Как видно, устав 1791 года нацеливал на обучение личного состава в духе линейной тактики и, безусловно, рассматривал развернутую трех-шереножную линию как основное боевое построение. Правда, на страницах 235–238 регламента описывалась «колонна к атаке». Она представляла собой колонну подивизионно (дивизион – два рядом стоящих взвода) и «строилась на центр». Это означало, что центральные 4-й и 5-й взводы батальона оставались неподвижными, а остальные с правого и с левого крыла скорым шагом отходили за них. Получались четыре (иногда пять)[373] стоящих одна за другой коротких линий, расстояние между которыми равнялось фронту «секции» (половины взвода). Таким образом, если считать батальоны в 600–700 человек, колонна насчитывала примерно 50–55 человек по фронту, а в глубину 12 полных шеренг плюс 4 неполных (шеренги замыкающих), что представляло собой прямоугольник, имевший около 25 метров по фронту и 40 метров в глубину.
Построение батальона в каре
Устав 1791 года, описывая построение колонны к атаке, не делал из этого никаких выводов. Не указывались ни случаи, при которых нужно было ее применять, ни как управлять этой колонной на поле боя. Зато очень подробно описывались построения разнообразных колонн для передвижений в дороге и выдвижений из резервов, а также многообразные «эволюции линий». Последним термином назывались маневры, производимые одновременно большим количеством развернутых батальонов. Устав подробнейшим образом описывал такие перестроения, как «перемена фронта на пятый батальон левым крылом вперед», «облическая перемена фронта вперед на оконечность правого крыла первой линии», «перпендикулярная перемена фронта левым крылом вперед на центр первой линии» и т. д. Уже исходя из этих замысловатых формулировок можно усомниться в ценности подобных маневров на поле реального боя. Действительно, как будет ясно из вышесказанного, на практике они не применялись.
Против кавалерийских атак регламент предписывал строить каре[374] в шесть шеренг – громоздкое построение из четырех батальонов. Подобное каре, конечно, с успехом могло бы противостоять вражеской коннице, если бы его можно было построить где-нибудь, кроме как на маневрах на Марсовом поле.
Боевые реалии революции полностью отмели все сложные маневры, годные лишь для обучения на огромном ровном плацу. Зато не обходилось ни одного сражения без использования цепей стрелков, без атак батальонных колонн, без необходимости на ходу изобретать простые построения против кавалерийских атак. Наконец, как уже отмечалось в предыдущих главах, в 1804–1805 гг. в батальонах появились роты вольтижеров, одновременно росло число батальонов в полках, и, наконец, декрет 1808 года вообще в корне изменил организационную структуру пехотных частей и подразделений. (Напомним, что отныне батальон состоял из шести рот: четыре роты центра, одна гренадерская (карабинерная) и одна вольтижерская).
Все эти организационные изменения и боевая практика войск остались без всякого отражения в строевом уставе. Поэтому в наполеоновской армии и не существовало абсолютного единообразия в боевых приемах пехоты. Если на уровне «школы солдата» и «взводного учения» устав не вызывал особых сложностей в использовании, то уже на уровне батальона, а тем более многих батальонов он просто не мог быть применен буквально даже при желании. Генерал Фуа справедливо отмечал, что «регламент 1791 года… был для младших чинов книгой истин, но командирам в высоких чинах его приходилось изменять и применять к потребностям войны»[375].
В каждом армейском корпусе существовал свой «стиль» управления войсками; своя трактовка строевого устава. Некоторые из этих версий уставов оставались, возможно, даже не записанными, другие, хотя и были сформулированы на бумаге, но не дошли до нас, некоторые же сохранились. Среди них «Инструкции для войск корпуса левого крыла», составленные маршалом Неем, скорее всего, в 1804 году и опубликованные вместе с его бумагами в 1833 году, а также строевые наставления маршала Даву «Маневры рот стрелков или фланкеров», «Инструкции по образованию резервов и построению каре» и др., датируемые октябрем-ноябрем 1811 года. Последние вместе с бумагами маршала попали в руки русских войск во время отступления из России и были полностью опубликованы в Петербурге в 1903 году вместе с другими материалами военно-ученого архива Главного штаба, относящимися к войне 1812 года[376].
Как наставления Нея, так и предписания Даву дают нам действительные реалии обучения и боевой практики войск в эпоху Империи. Отметим однако, что, написанные в разные годы, они немало отличаются друг от друга.
Рассмотрим для начала инструкции маршала Нея. Они резюмируют боевую практику революционных войн и в немалой степени еще отражают тактические привычки конца ХVIII века. Основным качеством колонн Ней считает «легкость развертывания во всех направлениях, построение в линию (en bataille) вперед или на центральные дивизионы…»[377]. То есть главным боевым порядком для маршала остаются еще батальоны в развернутом трехшереножном строю. Кроме того, в инструкции Нея немало места отводится и знаменитым «эволюциям линий», которые так пространно описывал регламент. Правда, эти эволюции куда менее сложны, чем уставные, но даже и они, как покажет опыт, практически не нашли боевого применения.
