Среди распространенных в литературе мнений о тактике наполеоновской армии есть еще одно, на котором нам хотелось бы остановится. Успешность применения английскими войсками под командованием Веллингтона в ходе войны на Пиренеях огня из развернутых батальонных линий, а также победа «железного герцога» при Ватерлоо заставили многих историков поставить вопрос: а так ли уж выгодна была тактика колонн и рассыпного строя, не является ли она лишь ненормальным отклонением от общего процесса эволюции тактических форм, связанным со спецификой революционных войн. Тем более что позже, с усовершенствованием оружия, тактика, хотя и на совершенно ином уровне, вернулась к приоритету стрелкового боя над штыковым ударом.
Что касается битвы при Ватерлоо, то она произошла при столь невыгодном для французов соотношении сил, что из ее результата трудно делать какие-либо выводы (в самом начале сражения у Наполеона было 72 тысячи солдат против 67 тысяч англо-голландцев, но через три часа к Веллингтону на помощь прибыли 30 тысяч пруссаков Бюлова, а спустя еще несколько часов – более 50 тысяч солдат Пирха и Цитена. В результате 72 тысячи французов сражались против приблизительно 150 тысяч неприятельских солдат, причем часть которых атаковала с фланга и тыла).
Иное дело – война на Пиренейском полуострове. В ходе боевых действий в Испании и Португалии английские войска не раз отражали атаки французов, построенных в колонны. Французские маршалы не смогли сбить британскую армию с позиций под Талаверой (в июле 1809 г.), под Бусако (в сентябре 1810-го), при Фуэнтес де Оньоро и Альбуэре (в мае 1811-го). Наконец, Веллингтону удалось выиграть два крупных сражения под Арапилами (в 1812 г.) и при Виттории (в 1813 г.).
В общем, достаточно очевидно, что в сражениях испанской войны англичане гораздо чаще добивались успеха, чем их противники. Этот факт неоспорим, но его нельзя рассматривать в отрыве от общей стратегической обстановки. В Испании французская армия оказалась в тяжелейшем положении, против нее было все: время, пространство и люди. Объятая пламенем народной войны, Испания выставила сотни тысяч ополченцев и солдат регулярных войск, которые с героизмом, граничащим с фанатизмом, дрались за каждый город, за каждую мало-мальски значимую крепость, десятки тысяч партизан-герильясов постоянно наносили удары по тылам французов. Императорская армия не могла разорваться на тысячу частей, не хватало сил действовать по всем направлениям: прикрывать занятые города, дороги, форты, базы, осаждать неприятельские крепости, отражать наступление регулярных сил испанцев и в то же время сражаться с крупными силами англо-португальцев.
Веллингтон гениален в том, что он понял и твердо проводил до конца одну-единственную стратегическую идею: ни в коем случае не участвовать ни в одной рискованной операции против французской армии, так как время работало на него. Конечно, для того чтобы реализовать эту идею на практике, несмотря на давление со стороны испанцев, непонимание своего правительства, недовольство подчиненных и т. д., требовалось много твердости, воли, настойчивости, и никто не собирается отнимать у английского полководца его заслуженных лавров. Однако в тактическом смысле это означает, что Веллингтон давал сражение только тогда, когда у него были все шансы на успех.
Если у англичан было меньше сил, чем у их противника, они просто отступали сколь угодно далеко, с полным безразличием бросая на произвол судьбы испанские гарнизоны или португальские города, превращая цветущие города и долины в выжженную равнину. Земля была чужая, и джентльменам с туманного острова было нисколько ее не жалко. Если же силы были примерно равны с французами, то Веллингтон занимал такую позицию, атаковать которую мог либо безумец, либо человек, у которого не было выбора. И французские маршалы, у которых подчас такого выбора не было, атаковали. Предвидеть результат было нетрудно. Волна французского натиска разбивалась об английские линии, которые с высоты горных круч почти безнаказанно расстреливали приближающиеся батальоны…
Умелая организация борьбы, в результате которой удачно использовались лучшие стороны английских войск: хладнокровие и точность огня, конечно, делает честь их полководцу, но никак не говорит о возможности применения подобной тактики вне тех исключительных условий, которыми располагали англичане на Пиренеях. Интересно, что делал бы «железный герцог» со своими мастерами по пальбе из-за укрытий, если бы ему пришлось, как австрийцам под Ваграмом или русским при Бородине в открытой равнинной местности Центральной Европы, имея позади себя стратегически важные пункты своей страны, дать генеральное сражение, удерживая натиск настоящей Великой Армии, ведомой Наполеоном. Нет сомнения, что знаменитая «thin red line» («тонкая красная линия») была бы сметена ураганом артиллерийского огня, раздавлена натиском пехотных колонн, растоптана шквалом кавалерийских атак. Для того чтобы сдержать этот напор, нужны были не только линии, но и глубокие построения и та же решимость погибнуть, но не отступить. И австрийцы, и русские стояли в густых колоннах, бросая навстречу пешим и конным массам французов такие же плотные массы своих войск.
