Нужно отметить, что задержки выплаты жалованья в наполеоновской армии происходили не из-за нерасторопности военной администрации, а просто-напросто из-за нехватки средств императорской казны. Если и были службы военной администрации, которые работали безупречно, так это «армейские кассиры» (payeurs de l’armée).
Руководимые министром финансов Барбе Маруа (с 27 сентября 1801 г. по 27 января 1807 г.), а затем Мольеном (с 27 января 1807 г. до падения Империи и в период Ста дней), они неукоснительно поддерживали традиции своего ведомства – строгую отчетность, пунктуальность и честность. Армейские кассиры не подчинялись непосредственно ни Военному министерству, ни Министерству военной администрации, они несли ответственность лишь перед главным кассиром армии, который в свою очередь отчитывался министру финансов. И хотя они должны были выдавать наличность на военные расходы, делалось это лишь по непосредственному указанию военного министра. Всякое нарушение этого правила строжайше каралось. Некто Дюльеж, главный кассир Далматской армии (т. е. армии, сражавшейся в Далмации), выдал по указанию главнокомандующего (Мармона) ряд сумм без визы военного министра. За это Дюльеж был выгнан со службы с конфискацией имущества!
Люди этой не слишком романтической профессии оставили после себя мало воспоминаний. Однако среди многочисленных мемуаров о наполеоновской эпопее можно найти записки и этих аккуратных чиновников. Гийом-Жозеф Пейрюсс, кассир главной императорской квартиры с 1809 по 1814 год, оставил после себя дневник, позволяющий наглядно увидеть его деятельность. Правда, пока все шло в обычном ритме, автор почти ни слова не писал о службе – больше о достопримечательностях Вены, об успехах армии и известных людях, с которыми ему пришлось сталкиваться.
Но вот началось трагическое отступление из России. Пейрюссу пришлось выполнять свои служебные обязанности в таком ритме, что это невольно осталось в памяти и легло на страницы дневника: «20 ноября… Мой фургон надежно обеспечен. Он запряжен хорошими лошадьми и у него надежный эскорт. В фургоне хранится казна и драгоценности Его Императорского Величества, деньги многих высших офицеров, адъютантов Его Величества, многих офицеров и чиновников, которые доверили мне значительные суммы. При каждой тревоге, при проходе через каждое дефиле я в жутком беспокойстве, я краснею от своих страхов, но жалкое состояние, в котором находились солдаты, шедшие вокруг нас, вид их замерзших от холода членов… все это не могло не беспокоить меня…
В полночь ко мне прибыла рота с приказом не разжигать огня. Я расположился на бивак, не забыв оставить мой фургон запряженным. Мое нервное напряжение было столь велико, что я даже не чувствовал холода во время этой беспокойной ночи, которая к тому же оказалась роковой для многих солдат эскорта, умерших от холода.
3 декабря… Я делал все усилия, чтобы бороться с холодом, решив ни за что не уступать. Чувство ответственности за казну, порученную мне, сообщало мне такое напряжение и возбуждение, что сон не одолевал меня, как всех остальных моих несчастных спутников. Я старался изо всех сил придать им тот же пыл, тем более что общие несчастья сближали нас…»[1031]
Несмотря на все усилия 10 декабря при отступлении из Вильно обессиленные лошади не могли преодолеть крутой обледенелый подъем дороги, неотступно преследовавшие казаки были уже близко: «Я получил тогда приказ взять из моего фургона все, что смогу перегрузить на лошадей…
Не знаю, где я нашел силы, я собрал все мешки, которые нашел на повозках и вскрыл мои ящики… Я наполнил мешки золотом, рублями, драгоценностями, порученными мне ценностями и бумагами. Затем я собрал людей, принадлежащих к императорскому дому, и дал каждому по лошади с грузом…»[1032]
Вечером 10 декабря во время тяжелого марша Пейрюсс потерял свой караван. Он был безутешен, однако на следующий день люди, которым он поручил огромные ценности, нашли его: «Трудно предать то счастье, удовольствие и радость, которые я испытал, уверившись в том, что я сохранил порученные мне ценности. Эта радость перекрывала полностью ту печаль, которую я испытывал от своих личных потерь…»[1033].
Наряду с армейскими кассирами существовало еще одно отделение администрации, которое, несмотря на все трудности военного времени, успешно выполняло свои обязанности. Этим отделением была почтовая служба, окончательно организованная декретом о военной почте 31 августа 1809 года. Уровень, на который была поставлена работа почтовой службы в наполеоновской армии, по отношению к техническим возможностям того времени можно считать почти что образцовым. Обычное письмо, посланное адресату, находившемуся в составе действующей армии, в не зависимости от того, сколь далеко последняя находилась, стоило лишь 0,25 франка. Письмо шло в среднем со скоростью 200–250 км в сутки и вручалось без особых задержек. Таким образом, солдат, сражавшийся за 1000 км от родного дома, мог получить весточку от своих родителей примерно через неделю после ее отправления.
