51.
Прервем на время повествование секретаря Императора и обратимся к свидетельствам других очевидцев, а также к документам. Все источники единодушны во мнении, что в походе, а особенно непосредственно накануне битвы, Император проявлял необычайные активность и энергию, сообщая свою волю сотням тысяч людей. Сам он сказал как-то в разговоре: «Я проделываю 25 лье в день на коне, в экипаже, как угодно. Я ложусь спать в восемь часов вечера, а в полночь начинается мой рабочий день».
Не надо удивляться, что Император избрал столь странное время для отдыха. Дело в том, что ночь была обычным периодом для прибытия рапортов от командиров корпусов, и именно тогда начиналась особенно активная работа в генеральном штабе. Наполеон анализировал поступившие сообщения, и на их основе отдавались новые приказы, что могло продолжаться всю ночь. Не без юмора рассказывает об этом офицер штаба Кастелан: «Знаменитый топограф Бакле д'Альб сказал мне как-то днем: "Сейчас он отдыхает на своей кушетке и потягивает лимонад (это был его любимый напиток) - значит ночью он нас замучает"»52. Поясним, что, когда в армии, и уж тем более, в генеральном штабе, говорили «Он» без всяких пояснений, это значило, что речь идет об Императоре.
Среди характерных особенностей наполеоновского стиля руководства войсками в ключевые моменты кампании бросается в глаза еще одна деталь - обязательные личные рекогносцировки позиций неприятельских войск. Уже отмечалось, что рекогносцировки принадлежали к одной из важнейших областей активной службы офицеров штаба, однако накануне генерального сражения Император не довольствовался рапортами своих подчиненных, он должен был все видеть сам. Рассказами о личных рекогносцировках Наполеона пестрят мемуары всех его приближенных. Приведем для примера свидетельства, относящиеся к моменту, предшествующему Бородинской битве. Уже упоминавшийся нами польский офицер Роман Солтык рассказывал: «Прежде чем дать битву на Москве-реке, Наполеон решил провести тщательную рекогносцировку неприятельских позиций и употребил для этого большую часть дня 6 сентября. Окруженный многочисленным штабом, он выехал на аванпосты, и, так как я был в его свите, я мог убедиться, с каким неослабным вниманием он изучал позиции противника. Не раз он поднимался на небольшие возвышенности, спешивался и с помощью подзорной трубы обозревал все части русских линий, узнавая время от времени дополнительную информацию у своих генералов... Наполеон вернулся к закату на свой бивак, чтобы отдать последние приказы на следующий день. Он прилег на свою походную кровать лишь на два часа» 53.
С авантюрными подробностями рассказывает о рекогносцировке Наполеона в этот же день и другой уже известный нам персонаж, барон Лежен, в начале кампании 1812 г. полковник штаба Бертье: «Шестого сентября едва рассвело Император с князем Бертье, принцем Евгением, двумя офицерами и со мной без привычной свиты отправился вдоль фронта армии противника. Повсюду наши передовые посты были чуть ли не в пистолетном выстреле от неприятельских, однако никто не стрелял друг по другу, кажется, что усталость предыдущих дней усыпила гнев сражающихся. Император использовал это обстоятельство, чтобы в деталях и как можно более близко рассмотреть, каким образом лучше атаковать русских. Я не без беспокойства видел, что он подвергается опасности нападения вражеских солдат, которые могли скрываться где-нибудь в овраге... Наполеон, однако, скакал первым и вдруг лоб в лоб встретился с патрулем из двадцати казаков, которые оказались в четырех шагах от нас. Казаки подумали, очевидно, что их захватили врасплох, и начали было разворачивать коней, но, увидев, что мы сами были в малом числе и стали уходить от них в галоп, они бросились преследовать нас и проскакали несколько сотен шагов. Впрочем, быстрота наших лошадей и мешавшие преследованию заборы помогли нам выпутаться из весьма деликатного положения» 54. Заметим, однако, что в рассказе Лежена Наполеона сопровождали лишь маршал Бертье и три офицера (вместе с автором), а Солтык указывает: «...окруженный многочисленным штабом...». Мы оставляем читателю право выбирать: идет ли речь о двух разных рекогносцировках 6 сентября, об отдельном эпизоде большой рекогносцировки, не замеченном или не описанном Солтыком, или просто Лежен, как это уже можно видеть в его мемуарах, отдается воле своего воображения. Не вызывает сомнений лишь то, что в памяти всех, кто окружал Императора, оставались эти беспрестанные, часто сопряженные с немалым риском, разведки, проводившиеся перед каждой значительной битвой.
Э. Детайль. Император, генералы и офицеры штаба.
A. П. Монжен. Бивак Наполеона рядом с замком Эберсберг, 4 мая 1809 г. © Photo RMN. Arnaudet / J. Schormans. - Картина Монжена - одно из самых точных изображений походного лагеря Императора.
А. Адам. Бивак Императора перед Витебском 28 июля 1812 г.
Как видно из этого рисунка, сделанного с натуры, на биваке Императора присутствует только три палатки.
