Впрочем, велиту Барресу трудно было жаловаться на судьбу. По сравнению с солдатами линейной пехоты, получавшими лишь 30 сантимов (6 су) в день, из которых еще и удерживалась половина, он был богат, как Крез.
И без того скудные деньги линейных войск часто выплачивали с огромным опозданием. Задержка выплаты жалованья солдатам на 3-4 месяца и даже на полгода не была редкостью в наполеоновской армии. В пространной книге французского автора начала XX в. Морвана «Наполеоновский солдат» собраны десятки свидетельств подобного рода. Например, в 1807 г., в момент заключения Тильзитского мира, казна задолжала солдатам Великой Армии жалованье за 6 месяцев; в 1810 г. задержка денежного содержания Армии юга Испании составила 9 месяцев; в 1811 г. Армии центра (Испания) - 7 месяцев и т. д. Напротив, отмечает Морван, в английской армии «простой солдат лучше оплачивался, чем ветеран Императорской Гвардии... На деньги, которые англичане получали, они могли лучше содержать себя... а их командиры могли потребовать от них дисциплины, которой невозможно было бы потребовать от французов, которые с 1813 года не видели ни су...»16
Сложно было бы провести более некорректное сравнение. Действительно, в Наполеоновской армии, за исключением Гвардии, солдатам платили крайне нерегулярно, а в английской (хотя жалованье также нередко задерживалось) платили больше и аккуратней... Но на основании этого факта просто наивно делать какие-либо выводы. Ведь армия Наполеона была армией вооруженного народа (см. гл. II), служба в ней являлась обязанностью гражданина, подданного великой Империи. Поэтому солдатское жалованье рассматривалось здесь как нечто почти факультативное, об этом говорит и сам его размер: «чистыми» фузилер линейной пехоты получал едва ли 5 франков в месяц - заработная плата хорошего рабочего в Париже за один день. На эти деньги солдат мог позволить себе несколько раз в месяц зайти в кабачок или купить какую-нибудь мелочь. Разумеется, французский гренадер или гусар не желал лишаться этих милых сердцу каждого солдата развлечений, он возмущался и требовал свои гроши, когда их вовремя не выплачивали. Но служил он не ради них. Вольно, а чаще, увы, невольно он сражался за Императора и Отечество. Напротив, завербованный среди бродяг, безработных и уголовников английский солдат служил прежде всего ради денег. Поэтому, если бы в английской армии не платили жалованье, в ней не осталось бы ни одного солдата.
Нужно отметить, что задержки выплаты жалованья в наполеоновской армии происходили не из-за нерасторопности военной администрации, а просто-напросто из-за нехватки средств императорской казны. Если и были службы военной администрации, которые работали безупречно, так это армейские кассиры (payeurs l’armée). Руководимые министром финансов Барбе Маруа (с 27 сентября 1801 г. по 27 января 1807 г.), а затем Мольеном (с 27 января 1807 г. до падения Империи и в период Ста дней), они неукоснительно поддерживали традиции своего ведомства: строгую отчетность, пунктуальность и честность. Армейские кассиры не подчинялись непосредственно ни Военному министерству, ни Министерству военной администрации, они несли ответственность лишь перед главным кассиром армии, который в свою очередь отчитывался министру финансов. И хотя они должны были выдавать наличность на военные расходы, делалось это лишь по непосредственному указанию военного министра. Всякое нарушение этого правила строжайше каралось. Некто Дюльеж, главный кассир Далматской армии (т. е. армии, сражавшейся в Далмации), выдал по указанию главнокомандующего (Мармона) ряд сумм без визы военного министра. За это Дюльеж был выгнан со службы с конфискацией имущества!
Люди этой не слишком романтической профессии оставили после себя мало воспоминаний. Однако среди многочисленных мемуаров о наполеоновской эпопее можно найти записки и этих аккуратных чиновников. Гийом-Жозеф Пейрюсс, кассир главной императорской квартиры с 1809 по 1814 гг., оставил после себя дневник, позволяющий непосредственно познакомиться с его деятельностью. Правда, пока жизнь текла в обычном русле, автор почти ни слова не писал о работе - больше о достопримечательностях Вены, об успехах армии и известных людях, с которыми ему пришлось сталкиваться. Но вот началось трагическое отступление из России. Пейрюссу пришлось выполнять свои служебные обязанности в таком ритме, что это невольно осталось в его памяти и легло на страницы дневника: «20 ноября... Мой фургон надежно обеспечен. Он запряжен хорошими лошадьми и у него надежный эскорт. В фургоне хранится казна и драгоценности Его императорского Величества, деньги многих высших офицеров, адъютантов Его Величества, многих офицеров и чиновников, которые доверили мне значительные суммы. При каждой тревоге, при проходе через каждое дефиле я в жутком беспокойстве, я краснею от своих страхов, но жалкое состояние, в котором находились солдаты, шедшие вокруг нас, вид их замерзших от холода членов... все это не могло не беспокоить меня...
В полночь ко мне прибыла рота с приказом не разжигать огня. Я расположился на бивак, не забыв оставить мой фургон запряженным. Мое нервное напряжение было столь велико, что я даже не чувствовал холода во время этой беспокойной ночи, которая к тому же оказалась роковой для многих солдат эскорта, умерших от холода.
