12.
Большие потери, понесенные в 1812 г. в России и в Испании, привели к тому, что машина дала сбои, и количество уклоняющихся и дезертиров резко возросло. Статистика в этом случае по многим причинам не может быть точной, однако, согласно официальному рапорту от января 1813 г., насчитывалось около 50 тыс. лиц подобной категории13. В реальности их было, видимо, еще больше, хотя, конечно, цифры, приводимые некоторыми старыми историками, основывающимися на слухах и непроверенной информации, явно не выдерживают критики. Морван, например, говорит о 160 тыс. уклоняющихся - число, едва ли отражающее реальное положение вещей.14
В этот период уклоняющиеся и дезертиры иногда объединялись в крупные банды, сопротивлявшиеся посланным против них жандармам и войскам. Немало появилось и тех, кто, чтобы уклониться от набора, прибегал к членовредительству. "Я видел молодых людей, которые вырывали себе все передние зубы, чтобы не служить, - писал префект департамента Нижняя Сена Станислас де Жирарден, - другие сделали так, что их зубы стали кариозными, используя для этого кислоты или жевание ладана, некоторые нанесли себе раны на руках или ногах и, чтобы сделать их незаживающими, смазывали их водой с мышьяком..."15
Тем не менее даже в это непростое время, несмотря на апатию, а порой и враждебность зажиточных слоев населения, в среде городских рабочих и ремесленников отмечается патриотический подъем. Особенно это ощущалось в Париже.
В целом же можно отметить, что, несмотря на трудности наборов в последние годы Империи, конскрипция, как писал Наполеон на Святой Елене, стала "учреждением подлинно национальным", она позволила поставить под ружье такое количество солдат, что Франция смогла сражаться один на один с половиной Европы.
С другой стороны, нельзя, рассматривая ситуацию начала XIX в., проводить параллель между конскрипцией и тотальными наборами в армию в эпоху мировых побоищ XX в. С момента прихода к власти Бонапарта до последних наборов 1813-1814 гг. в строй было поставлено около 2 млн. человек16, из которых только приблизительно 1 млн. 600 тыс. были французами (т. е. лицами, родившимися на территории "старых департаментов" - Франции в пределах границ 1792 г., а еще точнее, в границах 1815 г., так как, несмотря на все территориальные потери по Венскому трактату, за Францией остались Авиньон и бывшие владения немецких князей в Эльзасе). Если учесть, что Бонапарт получил в наследство от Директории армию численностью около в 350 тыс. человек, примерно половина которой была почти тотчас распущена по домам, можно сказать, что приблизительно 1 млн. 800 тыс. французов служили в армии в эпоху Консульства и Империи. Даже если считать в процентном отношении, принимая за численность населения цифру 30 млн. человек, можно заключить, что было мобилизовано около 6% населения, или менее 31% военнообязанных. В Первую мировую войну Франция отправила в окопы 8 млн. человек, т. е. 20% населения (около 40 млн. человек), или практически всех военнообязанных! Однако действительно строгий подсчет даст еще более значительное расхождение с военным усилием страны в XX в. Дело в том, что 1 млн. 800 тыс. солдат Наполеоновской эпохи Франция выставила за 15 лет, причем в это время рождаемость составляла около 1 млн. человек в год (936 тыс.). Таким образом, за исследуемый период во Франции появилось 14-15 млн. новых граждан. Одновременно, разумеется, имелась и естественная смертность, однако корректным будет, очевидно, подсчет, учитывающий тот факт, что за период Консульства и Империи через страну "прошло", хотя и не одновременно, не 30, а 44-45 млн. человек. В принципе, подобное рассуждение применимо и к периоду Первой мировой войны, но там продолжительность исследуемого отрезка времени гораздо меньше, и поэтому подобная корректива менее значима, так что фактически в последнем случае можно условно принять численность населения за константу. Таким образом, демократическая Республика бросила в огонь (в процентном отношении к числу населения) в три раза больше солдат, чем самодержавная Империя (а с учетом фактора рождаемости, о чем мы только что упоминали, - в четыре- пять раз). Поэтому когда знаменитый советский историк Тарле пишет об "опустошенных наборами деревнях..." наполеоновской Франции, он, видимо, что-то путает.17
Тем не менее совершенно неоспоримо, что конскрипция вызывала, мягко говоря, недовольство современников. Очевидны многочисленные факты не только уклонения от призыва, но и попросту вооруженного сопротивления конскрипции. Объяснить этот кажущийся парадокс просто. То, что человеку XX в., привыкшему к всепроникающему государству (пусть оно и называется теперь демократическим), кажется обыденным, было совершенно в новинку французу, жившему в 1800 г. Отрезвевшая после революционного порыва нация стала с ужасом взирать на новомодную потребность в солдатах. Ведь в XVIII в., при "королях-деспотах", армия комплектовалась почти полностью на добровольной основе. Мы говорим "почти", потому что, кроме регулярных войск, существовала так называемая "милиция", т. е. ополчение, которое удавалось иногда собирать с горем пополам. Даже в период серьезной военной опасности для королевства, в период Семилетней войны, в ополчение было набрано не более 200 тыс. человек18(население Франции тогда составляло 25 млн. человек, а пригодных к воинской службе было около 3 млн.). Всего же с 1700 по 1765 гг. через французскую армию прошло только около 2 млн. человек, т. е. лишь немногим больше, чем Наполеон поставил под ружье за 15 лет! Понятно, что людям, чьи отцы и деды воспитывались в подобной стране, не просто было принять обязательную военную службу, пусть даже в самой мягкой форме.