Получив всю необходимую ему информацию, Император, когда позволяли обстоятельства, собирал вокруг себя своих ближайших соратников, чтобы отдать последние устные распоряжения перед генеральным сражением. Так было на рассвете перед битвой под Аустерлицем, так было ночью перед Бородиным. Жиро де Л'Эн, адъютант генерала Дессе в кампании 1812 г., рассказывает: «Ночью Император собрал вокруг себя всех маршалов и главнейших из генералов, чтобы сообщить им свои инструкции на завтрашний день. Каждый, получив их, вернулся на свой бивак, и уже в письменном виде приказы были донесены до дивизий. Это было посреди ночи. Генерал Дессе получил распоряжение, касающееся его дивизии. Мы начали читать приказ при свете костра, вокруг которого мы, наполовину заснувшие, сидели, приткнувшись друг к другу, но это чтение... представляло для нас слишком большое значение, чтобы мы могли пропустить хоть слово из него» 55.
Обычно еще до первых лучей солнца все были на своих местах, и когда канонада, вдруг начинавшая грохотать по всему фронту, возвещала о начале новой великой битвы, Император неизменно находился на своем командном пункте, располагавшемся чаще всего за серединой фронта своих войск.
В регламенте от 14 января 1812 г. о размещении императорской свиты во время боя говорилось: «Когда Его Величество находится во главе своей армии перед неприятелем, он не желает, чтобы его сопровождал кто-либо, кроме лиц, ответственных за бригаду лошадей, и взвода охраны, с ним также должны находиться начальник штаба с одним из своих адъютантов и высшим офицером штаба, гофмаршал, два адъютанта Императора и два ординарца.
Все остальные адъютанты и офицеры-ординарцы Его Величества, офицеры его свиты, адъютанты, состоящие при свитах генералов, составляют вторую группу в 200 туазах (400 м) дальше от неприятеля, чем Император. С этой группой находится бригада верховых лошадей Его Величества.
Адъютанты начальника штаба, офицеры его штаба, которые ему наиболее необходимы, офицер с сумкой с документами через плечо, генерал, командующий артиллерией армии, генерал, командующий инженерными войсками, составляют третью группу, также находящуюся в 200 туазах дальше от неприятеля, чем Император, но левее второй группы.
Остальная часть штаба и все, что к нему относится, а также остальные верховые лошади располагаются, по крайней мере, в 600 туазах (1200 м) позади Его Величества и находятся под командованием штабного генерала.
Дежурный эскадрон располагается в зависимости от обстоятельств»56.
Впрочем, насколько исполнялся этот регламент, трудно сказать: «Когда Император слишком приближался к опасности, он отсылал всех своих офицеров и едва позволял оставаться с собой князю Невшательскому и герцогу Виченцскому (Коленкуру). Один паж имел привилегию не удаляться от него и подавал подзорную трубу, когда это было необходимо. Неоднократно я видел, как гофмаршал и обер-шталмейстер были обеспокоены тем, что многочисленная и блестящая кавалькада главной квартиры слишком привлекала внимание и вражеские ядра падали совсем близко от Императора. В этом случае Наполеон намеренно оставался на месте, стараясь отослать всю свиту назад, но подобные приказы всегда плохо исполнялись, столь трудно было убедить молодых людей, таких как наши, что какое-либо опасное дело могло обойтись без их участия»57. Эти строки принадлежат человеку, без которого, как мы уже сказали, трудно было бы представить себе эту небольшую экскурсию по императорской главной квартире, барону Фэну. Ему же принадлежит лаконичное описание бивака, который разбивали для императора и его свиты тогда, когда пушки смолкали, а в наступающих сумерках оркестры Гвардии играли «Победа за нами!»: «На поле боя палатки Императора ставили посреди каре Императорской Гвардии. Тогда гвардейские генералы пополняли собой его двор или, скорее, военную семью...
В императорской ставке было три главных палатки*: палатка Императора, палатка офицеров свиты и палатка начальника генерального штаба. Эти палатки были из холста с синими и белыми полосами, обрамленные бахромой из красной шерсти. Жилище Императора было разделено холщовой перегородкой на две соединявшиеся между собой комнаты.
* Регламент от 14 января 1812 г. говорит о 8 палатках (см. Приложение VIII), однако, как бы это ни было странно, мы больше доверяем в данном случае мемуарам. Из предыдущих глав читатель, видимо, уже хорошо понял, что к официальным предписаниям надо подходить очень осторожно, никогда без проверки не принимая их буквально. Практически все воспоминания современников, а также иконографические документы того времени указывают лишь на наличие двух-трех палаток в ставке Императора, в частности это относится и к периоду войны 1812 г.
Первая была его кабинетом. Здесь стоял небольшой письменный стол, кресло, отделанное красной кожей, предназначенное для Императора, и два табурета, один для секретаря, другой для дежурного адъютанта, стол и сиденье были складывающимися. Вторая комната служили спальней, здесь ставили небольшую складную металлическую кровать с ремешками посередине, поддерживающими матрас, и занавесями из плотного шелка зеленого цвета. У подножия кровати клали коврик, взятый с пола экипажа, кроме того, в комнате находился походный туалетный прибор.