65.
Несмотря на всю отвагу и стойкость этих солдат, после перехода через Березину холод и голод нанесли жестокий удар остаткам Старой Гвардии и добили практически полностью Молодую Гвардию. В конце 1812 г. в Кенигсберге собралось 177 офицеров и 1312 солдат пехоты Старой Гвардии (из 180 офицеров и 6235 солдат, ушедших в поход). Это были, конечно, страшные потери, однако, как видно из приведенных цифр, командные кадры почти полностью сохранились, что позволило, особенно с учетом наличия солдат в гвардейских депо, без каких-либо непреодолимых препятствий, восстановить полки Старой Гвардии. Особенно стойкими показали себя во время страшного отступления польские кавалеристы. 1-й полк шеволежеров-улан Императорской Гвардии насчитывал в это же время еще 478 человек в строю (61 офицер и 416 рядовых) - из 1165 ушедших в поход. Причем из 19 недостававших офицеров было убито, взято в плен, или отстало только 9 человек, остальные просто перешли в другие части66.
Что же касается Молодой Гвардии, она практически перестала существовать. Во всей дивизии Делаборда осталось лишь 84 офицера и 61 солдат (из 109 офицеров и 3411 рядовых).
На смотре весной 1813 г. в Тюильри перед Императором предстали остатки некогда блистательных полков. В 5-м тиральерском, одном из тех, который наиболее пострадал, в строю стояли полковник, несколько офицеров, унтер-офицеров и... один барабанщик!67 Правда, около двадцати солдат и офицеров были оставлены в Познани, тем не менее даже с учетом наличия этих людей, потери были чудовищными.
Несмотря на это, по приказу Императора воссоздавались не только части Старой Гвардии, что было вполне естественным, но, хотя и с гигантскими трудностями, вновь формировались полки Молодой Гвардии, причем количество их должно было не только не сократиться, но и удвоиться!
Опуская детали многочисленных кадровых изменений, формирований и расформирований, отметим только, что в марте - апреле 1813 г. было декретировано создание 8-го, 9-го, 10-го, 11-го, 12-го, 13-го тиральерских полков, 8-го, 9-го, 10-го, 11-го, 12-го, 13-го вольтижерских, полка фланкеров-гренадер, четырех полков так называемой Почетной Гвардии (см. Приложение V), а в декабре было принято решение о создании еще трех конных полков «разведчиков».
Все это сопровождалось ростом численности артиллерийского парка, обозных служб и вообще всего персонала Гвардии. Всего (по штату) в строю Гвардии должно было быть теперь 92 472 человека! Хотя в реальности на 1 октября 1813 г. Гвардия насчитывала 48 953 солдата и офицера, находящихся на театре боевых действий. Это была огромная цифра, особенно если принять во внимание, что вся главная армия, которой располагал в это время Император, не превышала 190 тыс. человек. Следовательно, гвардейцы составляли уже более четверти всего состава армии!
Разумеется, по качеству эти вновь сформированные контингенты (речь идет, разумеется, не о полках Старой Гвардии) были далеки даже от полков, собранных в 1809-1812 гг. Впервые было отмечено значительное дезертирство из рядов Молодой Гвардии. В рапорте военного министра от 30 июня 1813 г. говорится, что в тюрьмах Монтегю и Аббе находятся 320 арестованных военнослужащих, дезертировавших из гвардейских полков. В отношении этих людей военный министр предлагал принять следующие меры: «Так как будет не слишком разумно направлять под трибунал столь большое число гвардейцев, я имею честь предложить Вашему Величеству осудить лишь 20 из этих военнослужащих, дезертирство которых сопровождалось отягчающими обстоятельствами. Другие могут быть направлены в части, состоящие из уклоняющихся от военной службы»68. Император утвердил это предложение.
Впрочем, престиж гвардейского мундира был столь велик, а боевой дух, который продолжал жить в рядах элитного корпуса, столь высок, что даже эти «импровизированные» гвардейцы дрались, как бешеные. Тем более что возможность подраться представилась им в полной мере. Молодую Гвардию бросали в огонь под Люценом, Бауценом и Лейпцигом, а под Дрезденом и Ганау в бой двинулись даже и некоторые части Старой Гвардии.
В битве при Люцене Император сделал то, что он должен был сделать восемь месяцев назад. Он лично встал во главе первой дивизии Молодой Гвардии генерала Дюмустье и направил ее в атаку на ключевой пункт позиции, деревню Кайя, вокруг которой уже много часов кипел ожесточенный бой. Наступление гвардейской пехоты было поддержано ураганным огнем 80 орудий гвардейской артиллерии Друо. Остатки корпуса Нея в центре, корпус Макдональда слева, а Мармона справа, увидев наступление гвардейских частей, ринулись вперед. Солдаты Дюмустье вломились в деревню, где разыгралась страшная бойня. Под маршалом Мортье, который направлял атаку Гвардии, была убита лошадь, генерал Дюмустье был ранен; но пруссаки выброшены из Кайи, а судьба битвы решена. В восторге перед отвагой молодых солдат Гвардии «храбрейший из храбрых» маршал Ней воскликнул: «Эти юноши - герои! С ними я мог бы совершить что угодно!»
