказской дивизии на Кавказе еще на один год.
Наступила осень. В Кубанской области продолжались по-прежнему работы по водворению новых станиц и формированию новых казачьих полков. По временам отряды предпринимали поиски в горы для истребления остававшихся еще аулов. Но и горцы были почти постоянно в сборе: абадзехи и шапсуги, поддерживаемые населением южного склона гор, старались всячески препятствовать успеху работ. 3-го октября многочисленное скопище, в числе от 5 до 7 тысяч горцев, напало на станицу Ново-Баканскую (на дороге от низовий Кубани к Новороссийску) и ворвалось было в ограду; но подоспевшие резервы выбили горцев и заставили их поспешно уйти в горы, бросив часть добычи. Попытка эта стоила горцам значительной потери; и с нашей стороны было до 26 убитых (в том числе 2 офицера и 2 женщины) и 73 раненых (в том числе 4 офицера).
Самый дерзкий, давно небывалый набег совершен горцами 19-го сентября. Шайка прорвалась чрез наши три кордонные линии и напала на правой стороне Кубани, между станицами Тифлисской и Казанской, на проезжавшего генерал-майора Кухаренко с молодым артиллерийским офицером Иогансоном. Оба они были схвачены и увезены в горы к абадзехам. После двух суток быстрого, почти безостановочного бега они очутились в горных трущобах за Белою, недалеко от Майкопа. Горцы требовали за пленных 22 тысячи рублей выкупа. Генерал Кухаренко пользовался влиянием в среде черноморских казаков и был уважаем самими горцами как боевой генерал. Вследствие чрезмерного утомления, изнеможения физического и нравственного он разболелся и 26-го числа умер. После долгих переговоров горцы согласились выдать молодого офицера и тело покойного генерала в обмен за 20 горских семейств. Тело генерала Кухаренко было привезено в Екатеринодар и погребено 6-го октября с подобающими почестями.
В сентябре прусский принц Альбрехт (брат короля Вильгельма) предпринял путешествие на Кавказ. Проехав чрез Австрию и княжества Дунайские в Одессу, Николаев, далее в землю Войска Донского, в Ставрополь и Владикавказ, принц прибыл 8/20-го сентября в Тифлис; пробыл здесь три дня; затем объехал большую часть Закавказья: посетил Кахетию, Нуху, Шемаху, Баку, Шушу, Елизаветполь, Эривань, Кутаис, Гурию и обратно по Военно-Грузинской дороге проехал чрез Ставрополь и Прочный Окоп в Майкоп, куда прибыл 31-го октября. Здесь приготовлено было ему помещение у командира 21-го стрелкового батальона подполковника Бюнтинга, бывшего прусского офицера. К тому же времени прибыл в Майкоп и граф Евдокимов, под личным начальством которого Даховский отряд, расположенный на Кур-жипсе, должен был предпринять наступательное движение в верховье Пшехи. Принц участвовал в этой семидневной экспедиции (с 4-го по 10-е ноября) и в стычках с горцами 5-го и 9-го числа, стоивших нам до 7 убитых и 39 раненых. На принца возложено было графом Евдокимовым командование частью отряда, конечно, более почетное, чем действительное. По возвращении отряда на прежнее место стоянки на Куржипсе (11-го числа) принц, чрезвычайно довольный, выразил и словесно, и письменно похвалу нашим войскам, закончив свой приказ по отряду словами: «Да здравствует Россия, и Боже Царя храни!» В тот же день, после трогательного прощания, он оставил отряд; в Майкопе снова были проводы, и затем принц проехал чрез Ставрополь и Новочеркасск в Москву, посетив на пути Хреновский конный завод.
Даховский отряд, по отъезде принца Альбрехта, снова предпринял, 15-го ноября, движение, под начальством полковника Геймана, вверх по р. Белой и занял с боя котловину, в которой обитало прежде племя хамышейское. По этой котловине пролегает летняя дорога к убыхам. В то же время (16-24-го декабря) другой отряд – Пшехский, под начальством генерал-майора Преображенского, делал набеги на горские аулы в долинах притоков Пшехи и Пшиша.
Так прошел весь 1862 год на Кавказе, все в ожидании возвращения наместника и главнокомандующего. В октябре фельдмаршал, наконец, решился ехать в Петербург. Возвращение его на Кавказ считалось уже делом решенным, так что 17-го октября последовал на имя князя Григ<ория> Дм<итриевича> Орбелья-ни Высочайший рескрипт, которым слагалось с него временное исполнение обязанностей наместника и главнокомандующего. В Царском Селе сделаны были все распоряжения к приему фельдмаршала и помещению его в тамошнем дворце. Но вдруг 20-го октября получена в Петербурге телеграмма, что князь Барятинский остановился в Режице и не мог продолжать путешествие по причине сильного приступа подагры. Чрез три дня перевезли его не без труда в Вильну, где он и пролежал более трех месяцев.
На азиатских наших окраинах в этом году не произошло ничего замечательного. Только в самом начале года (в январе) начальник Сыр-Дарьинской линии генерал-лейтенант Дебу, с разрешения оренбургского начальства (генерал-адъютанта Безака), собрав небольшой отряд, подступил к Дин-кургану – новой крепостце, возведенной кокандцами в 8 верстах выше отнятого у них и срытого в прошлом году Яны-кургана. Кокандцы защищались; но были выбиты из укрепления, потеряв до 70 человек убитых и раненых. В нашем отряде было 4 убитых и 12 раненых. Это было последним военным предприятием генерала Дебу, который в сентябре того же года скончался. На место его начальником Сыр-Дарьинской линии назначен полковник Веревкин, пользовавшийся репутацией отличного офицера, разумного и энергичного.
Кроме разрушения кокандской крепостцы Дин-кургана в этом году возведено, по распоряжению оренбургского начальства, новое степное укрепление на р. Эмбе, названное Эмбенским.
По случаю смерти коканского хана Мулах-хана возникла война между Бухарой и Коканом. Эмир бухарский Музафар-хан (вступивший на престол в 1860 году), постоянно домогавшийся преобладания над Кокандом, желал возвести на ханство Коканское своего зятя Худояр-хана и, дабы поддержать его против враждебной ему партии, собрал в конце апреля свои войска при Ура-тюбе, а в конце мая двинулся в кокандские владения, овладел Ташкентом, Ходжентом и некоторыми другими пунктами.