Деятельность сложной и в то же время, как свидетельствуют приведенные документы, хорошо отлаженной машины генерального штаба французской армии была направлена к достижению многих целей, но прежде всего она служила надежной связи верховного командования со всеми частями и соединениями, быстрой и эффективной передаче приказов императора. Можно с уверенностью сказать, что ни в одной европейской армии той эпохи непременное правило руководства войсками – единоначалие – не было выражено так ярко, как в армии Наполеона. Не только все общие приказы и все основные решения исходили от императора, он был и поистине мозговым центром, где обрабатывалась вся важная информация, как о своих войсках, так и о противнике. На основе всей огромной массы сведений Наполеон уверенно принимал необходимое решение, которое тотчас же оформлялось в виде приказов, диктуемых им в своем личном кабинете. Очень часто для того, чтобы избежать все лишние передаточные ступени между императором и штабом, маршал Бертье сам лично записывал все распоряжения великого полководца, именно поэтому практически всегда: на марше, на биваке, во дворце, где располагалась императорская ставка, – начальник генерального штаба был поблизости от своего главнокомандующего. Днем и ночью Бертье, несмотря на свою огромную занятость, был готов явиться по первому требованию императора. Усталость не смущала князя Невшательского, более того, в какой бы час ни позвал его Наполеон, в каких бы сложных походных условиях ни находился штаб, Бертье появлялся всегда вовремя, в мундире, безукоризненно застегнутом на все пуговицы, в начищенных сапогах со шпорами, со шляпой, которую он почтительно держал в руке.
Полученные приказы тотчас обрабатывались в штабе и рассылались по назначению. Как уже отмечалось, ни слова в этих распоряжениях не менялось. Задача штаба состояла не в том, чтобы корректировать распоряжения полководца, а лишь в том, чтобы извлечь из приказа то, что относится к тому или иному лицу, и облечь этот приказ в необходимую форму (добавив вступление, форму вежливости в конце и т. п.). Наконец, штаб должен был дополнить эти основные распоряжения приказами, обращенными к различным вспомогательным службам, так или иначе задействованным в выполнении данного указания. Неслучайно поэтому правильное полное название должности Бертье звучит следующим образом: «Генеральный штабной начальник, рассылающий приказы императора» (major-général, éxpediant les ordres de l’Empereur»). В этом смысле штаб Наполеона принципиально отличался от, скажем, германского генерального штаба конца ХIХ века, занимавшегося самостоятельно планированием крупнейших военных операций.
Император, как уже не раз указывалось, оставлял многое на волю частных начальников, но не допускал никакого проявления самовольства со стороны штаба, который был для него лишь мощной машиной управления. Ряд крупных военных и гражданских историков (Бонналь, Сорель, Дюмулен) видели в этом чуть ли не причину катастрофы Империи. Вот что писал Морис Дюмулен: «Этот метод командования, основанный на недоверии, эта узкая концепция роли штаба, сводящая роль офицеров, находящихся в генеральском окружении, к функциям писцов, разносчиков эстафет или просто рубак на поле боя… является, как кажется, большой организационной ошибкой Наполеона и одной из основных причин его падения»[508].
Здоровая логика никак не может согласиться с этим положением. Ведь, еще раз подчеркиваем, речь шла не об изъятии инициативы у частных командиров, а о том, чтобы приказы главнокомандующего были донесены до подчиненных быстро и наверняка. И если для полководцев типа маршала Блюхера, у которых железная воля не сочеталась с мощью интеллекта, инициатива штаба была необходима (вспомнить хотя бы знаменитое решение начальника штаба прусской армии генерала Гнейзенау об отступлении на Вавр, спасшее союзников в 1815 году), то для императора Наполеона она только мешала бы осуществлению его замыслов и нарушала бы принцип единоначалия.
Наш краткий очерк, посвященный организации штабной работы в войсках эпохи I Империи, был бы неполным, если бы мы не оставили в нем немного места для описания организации главной квартиры Великой Армии на марше и на биваке. И хотя слишком длинные беспрестанные цитаты из мемуаров говорят не столько об эрудиции автора, сколько о том, что ему нечего сказать самому, есть случаи исключительные. В частности это относится к уже упомянутым мемуарам барона Фэна, личного секретаря императора. Какие бы авторы ни писали о генеральной квартире Наполеона на походе, они так или иначе опирались на этот источник первостепенной важности, и либо просто цитировали его, либо переписывали своими собственными словами, ибо Фэн сказал почти все, что рассказывали об этом все прочие мемуаристы. Равным образом точность и наблюдательность императорского секретаря делают его записки уникальным документом. Предоставим поэтому Фэну стать главным автором последних страниц этой главы.