Под Лейпцигом Молодая Гвардия сражалась не менее бесстрашно. Вот что вспоминает офицер конноегерского полка, ирландец Вольф Тон о последнем дне этого грандиозного сражения: «Героическая отвага Молодой Гвардии проложила нам путь. Отразив атаку врага, она построилась по краям дороги и прикрыла ее, словно две стальные стены, извергающие пламя... Я никогда не забуду этого величественного зрелища, которое являла собой Гвардия, которая умела умирать, но не умела сдаваться...»69
Но поистине жестокой и отчаянной битвой Гвардии стало сражение при Ганау... После перехода Баварии в лагерь союзников 43-тысячный австро-баварский корпус под командованием графа Вреде у города Ганау преградил дорогу остаткам Великой Армии, отступавшим после битвы под Лейпцигом. Армии Бернадотта и Блюхера отрезали войска Наполеона с севера, Шварценберг, двигаясь вдоль левого берега Майна, - с юга. Необходимо было любой ценой прорваться. 30 октября 1813 г. на подходе к Ганау у Наполеона под рукой было не более 10 тыс. гвардейцев и 17 тыс. солдат линейных войск—остатки корпусов Макдональда, Виктора, Мармона и Бертрана. Передовые части завязали стрелковый бой, однако, чтобы отбросить врага, их сил было явно недостаточно. Но вот на поле боя показалась Гвардия. На этот раз выбора у Императора не было. В бой были брошены гвардейские конные гренадеры, драгуны, польские уланы, конные егеря, почетные гвардейцы, мамелюки, второй полк пеших егерей Старой Гвардии и, конечно, артиллерия под командованием неустрашимого Друо.
Маршал Макдональд вспоминал: «Подошли четыре батальона егерей (Старой Гвардии)... Они вступили в дело - один только вид их меховых шапок заставил врага откатиться назад»70. Впрочем, на этот раз одного вида оказалось недостаточно. Пешие егеря столкнулись с австро-баварцами в яростной штыковой схватке. В рядах сражавшихся егерей оказался молодой кавалерист Почетной Гвардии, который незадолго до этого лишился своего коня. Этот юноша из интеллигентной семьи, получив разрешение встать в ряды ветеранов, принял участие во всех их атаках и спустя несколько месяцев подробно описал свои впечатления от наблюдения за этими необычными солдатами. Он рассказывал: «Мы углубились в лес и, несмотря на ливень пуль, ядер и гранат, обрушились на баварские батальоны... Мы опрокинули их в овраг, из которого они едва могли выбраться. Там егеря устроили им настоящую бойню. Один из егерей приблизился ко мне и, смеясь, сказал: "Ну что, почетный гвардеец, страшно?" "На, посмотри, - ответил я, протягивая ему свою ладонь, - дрожит ли она!" Тогда он по-дружески сильно сжал мою руку, молча показав мне, что ответ ему понравился.
Но вот спешно прибыли новые вражеские батальоны, чтобы усилить, а точнее, заменить предыдущие, потому что они были почти полностью уничтожены... Тогда вся колонна двинулась вперед по страшной команде "В штыки! Шагом атаки!". Мы снова сбросили их в овраг, который мы перешли в третий раз, но на этот раз по мосту из трупов»71.
«Атака батальона егерей под командованием генерала Кюриаля, ринувшегося вперед и опрокидывающего все, что ему противостояло, вызвала восхищение у всех, кто был тому свидетелем»72, - подтверждает слова молодого кавалериста маршал Мармон.
С не меньшим порывом действовала и гвардейская кавалерия: «Мы обрушились, как молния, на вражескую колонну в тот момент, когда она расстроила ряды. Это была самая страшная резня, которую я когда-либо видел»73, - рассказывал Куанье. Однако австро-баварская кавалерия значительно превосходила по численности французскую. Поэтому на долю конной Гвардии выпала нелегкая задача. Особенно тяжело пришлось гвардейским драгунам. В этом бою они потеряли 9 офицеров убитыми и ранеными. Среди последних был и командир эскадрона Тесто-Ферри. Ядро убило под ним коня, и он оказался под копытами вражеских лошадей. Окруженный со всех сторон врагом, отважный офицер дрался до последнего. Он получил 22 раны: рубленых - от ударов палашей и колотых от ударов пик неприятельских кавалеристов. Каска Тесто-Ферри, вся изрубленная, покореженная и смятая, хранится сейчас в одной из частных коллекций во Франции и является немым свидетелем отваги Гвардии в этом отчаянном бою74. Самое удивительное, что бесстрашный офицер, став командиром 1-го полка разведчиков Гвардии, меньше чем через два месяца снова был в строю и снова в гуще схватки.
Бой при Ганау 30 октября 1813 г. Гравюра немецкого художника Ругендаса.
Планшет 30. Драгуны: трубач, полковник, рядовой 1808-1812 гг. Пояснения см. Приложение II. © С. Летин.
Планшет 37. Элитная жандармерия: рядовой 1808-1812 гг. Пояснения см. Приложение II. © С. Летин.
Особенно же в бою при Ганау отличилась гвардейская артиллерия под командованием Друо. Своим метким огнем она нанесла тяжелые потери австро-баварцам и во многом способствовала победе (см. гл. IV, о Друо).
Гвардия проложила дорогу во Францию, но следом за отступающей армией Наполеона границы Империи перешел первый эшелон союзных армий: 250 000 солдат Блюхера и Шварценберга, а за ними подходили новые и новые соединения. На пути врага стояло менее 60 тыс. французских солдат. Силы были слишком неравными.