5 декабря... Я делал все усилия, чтобы бороться с холодом, решив ни за что не уступать. Чувство ответственности за казну, порученную мне, сообщало мне такое напряжение и возбуждение, что сон не одолевал меня, как всех остальных моих несчастных спутников. Я старался изо всех сил придать им тот же пыл, тем более что общие несчастья сближали нас...»
Несмотря на все усилия, 10 декабря при отступлении из Вильно обессиленные лошади не могли преодолеть крутой обледенелый подъем дороги - неотступно преследовавшие казаки были уже близко: «Я получил тогда приказ взять из моего фургона все, что смогу перегрузить на лошадей...
Не знаю, где я нашел силы, я собрал все мешки, которые нашел на повозках, и вскрыл мои ящики... Я наполнил мешки золотом, рублями, драгоценностями, порученными мне ценностями и бумагами. Затем я собрал людей, принадлежащих к императорскому дому, и дал каждому по лошади с грузом...»
Вечером 10 декабря во время тяжелого марша Пейрюсс потерял свой караван. Он был безутешен, однако на следующий день люди, которым он поручил огромные ценности, нашли его: «Трудно передать то счастье, удовольствие и радость, охватившие меня, когда я уверился, что сохранил порученные мне ценности. Эта радость перекрывала полностью ту печаль, которую я испытывал от своих личных потерь...»17
Наряду с армейскими кассирами существовало еще одно отделение администрации, которое, несмотря на все трудности военного времени, успешно выполняло свои обязанности. Этим отделением была почтовая служба, окончательно организованная декретом о военной почте 31 августа 1809 г. Уровень, на который была поставлена работа почтовой службы в наполеоновской армии, по отношению к техническим возможностям того времени можно считать почти что образцовым. Обычное письмо, посланное адресату, находившемуся в составе действующей армии, вне зависимости от того, сколь далеко последняя находилась, стоило лишь 0,25 франка. Письмо шло в среднем со скоростью 200-250 км в сутки и вручалось без особых задержек. Таким образом, солдат, сражавшийся за 1000 км от родного дома, мог получить весточку от своих родителей примерно через неделю после ее отправления.
Наконец, совсем маленьким подразделением военной администрации была армейская типография, занимавшаяся печатанием приказов по войскам, прокламаций, листовок и т. п. В 1807 г. функционирование военной типографии обеспечивало 9 человек.
Последние три службы своей работой выгодно отличались от самой многочисленной ветви военной администрации, о которой нам предстоит сейчас рассказать.
Главным начальником всех служб, ответственных за продовольственное и вещевое снабжение войск, был так называемый генерал-интендант, который вместе с главным инспектором по смотрам был руководителем всего огромного аппарата администрации армии. Военные комиссары, состоявшие под его началом, делились на следующие категории:
· комиссары-распорядители (commissaires-ordonateurs) - общее количество 35 человек (в 1812 г.);
· военные комиссары 1-го класса (commissaires de guerres de 1-re classe) - 120 человек;
· военные комиссары 2-го класса (commissaires de guerres de 2-е classe) - 120 человек;
· помощники военных комиссаров (commissaires de guerres adjoints) - 35 человек.
Кроме того, когда какой-либо из комиссаров-распорядителей возглавлял крупный отдел военной администрации, и под его началом оказывалось некоторое количество комиссаров его ранга, он получал наименование главный распорядитель (ordonnateur en chef).
Первым генерал-интендантом Великой Армии стал Клод Петие, бывший военным министром в эпоху Директории. Этот немолодой чиновник, образец порядочности и служения долгу, буквально «сгорел» на работе, подавленный бременем гигантской ответственности и масштабами деятельности. Петие-младший увидел своего отца после долгой разлуки в начале кампании 1805 г. Он запишет позже: «Изменения, произошедшие в облике моего отца, глубоко поразили меня. Он исхудал, а свинцовый свет лица, кажется, предсказывал его скорую кончину... Но всей своей работой, всеми своими делами он стремился способствовать успехам и триумфу армии...»18 Клод Петие умер от истощения 25 мая 1806 г. На его место был назначен генерал Вильманзи, которому, впрочем, тоже недолго пришлось оставаться на этом посту. 2 октября 1806 г. по прибытии в Вюрцбург Император обнаружил, что собранное для обеспечения кампании против Пруссии продовольствие существует разве что на бумаге, да и сам немолодой генерал понял, что ему не под силу такая ноша. 19 октября 1806 г. приказом на день генерал-интендантом Великой Армии был назначен генерал Пьер Дарю, занимавший до этого пост генерального интенданта императорского дома. Относительно молодой (ему было 39 лет), полный энергии, обладавший великолепными организаторскими способностями генерал в течение 6 лет будет бессменным руководителем всех основных административных служб войск, находившихся под личным командованием Наполеона. Редко о каком человеке высказывания современников так единодушны, как о Дарю. Секретарь Императора барон Фэн писал: «Господин Дарю был самый способный из всех наших военных администраторов. Он сочетал в себе два таланта, которые редко сосуществуют вместе: это был замечательный литератор, который к тому же был самым неутомимым работником современной административной машины»