Впрочем, если войска Нея учили столь сложные маневры, это не прошло для них даром: полки под командованием «храбрейшего из храбрых» действовали на поле боя слаженно и умело, хотя в войне 1805 года, как и в последующих кампаниях, сами собой отсеялись все чрезмерно хитроумные эволюции.
Инструкции Нея вносили серьезные коррективы в устав в том, что касается ведения огня из линий. Маршал полностью отвергал практическую ценность стрельбы всеми тремя шеренгами: «Для производства пальбы всей линией те, кто стоит в первой шеренге, должны сесть на колено. Это движение обычно не нравится солдатам, так как они подвергаются опасности со стороны стреляющих, когда встают для заряжания ружья. Другой немаловажный недостаток такой стрельбы заключается в том, что линия не может быстро двинуться вперед, чтобы атаковать неприятеля в штыки… Замечено также, что когда солдаты в опасных обстоятельствах посажены на колено, весьма трудно поднять их снова, так как они в определенном смысле укрыты в этом положении от огня врага, ибо местность, какая бы она ни была открытая, всегда имеет некоторые неровности, прикрывающие сидящего человека… Огонь «двумя шеренгами», он же «огонь рядами» – это единственный способ стрельбы, который дает преимущество хорошо обученной пехоте…»[378]. Впрочем, Ней замечал, что передачу заряженных ружей от солдат третьей шеренги впередистоящим следует упразднить, ну а самым лучшим методом маршал считал «…после общего залпа двумя первыми шеренгами смело двинуться на врага в штыки, третья шеренга сохранит ружья заряженными, держа их «под курок», чтобы применить свой выстрел по обстановке»[379].
Говоря об инструкциях маршала Нея, написанных во время пребывания войск в Булонском лагере, нельзя не обратить внимания на следующий вопрос: насколько хорошо пехота императорской армии была обучена как простейшим, так и сложным маневрам. По этому поводу существуют два прямо противоположные мнения. Обычно принято писать, что в Булонском лагере войска прошли хорошую тактическую школу.
Вот как, например, характеризует маршал Мармон степень обученности войск вверенного ему корпуса в эту эпоху: «…необходимо было подтянуть строевую подготовку. Примерно месяц ушел на изучение ее элементов, а после этого два дня в неделю занимались батальонной школой и три дня в неделю маневрами целыми дивизиями. В воскресенье весь армейский корпус, составленный из трех дивизий, маневрировал вместе, а каждые две недели были большие маневры с огневой подготовкой; специальный полигон был задействован для обучения артиллерии… так что каждый день был заполнен, и даже во время отдыха солдаты приходили посмотреть, как упражняются другие. Войска быстро достигли степени обученности, которую трудно себе вообразить. Я никогда не видел французские части достигшими в боевой подготовке столь высокой степени совершенства. Полки, получившие такую отличную подготовку, сохранили ее надолго; и даже после длительных войн в них оставались следы пребывания в этих лагерях…»[380].
Однако существуют и другие, прямо противоположные свидетельства. Одно из самых интересных из них курьезным образом относится к упомянутому нами корпусу Нея. «Я удивлю моих читателей, рассказав им, сколь мало в Монтрейльском лагере (корпуса Нея) командование занималось нашим обучением и как плохо оно использовало ценное время, – сообщает в своих мемуарах генерал Фезенсак, тогда офицер 59-го линейного полка. – Маршал Ней приказал провести большие маневры осенью 1804 года и в 1805 году, я участвовал в них первый раз как солдат, второй раз как офицер. Было много хлопот и много усталости. Мы уходили засветло, поев супа, и возвращались заполночь, получив за весь день лишь глоток водки. Генерал Малер собрал дивизию едва три раза, и мы маневрировали плохо, что же касается занятий побригадно, то их вообще не было, так как генерал, командующий бригадой, отсутствовал в лагере. Каждый полковник обучал свой полк, как хотел: немного теории, немного работы с новобранцами, а каждую весну снова занимались с унтер-офицерами, начиная с азов – строевой стойки без оружия…»[381].
Последнее свидетельство должно конечно сильно нюансировать наше отношение к интенсивности обучения в Булонском лагере, тем не менее нельзя не отметить, что большинство очевидцев все же склоняются скорее к традиционной точке зрении. Ее же, хотя и с куда меньшим энтузиазмом, чем в описании не скупящегося на похвалы себе Мармона, подтверждают бесстрастные свидетельства рапортов инспекций.