Наконец, совсем маленьким подразделением военной администрации была армейская типография, занимавшаяся печатанием приказов по войскам, прокламаций, листовок и т. п. В 1807 году функционирование военной типографии обеспечивало 9 человек.
Последние три службы своей работой выгодно отличались от самой многочисленной ветви военной администрации, о которой нам предстоит сейчас рассказать.
Главным начальником всех служб, ответственных за продовольственное и вещевое снабжение войск был так называемый генерал-интендант, который вместе с главным инспектором по смотрам был руководителем всего огромного аппарата администрации армии. Военные комиссары, состоявшие под его началом, делились на следующие категории:
– комиссары-распорядители (commissaires-ordonateurs) – общее количество 35 человек (в 1812 году);
– военные комиссары 1-го класса (commissaires de guerres 1-re classe) – 120 человек;
– военные комиссары 2-го класса (commissaires de guerres 2-e classe) – 120 человек;
– помощники военных комиссаров (commissaires de guerres adjoints) – 35 человек.
Кроме этого, когда какой-либо из комиссаров-распорядителей возглавлял крупный отдел военной администрации и под его началом оказывалось некоторое количество комиссаров его ранга, он получал наименование Главный распорядитель (Ordonnateur en chef).
Первым генерал-интендантом Великой армии стал Клод Петие, бывший военным министром в эпоху Директории. Этот немолодой чиновник, образец порядочности и служения долгу, буквально «сгорел» на работе, подавленный бременем гигантской ответственности и масштабами деятельности. Петие-младший увидел своего отца после долгой разлуки в начале кампании 1805 года. Он запишет позже: «Изменения, произошедшие в облике моего отца, глубоко поразили меня. Он исхудал, а свинцовый свет лица, кажется, предсказывал его скорую кончину… Но всей своей работой, всеми своими делами он стремился способствовать успехам и триумфу армии…»[1034].
Клод Петие умер от истощения 25 мая 1806 года. На его место был назначен генерал Вильманзи, которому, впрочем, тоже недолго пришлось оставаться на этом посту. 2 октября 1806 года по прибытии в Вюрцбург император обнаружил, что собранное для обеспечения кампании против Пруссии продовольствие существует разве что на бумаге, да и сам немолодой генерал понял, что ему не под силу такая ноша.
19 октября 1806 года приказом на день генерал-интендантом Великой Армии был назначен генерал Пьер Дарю, занимавший до этого пост Генерального интенданта императорского дома. Относительно молодой (ему было 39 лет), полный энергии, обладавший великолепными организаторскими способностями генерал в течение 6 лет будет бессменным руководителем всех основных административных служб войск, находившихся под личным командованием Наполеона. Редко о каком человеке высказывания современников так единодушны, как о Дарю.
Секретарь императора барон Фэн писал: «Господин Дарю был самый способный из всех наших военных администраторов. Он сочетал в себе два таланта, которые редко сосуществуют вместе: это был замечательный литератор, который к тому же был самым неутомимым работником современной административной машины»[1035]. А министр финансов граф Мольен так высказывался о Дарю: «Это был человек, испытанный в самой разнообразной административной работе, наделенный редкой проницательностью и удивительной работоспособностью, твердым характером, и к тому же безупречно честный. Он соединял в себе достоинства замечательно писателя и историка, глубоко по своим мыслям и изящного по стилю… и одновременно он один стоил целого министерства»[1036].
Особенно интересно для нас свидетельство самого знаменитого из подчиненных графа Дарю – помощника венного комиссара Анри Бейля, который больше известен под именем Стендаль. Будущий великий романист не просто работал под началом генерал-интенданта Великой Армии, он был родственников Дарю и прожил в доме своего начальника долгое время, имея возможность наблюдать генерала в самых различных обстоятельствах.
Язвительный по отношению к близким автор «Красного и Черного» не преминул в своих воспоминаниях поиронизировать над литературными талантами генерал-интенданта: «Дарю весьма гордился тем, что был председателем четырех литературных обществ. Эти глупости были очень распространены в 1800 году и не были так пусты, как это кажется нам теперь… он повел меня на заседание одного из обществ, где был председателем… Поэзия этих стихотворцев привела меня в ужас: как не похожа она была на Ариосто или Вольтера! Все здесь было буржуазно и пошло… но я с восторгом и желанием любовался на грудь г-жи Констанции Пипле, прочитавшей одно стихотворение»