«На походе, находясь среди своих войск, император использовал три различных способа передвижения: специальную карету, легкий экипаж или бригаду верховых лошадей, – рассказывал Фэн. – Карета была желтого цвета, очень основательно сделанная, она служила для больших переездов. Наполеон мог отдыхать здесь как в спальном экипаже, здесь был матрас, чтобы прилечь, бумага, перо и чернила, маленькая походная библиотека и туалетный прибор, множество специальных выдвижных ящиков, содержащих разного рода принадлежности, дополняли оборудование этого дома на колесах. Так как сам экипаж был довольно тяжелым, утверждали, что он под внешней оболочкой был дублирован пуленепробиваемым стальным листом. Когда император выходил из этой кареты, чтобы ехать среди своих войск, ее оставляли в арьергарде с фургонами свиты, она относилась к тому, что рассматривалось как тяжелый обоз. Этот обоз находился в ведомстве шталмейстера и двигался в двух-трех переходах позади армии под эскортом гвардейской элитной жандармерии.
Легкий экипаж, запряженный сменными лошадьми, относящимися к свите, служил императору, чтобы переезжать от одного армейского корпуса к другому или чтобы проехать за несколько часов то расстояние, которое войска проходили за день. Этот способ передвижения «скачками» давал ему возможность, следуя за маршем армии, иметь возможность отдохнуть и выполнить текущие дела, связанные с работой его личного кабинета и штаба.
Экипаж («купе») имел лишь два места. Император обычно путешествовал в нем с князем Невшательским, начальником генерального штаба, порой там можно было видеть неаполитанского короля Мюрата, когда тот был при армии; в отсутствие князя Невшательского в экипаж также мог садиться гофмаршал (Дюрок) или обершталмейстер (Коленкур).
Мамелюк Рустам располагался на переднем сиденье. В нескольких шагах впереди экипажа скакали два конных егеря императорской гвардии и два офицера-ординарца. Рядом с правой дверцей держался дежурный шталмейстер, в последних кампаниях это обычно был либо барон де Салюс, де Монтаран или де Мериньи. У левой дверцы скакал гвардейский генерал, командующий эскортом. Чаще всего я видел на этом месте генералов Гийо и Лиона из гвардейских конных егерей. Вокруг экипажа и позади его скакали тесной группой адъютанты императора, офицеры-ординарцы и пажи…
Императору, сопровождаемому таким образом, достаточно было сделать лишь знак рукой, чтобы оказаться на коне во главе своей свиты. Рядом с экипажем всегда вели под уздцы одного коня для императора, другого для князя Невшательского.
Дежурный паж нес подзорную трубу, подвешенную через плечо. Рядом с дежурным адъютантом скакал «конный егерь портфеля». Это был егерь эскорта, он нес через плечо кожаную сумку с картами, письменным прибором и циркулем, которыми должен был всегда располагать дежурный адъютант. Если император произносил «Карту!», это значило, что ему нужна карта местности, в которой он в данный момент находился.
Далее ехал взвод эскорта, состоящий приблизительно из двадцати четырех гвардейских конных егерей. Иногда за ними ехал второй экипаж для гофмаршала, обершталмейстера и дежурного адъютанта.
Кроме этого имелась еще группа экипажей, которая двигалась впереди, чтобы император по приезде имел уже ставку, готовую, насколько это было возможно, с находящимися на своих постах секретарем, комнатным лакеем и т. д.
Третья группа экипажей двигалась в нескольких часах езды позади императора и транспортировала остальную часть свиты.
Конюшни с упряжными лошадьми были распределены по станциям. На станции были лошади для трех упряжек.
Как только марши переставали быть обычными этапами дороги, а превращались в боевые операции или рекогносцировки, император переставал путешествовать в экипаже. Тогда все садились на коней, малое обслуживание ставки, которое двигалось впереди, также садилось на коней, в колясках оставались лишь те службы, которые следовали позади.
Верховые лошади императорской свиты были разделены на бригады, каждая, как я помню, из девяти лошадей, включая лошадей форейтора и конюха.
В каждой бригаде были: лошадь для императора. для обершталмейстера. для дежурного шталмейстера. для секретаря. для хирурга. для пажа. последняя – для Рустама.
Сменные лошади группировались вокруг бригады. Это были кони князя Невшательского, адъютантов и офицеров-ординарцев…[509]
Император предпочитал лошадей арабских кровей, небольшого роста, серо-белого цвета, послушных, легко переходящих в галоп, иноходцев…
Император скакал очень смело и даже, можно сказать, отчаянно, обычно слегка сутулясь, небрежно держа поводья правой рукой, в то время как левая свешивалась вдоль туловища, которое раскачивалось в такт движению коня. Он как бы целиком полагался на своего скакуна, который, впрочем, привык следовать за двумя егерями и двумя офицерами-ординарцами, всегда скакавшими впереди.