[1045] (письмо генерала Морана маршалу Даву в 1807 году)… Нет нужды множить подобные примеры: они достаточно красноречивы.
Почему же военная администрация не могла наладить регулярного снабжения войск?
Причины здесь, как кажется, две: первая субъективная, а вторая объективная. Что касается субъективного фактора, то дело, очевидно, состоит в том, что, как уже упоминалось, Наполеон не успел провести реформу военной административной системы, которая сохранила много архаичных черт. Снабжение армии на походе частными предприятиями и гражданскими служащими «коммерческих управлений» явно не соответствовало новым условиям войны. В предыдущих главах уже говорилось о том, что до прихода к власти Наполеона транспортная служба (даже артиллерии) обеспечивалась частными компаниями. Милитаризация артиллерийского обоза, а затем продовольственно-вещевого во много крат усилила эффективность этих служб.
То же самое император хотел сделать и в отношении администрации. 26 марта 1807 года он писал Дежану: «Наши армии будут лишь тогда нормально организованы, когда в них не останется ни одного штатского служащего, когда все будут военными. Только тогда мы будем знать, что за человек какой-нибудь вновь назначенный кладовщик, где и как он раньше работал, какие есть у него перспективы на будущее. Без этого мы и дальше будем оставаться в смысле обеспечения войск отданными на милость всякого рода мошенников»[1046].
Действительно, в императорской Гвардии организация снабжения стояла на порядок выше, чем в остальной части армии. Разумеется, прежде всего это было связано с тем, что для Гвардии отпускалось гораздо больше денег, провианта и тому подобного. Но все же дело не только в этом. В Гвардии весь административный аппарат был милитаризирован. Это стало возможным потому, что он, как и вся Гвардия, создавался с нуля. В линейных же войсках, спускаясь вниз по лестнице административной иерархии, можно было столкнуться с младшим персоналом, набранным из людей, которые не могли найти себе применения в гражданской жизни, но одновременно и не хотели быть военными. «Самыми ненасытными из мародеров, – рассказывает офицер медицинской службы Великой Армии, – были маркитанты, санитары, и в особенности мелкие служащие снабженческих отделов. Это был класс людей, состоявший поистине из подонков, бывших бродяг и чуть не из уголовников и бандитов»[1047].
Если учитывать при этом, что и сам корпус военных комиссаров вынес из эпохи Директории не самые лучшие традиции, легко можно себе представить, какие нравы должны были царить в этой среде. Так что вопреки пословице о том, что «рыба гниет с головы», разложение происходило скорее с «хвоста», т. е. с низов системы снабжения. В армии говорили, что даже простые «секретари или помощники военных комиссаров, самые ничтожные кладовщики лучше живут, чем командиры частей или даже генералы». Жульничество и явные злоупотребления военных комиссаров привели к тому, что они стали объектом всеобщего презрения, хотя многие из них были людьми честными и работали на совесть: «Состояние, которое сколотили себе некоторые поставщики и кладовщики, их расходы и роскошь, которые они афишировали во время войны в Германии, даже в самые тяжелые моменты, вызывали в войсках зависть и враждебность по отношению к ним. Наконец, с начала испанской кампании на них стали смотреть как на главную причину страданий и лишений…»[1048].
Уже упомянутый нами Огюст Петие (сын генерал-интенданта Петие) рассказывал о том, почему в 1800 году, в начале своей карьеры, став по протекции отца помощником военного комиссара, он решил оставить эту деятельность и отправиться служить в обычный полк: «Французская армия, состоявшая под командованием генерала Массена, должна была получить значительную партию водки, и поэтому я получил приказ отправиться в Лоди и Кремону, чтобы обговорить ее доставку с тамошними служащими. Приехав в первый из этих городов, я встретил ответственного за склады. Он сказал мне, что эта водка столь крепка, что солдат не сможет ее пить. Потому необходимо разбавить ее водой. Сказав это, он добавил с невообразимой простотой: «Если мы это не сделаем, то другие сделают это за нас. Так что уж давайте нальем в каждую бочку столько-то воды. Это даст нам такую-то сумму, которую мы поделим, и т. д.»… Служащий, которого я встретил в Кремоне, был не лучше того, что я видел в Лоди… Я вернулся в Милан в приступе бешенства и сказал отцу, что я хотел бы как можно скорее распрощаться с карьерой военного комиссара. Напрасно отец приложил все усилия, чтобы убедить меня продолжать заниматься этим делом. Он говорил мне, что честные люди украсят любую профессию и нет работы бесчестящей. Он приводил мне примеры честных и замечательных администраторов, таких, как Вильманзи, Буано, Дарю, Мартельер… Но ничто не могло побороть во мне отвращения к этой работе»[1049][1050].