Но от глобальных вопросов вернемся к маленьким конскриптам эпохи Империи. Неимоверными усилиями префектов, мэров и жандармов сотня крестьянских и городских парней собралась, чтобы отправиться в предназначенные им полки. Кто-то одет в грубые крестьянские блузы и сабо, но есть и такие, кто щеголяет в модных фраках и английских сапогах с отворотами. Что они испытывают - энтузиазм или горе расставания? Вероятно, картина блистательного бытописателя Луи-Леопольда Буальи "Отправление новобранцев в 1807 г." неплохо иллюстрирует этот драматический для собравшихся юношей момент. Дело происходит в Париже у ворот Сен-Дени, откуда начиналась дорога на север - в далекую Пруссию и Польшу, где сражалась Великая Армия. Наряду с плачущими матерями и сосредоточенными отцами мы видим и напускающих на себя веселье, поющих парней, идущих под руки с провожающими их девушками. Быть может, это фантазия Буальи или желание художника "прогнуться" перед властями? Навряд ли. Не следует забывать, что мы в Париже, а здесь на протяжении всей Наполеоновской эпохи было немало горячих сторонников Империи. 17 октября 1807 г. конскрипты департамента Сены (т. е. парижане) "по большей части" покинули город "с веселым настроением", 19го они все отправились в поход "в самом лучшем расположении духа", как докладывал префект19. Нередки были факты добровольной записи в полки, о чем также доносят рапорты префектов. В Версале, городе со старыми воинскими традициями, из конскрипции класса VIII года (т. е. те, кому исполнилось 20 лет в 1799-1800 гг.) более сотни человек записались добровольцами "в полки гусар или конных егерей" 20.
Однако не будем все-таки переносить эти факты на всю страну. В сельской местности отправление юношей на войну воспринималось в подавляющем большинстве случаев как трагедия. Подлинные данные о потерях, о которых мы будем говорить ниже, были, конечно же, неизвестны жителям французских деревень. Зато было хорошо известно, что те, кто ушли на войну, с нее не возвращались. Ведь согласно закону Журдана-Дельбреля, призванные в армию в военное время не подлежали демобилизации (разве что по причине ранения). Кроме того, те, кто попали в плен и вернулись впоследствии целыми и невредимыми, теряли всякую связь с родным очагом; наконец, почта далеко не всегда функционировала идеально (взять хотя бы кампанию в Испании и Португалии, откуда подчас и курьеры маршалов не могли добраться до Франции), и поэтому солдаты, бывшие живыми и здоровыми, иногда оплакивались в родной деревне как мертвые. В результате расставание с новобранцами в сельской местности выглядело весьма отличным от картины Буальи. В Бретани, где были сильны клерикальные и антибонапартистские настроения, где глубокая религиозность причудливо переплеталась с остатками темных языческих верований, прощание с уходящими в армию юношами приобретало иногда окраску похоронного обряда. В Плормеле по уходящим призывникам читали заупокойную молитву, а родители, одетые в черное, с плачем и причитаниями провожали юношей до последней деревенской изгороди...
Л.-Л. Буальи, Отправление новобранцев в 1807 г. Исп. в 1808 г. Париж, музей Карнавале.
На картине изображены новобранцы-парижане, уходящие в назначенные им полки через ворота Сен-Дени.
Но вот конскрипты простились со своей деревней. Куда лежит теперь их путь? Прежде всего, в главный город департамента или округа, откуда они должны быть направлены в назначенные им части. Обычно департамент поставлял призывников для одного-двух, изредка трех пехотных полков. Несколько лучших конскриптов предназначались для элитных частей. Например, в 1806 г. каждый департамент должен был выделить по два самых высоких и сильных новобранца для полков карабинеров, от 4 до 14 - для полков кирасир, а также 18-20 - для конной и пешей артиллерии. Новобранцы из числа хороших мастеровых предназначались для рот рабочих и понтонеров. Для батальонов обоза брали тех, кто уже до армии работал с упряжными лошадьми21. Иногда выделяли еще несколько десятков новобранцев получше для других кавалерийских полков: драгун, гусар, конных егерей. И наконец, все прочие, а их было обычно несколько сотен, пополняли ряды пехоты. Именно полк пехоты выделял для назначенного ему департамента небольшой отряд под командой капитана, в задачу которого и входило сопровождение конскриптов до места н