Наконец, вне обороны маневры в английском стиле более чем сомнительны. «Возможно ли вести в атаку огромную линию в развернутом боевом порядке, и к тому же вести огонь? – писал по этому поводу генерал Жомини. – Я думаю, что каждый скажет, что это абсурд. Повести вперед двадцать или тридцать батальонов, ведущих огонь повзводно или рядами, с целью занять хорошо защищенную позицию – это значит подойти к ней как стадо баранов или, точнее, вообще никогда к ней не подойти»[418].
Именно поэтому основные тактические методы французской армии как наиболее рациональные были переняты всеми европейскими армиями. Австрийский устав 1806 года, прусский 1809-го, русский 1811-го взяли на вооружение колонну к атаке и стрелковую цепь. Что же касается общего управления войсками в бою, то стоит лишь обратиться к планам сражений 1812, 1813, 1814 гг. на основном театре военных действий, чтобы увидеть, насколько идентичными стали боевые формы, употребляемые войсками противоборствующих сторон. Это ли не самое лучшее доказательство того, что тактика, доведенная до совершенства армией Наполеона, была тактикой наиболее гибкой, отвечающей степени развития вооружения того времени, особенностям массовых армий и позволяющей использовать ее в самых различных обстоятельствах.
Глава VIIIСтратегия и оперативное искусство Наполеона
Концентрация сил, энергия и твердая решимость победить или умереть со славой – вот три великих принципа военного искусства.
Эпоха Революции и Империи была отмечена не только переворотом в тактических формах боя. Не в меньшей, а, пожалуй, в значительно большей степени она означала и глобальную ломку самой концепции войны, а следовательно и стратегических форм и сопряженного с ними оперативного искусства. Именно в этой области раскрылось огромное военное дарование Наполеона Бонапарта, именно в этой сфере искусства он стал поистине мэтром и оставил свой неизгладимый след в истории войн. И если, как уже упоминалось, Наполеон не внес практически серьезных изменений в базовую тактику войск, так что, описывая тактические приемы его армии вплоть до уровня дивизии, можно было временно оставить образ императора-военачальника в стороне, то в области стратегии грандиозная фигура Наполеона доминирует настолько, что вообще невозможно говорить о войне и армии в эту эпоху, не обращаясь практически постоянно к наследию этого великого полководца.
Чтобы правильно понять роль Наполеона в мировой истории войн, необходимо опять вспомнить те условия, которые определяли облик вооруженной борьбы между европейскими державами накануне Великой французской революции. Как уже нами отмечалось, они обуславливали не только специфику тактических приемов, но и образ всего стратегического и оперативного искусства. Ограниченные задачи войн, отсутствие глобальных идеологических противоречий между государствами и относительная слабость машины традиционных западноевропейских монархий в соединении с отмеченной в VII главе характеристикой – низким качеством солдатского материала – самым естественным образом породили стратегию, которую выдающийся немецкий военный историк Дельбрюк назвал «стратегией измора». Основными чертами такой стратегии являются крайняя осторожность всех военных действий, стремление избегать сражений, добиваясь положительных результатов маневрированием, осадами, небольшими мероприятиями на коммуникациях противника… и, как следствие, – распыление сил, долгие топтания вокруг мало-мальски важных позиций или стратегических объектов, медлительные марши и т. д.
Действительно, если целью войны являлось овладение небольшой провинцией соседнего государства (а иногда всего лишь одним городом) или решение династических проблем в какой-либо третьей державе, напряжение всех сил страны для решения такой задачи было не только невозможным, или, по крайней мере, очень трудно достижимым по причине, как уже не раз отмечалось, слабости государственной машины, но и просто ненужным. Потеря многочисленной армии могла лишить монарха бóльших средств, чем достигнутое завоевание дать в его руки. Отсюда столь частые в ХVII – ХVIII вв. требования со стороны правительств к полководцам стараться избегать рискованных решений на театре военных действий.
Штатгальтер Фрисладии Вильгельм Людвиг Оранский наставлял своего двоюродного брата известного полководца Морица Оранского: «Мы должны так вести свои дела, чтобы они не были подвержены случайностям сражения… Вступать в бой не иначе как под давлением крайней необходимости»[419]. То же советовали и военные теоретики. Диллих в «Военной книге» пишет: «Никогда не подвергай себя без крайней нужды и полной уверенности в успехе случайностям сражения, как исходу неизвестному и сомнительному, ибо лучше ничего не завоевать, чем потерпеть урон и что-нибудь утратить»