Действительно, примеров хищений, подлинных или мнимых, совершенных военными комиссарами, более чем достаточно в мемуарах и дневниках современников. Вот что вспоминает хорошо знакомый нам офицер Вислинского легиона Брандт о судьбе богатых трофеев, взятых у испанцев в бою при Бельчите: «Мой батальон был послан… чтобы эскортировать в Сарагосу провизию, захваченную у врага. Но нас упредили чиновники военной администрации, так что большая часть трофейного провианта исчезла, а из многих тысяч повозок и мулов, взятых при Бельчите, разве что десятая часть прибыла на центральные склады в Сарагосе. Все остальное было продано по бросовой цене ради барышей господ “рис-хлеб-соль” (riz-pain-sel)»[1051][1052].
Снабженцы наполеоновской армии не спешили рисковать своими «ценными» жизнями в период боевых действий. В армии говорили, что, «пока войска сражаются в грязи, комиссары разгуливают в тыловых городах и занимаются махинациями с реквизированным провиантом». В одном из своих писем в марте 1807 года, когда Великая Армия, форсировав Вислу, сражалась на ее восточном берегу, Наполеон пишет: «Вся армия на этой стороне Вислы, вся администрация – на той».
И все же, говоря о язвах военной администрации в императорскую эпоху, можно предположить, что огромные перебои в снабжении войск не объяснялись лишь одними причинами субъективного характера. Ведь наряду с мошенниками и казнокрадами в администрации армии имелось много честных и трудолюбивых людей. Более того, именно они занимали вершины иерархии и имели не только желание, но и реальную возможность хотя бы в определенной степени навести порядок в ее нижних эшелонах. Жуликов и расхитителей время от времени изобличали, арестовывали и предавали скорому суду. Так, в 1809 году в Вене, накануне битвы при Ваграме, было расстреляно 12 чиновников-снабженцев, изобличенных в воровстве.
Наконец, если обратиться к документам, можно увидеть, что продовольствие несмотря на все собиралось и выдавалось войскам. Самым обстоятельным из документов по этому вопросу, попавших в поле нашего рассмотрения, является отчет генерал-интенданта Великой Армии Дарю по поводу работ всех служб снабжения во время войны в Пруссии и Польше в 1806–1807 годах (официально кампания продолжалась с 1 октября 1806 года по 15 октября 1808 года, дня расформирования Великой Армии)[1053]. Так, согласно этому отчету за 745 дней кампании армии было выдано 160 746 753 хлебных рациона, т. е. по 215 767 рационов в день. Учитывая, что численность войск, участвовавших в этом походе, редко превышала 200 тысяч человек, можно сделать вывод о том, что солдаты регулярно получали хлеб. На самом деле нужно принимать во внимание огромные потери от разбазаривания, воровства, а также плохой транспортировки. Однако, даже если считать их равными четверти, пусть даже трети рационов, записанных в официальном отчете, все равно получается, что армия, хоть и не абсолютно регулярно, но получала хлеб. Отметим для справки, что один хлебный рацион составлял 734 грамма (24 унции).
В отчете Дарю говорится также о 89 618 винных рационах, выдаваемых в день (винный рацион – 250 г вина или 62,5 г водки), мяса – 126 787 рационов (мясной рацион – 245 г или 8 унций). Кавалерия получила 22 631 573 рациона овса или по 30 778 в день, что примерно соответствует количеству лошадей, имевшихся в войсках. Дарю пишет: «…Эти рационы были не единственным питанием, которое получала армия, указываются лишь те рационы, которые поступали на склады и раздавались затем войскам благодаря усилиям служащих администрации. Нужно отметить, что солдаты частично были расквартированы у жителей, и часто они могли получить продовольствие без помощи администрации, особенно это относится к мясу. Однако же количество зерна, реквизированного войсками, было незначительным»[1054].
Белло де Кергор, в 1807 году помощник военного комиссара, состоявший при генерал-интенданте, вспоминал о своей работе в этот период: «Мы обедали одной чашкой кофе и брали на рабочее место кусок хлеба. Наш ужин в 6 часов вечера состоял из супа с мясом, часто совершенно не съедобного. Вот так мы жили в Познани, работая с 9 часов утра до 6 часов вечера, и с 7 часов вечера до 4 утра, и часто гораздо больше. Я еще не был приучен к подобной безумной работе, и мне она показалась слишком тяжелой, особенно если учесть, что раз десять за день я получал нагоняи, но их щедро раздавали и самым высокопоставленным чиновникам администрации»[1055].
Однако, быть может, все эти отчеты были дутыми, а иступленная работа выливалась лишь на бумагу, не давая никаких реальных результатов? Судя по сохранившимся документам, результаты все же имелись. И, быть может, ряд мемуаров сгущает краски, утверждая, что их автор на походе и в глаза не видел раздач провианта. Вот только несколько документов штаба корпуса Даву за июль 1812 года, когда 1-й корпус Великой Армии под командованием «стального маршала» шел по пятам армии Багратиона: