своих рядах 678 080 человек, из которых 322 167 (т. е. 47,5%) были солдатами иностранных контингентов или иностранных полков. Однако значительная часть этих войск не приняла участия в кампании. Нам показалось более интересным рассмотреть соотношение французов и не- французов в рядах тех дивизий, которые перешли Неман в начале войны или составляли второй эшелон вторжения. Наконец, важно учесть присутствие в рядах войск армии не только иностранных полков и контингентов, но и наличие иностранцев в рядах французских частей. Необходимые нам цифры можно получить на основе анализа подробного расписания, которое приводит Фабри в своей многотомной публикации документов, относящихся к войне 1812 г. Расписания войск, приведенные Фабри, наиболее полные и подробные, и являются данными пятидневных проверок численности личного состава частей и подразделений. Среди них мы выбрали данные, относящиеся к 25 июня 1812 г., как наиболее полные. К сожалению, сведения на этот день имеются не обо всех соединениях - для некоторых пришлось брать результаты перекличек на 30 июня, на 1 июля и даже позже. Поэтому при подсчете общей численности войск имеется небольшая погрешность, но она очень мала - не более десятых долей процента. Если же мы примем во внимание, что нас в данном случае интересует не столько абсолютная численность войск, сколько соотношение между количеством французов и иностранцев в рядах наполеоновских войск, то эта погрешность фактически становится ничтожной.
Итак, согласно самым надежным из всех опубликованных источников, в конце июня - начале июля 1812 г. Великая Армия насчитывала в своих рядах около 530 тыс. человек..;
Среди этой огромной армады, двинувшейся к границам России, шагали солдаты практически всех стран Европы. Только солдат контингентов вассальных держав было 232 270 человек, сверх того, 21 503 человека входили в состав иностранных полков.
Перечень этих войск впечатляет:
| Поляки: | 78 820 |
| Итальянцы: | 22 072 |
| Неаполитанцы: | 7 987 |
| Саксонцы: | 26 720 |
| Баварцы: | 29 038 |
| Вюртембержцы: | 13 155 |
| Баденцы: | 6 251 |
| Вестфальцы: | 29 733 |
| Бергцы: | 4 596 |
| Гессенцы: | 8 447 |
| Небольшие государства Рейнской конфедерации: | 10 024 |
| Пруссаки: | 19 494 |
| Австрийцы: | 30 000 |
| Датчане: | 12 610 |
| Испанцы: | 3 722 |
| Португальцы: | 5 740 |
| Швейцарцы: | 9 532 |
| Хорваты: | 3 732 |
| Далматинцы: | 1 992 |
| Иллирийцы: | 2 886 |
Ж.-Г. Бланшон. Декоративное панно «Европа». 1810 г. Эскиз гобелена для дворца Тюильри.
Капитан гренадеров королевской итальянской гвардии. 1809—1812 гг.
Таким образом, 328 821 человек из 674 024 были иностранцами! * Не следует забывать, что в число оставшихся 347 203 «французов» входили жители Рима и Амстердама, Гамбурга и Турина, Антверпена и Майнца. Если брать средний процент выходцев из новых департаментов в рядах французских полков (т. е. 25%), мы получим, что 69 166 солдат были нефранцузами. Причем эта цифра является минимальной, ибо в наших подсчетах мы оставались на позициях строго юридических и не рассматривали как иностранные контингенты или иностранные полки такие части, как 3-й гвардейский гренадерский и 2-й гвардейский шеволежерский, 14-й кирасирский, 123й, 124-й, 126-й линейные и 33-й легкий, укомплектованные практически полностью голландцами, 127-й, 128-й, 129-й, состоящие на две трети из немцев, уроженцев Гамбурга, Бремена и Оснабрюка, 111-й, почти полностью сформированный из пьемонтцев, 112-й - из бельгийцев, 113-й - из тосканцев и т. д. Реально в рядах французских полков было не 69 тыс. иностранцев, а гораздо больше, вероятно, не менее 80 тыс.
* Т. е., 47,8% иностранцев, что почти абсолютно точно совпадает с подсчетами Денние - 47,5%.
Таким образом, округляя цифры, можно сказать, что не менее 330 из 530 тыс. солдат Великой Армии были нефранцузами, иначе говоря, 62 %, или, в самом грубом подсчете, трое из пяти! Настоящее вавилонское столпотворение народов!
Казалось бы, здесь все должно было также запутаться как при построении небезызвестной вавилонской башни. Однако этого не произошло. Не следует забывать то, что уже нами отмечалось, - перед нами длинный список не союзников, а вассалов Империи. У баденских, саксонских, вестфальских контингентов не было своей политической линии, своих целей войны: у них была одна только цель - служить Императору. За исключением австрийцев, которые в ходе войны вели себя как представители относительно независимого государства, все другие беспрекословно выполняли приказы единого командования. Не было сложности и в понимании друг друга - французский язык, ставший в XVIII в. интернациональным европейским языком, был понятен практически всем офицерам. Наконец, многие из них уже сражались рука об руку с французскими собратьями по оружию в войнах 18061807 гг. в Испанской кампании и особенно в войне 1809 г. против Австрии.
Практически все источники, относящиеся непосредственно к этому времени, единодушны - союзные контингенты и иностранные части шли на войну 1812 г. так же, как и их французские коллеги - с огромным подъемом. Если у поляков этот пыл был связан с надеждой на возрождение погибшего отечества и был сильно сдобрен антирусскими настроениями, то для подавляющего большинства солдат и офицеров Наполеона он носил характер чисто воинского энтузиазма : надежда на награды, отличия, повышения, почести; конечно, жажда славы, но, пожалуй, еще более - увлечение борьбой ради борьбы, удовольствие для молодых сильных энергичных мужчин броситься в захватывающее и великое приключение, зная, как им казалось, наверняка, что оно будет победоносным.
Вот как ярко и точно описал итальянский офицер Цезарь Ложье в своем дневнике побудительные мотивы и настроения в среде итальянских солдат накануне Русской кампании: «На этом походе царит радость и веселье (sic!); итальянским войскам в высшей мере присуще самолюбие, рождающее чувство собственного достоинства, соревнования и храбрость. Не зная, куда их ведут, солдаты знают, что идут они в защиту справедливости; им даже неинтересно разузнавать, куда именно их отправляют... Одни своими безыскусными и грубоватыми рассказами, своим философским и воинственным видом приучают других к стоицизму, учат презирать страдания, лишения, самую смерть: они не знают другого божества, кроме своего повелителя, другого разума, кроме силы, другой страсти, кроме стремления к славе.
Другие (этих больше всего), не имея той грубости, которая не подходит к пахарю, ставшему солдатом, столь же добродушны, но поразвитее и пускают в ход патриотизм, жажду славы. И все это уравнивает дисциплина, пассивное повиновение - первая солдатская добродетель...
Соревнование наше еще более возбуждается, когда мы узнаем о славных подвигах товарищей по оружию в Испании, и каждый из нас тревожно ожидает, когда же наступит момент, и мы сравняемся с ними, а то и превзойдем их. Да и полки, которые встречаем мы по дороге, не менее электризуют нас рассказами о геройских подвигах в последних походах...»66
Позже, когда многие участники этой трагической войны будут писать мемуары, они расскажут о недобрых предчувствиях, которые они испытывали накануне, о том, как с недовольством они отправились в эту авантюристическую экспедицию и даже предупреждали своих товарищей, что все это добром не кончится... Как известно, все эти предчувствия пишутся задним числом: любого, даже храброго и решительного человека, охватывает смутное беспокойство и естественные опасения перед началом важного и опасного мероприятия, даже если ждешь его с нетерпением и жаждешь с энтузиазмом. В случае успеха все эти туманные опасения начисто забываются, зато в случае неудачи, а тем более гигантской катастрофы, все мельчайшие высказанные или невысказанные сомнения, дурные предзнаменования и т. п. вспоминаются как ясно ощущаемые накануне предчувствия.
Ничего подобного нет ни в дневниках французов, ни в дневниках их союзников. Не меньший энтузиазм, чем итальянцы, испытывали солдаты, и, конечно, прежде всего офицеры немецких контингентов. В архиве Национальной библиотеки в Санкт-Петербурге хранится интересная рукопись отставного баварского генерала фон Манлиха, сын которого принял участие в русском походе. Вот что писал старый воин о настроениях молодых баварских офицеров: «Мне казалось ужасной Сама мысль о том, что я могу пожертвовать единственным сыном ради ненасытного честолюбия иностранного деспота..: Что же касается моего сына и его молодых друзей, они в нетерпении не могли дождаться момента отправления, все они пылали желанием совершить поход в Россию...»67 Хотя вюртембергский офицер фон Зуков в мемуарах немало пишет о своих «дурных предчувствиях» накануне войны 1812 г., зато вспоминает, что унтер-офицер, который привез ему приказ о подготовке к походу «сиял от радости», а один из его приятелей на банкете перед отправлением на войну заявил пожилому генералу: «Война с Россией?! Я боюсь этого не больше, чем съесть тартинку с маслом!»68
Разумеется, первые же трудности быстро охладили пыл всех тех, у которых он был столь же поверхностным, как у юного вюртембергского лейтенанта, считавшего, что победить русских не сложнее, чем съесть бутерброд. Особенно приутих он у солдат, на которых по вполне понятным причинам куда меньше, чем на офицеров, действовала жажда славы и почестей, зато очень сильно - требования желудка. Армия, как известно из предыдущих глав, оставила позади себя за первые месяцы кампании тысячи солдат, в том числе и союзных. В десятой главе мы указывали, что за сорок дней марша, с 25 июня по 3 августа 1812 г., французские пехотные дивизии уменьшились на 25-30%, а союзные - на 43-53%. Конечно, это факт, на основе которого можно сказать, что побудительных мотивов у иностранных контингентов было меньше, чем у французов. И все же кажется, что это не единственная причина. Вспомним фразу саксонского генерала Тильмана о том, что «принцип чести оказывает на французского солдата неизмеримо большее влияние, чем на немецкого». На французов, у которых в желудке было пусто, можно было еще как-то повлиять, взывая к чести, достоинству и любви к славе