– Вооон капитан Винчестер. Командир нашей роты.
Подходим, здороваемся. Завязываю беседу.
– Вы давно тут?
– Четыре года. Надо обязательно пройти должность командира роты, чтоб заслужить повышение. Я уже успел послужить в Корее, в Боснии и в Форт Брегге. А до этого закончил нашу академию в Вест-Пойнте в девяносто шестом году.
Интересно-интересно… Капитан молодой. Голова у него круглая, лысая, глаза без ресниц. Альбинос. На вид ему лет двадцать пять… Ну, наверное, так и есть. Я пытаюсь его разговорить, и он не сопротивляется.
– А новобранцы? Чем они заняты?
– Они переживают так называемую красную фазу. Проходят «солдатизацию». Мы приучаем их к дисциплине. К действиям в команде. Это для них самое трудное пока.
– Ими сержанты занимаются.
– Ну да, сержанты их заставляют работать. Моя задача – не мешать.
Сержанты с новобранцами возятся днем и ночью. Если новобранец не может работать…
Капитан Винчестер подбирает слова. Потом улыбается, не разжимая губ:
– Ну, тогда он пожалеет об этом. И жизнь его станет весьма неприятной.
Вы знаете, я ему верю, этому командиру роты. Я уже понял: армия США – это асфальтоукладчик, каток. Она перемалывает людей, взбивая из душ и тел нужную армии массу. Медленно, бесстрастно, без всяких эмоций. Новобранцу сто раз все разъясняют. Он сто раз подписывает бумаги. Ему опять сто раз все разъясняют. Ну а потом все. Пеняй на себя, Джонни, если что. А сержанты… Здесь вообще планета сержантов. Есть главный сержант взвода, главный сержант роты, батальона, бригады, дивизии. У сержантов свои звания. Есть даже сержант-майор. Есть самый большой сержант армии США – советник Главнокомандующего по сержантам. Сержанты – отдельная каста, у них свое образование, свой карьерный рост, своя академия. Она, кстати, здесь же, в Форт Джексоне. Бывают такие сержанты, что и офицеры вскакивают, когда они заходят в помещение.
Зарядка идет уже целый час. Солдаты прекращают бег и возвращаются к своим коврикам. Последними газоны покидают получившие травмы. Вот тебе и трусы с кроссовками. Тут и там я вижу хромающих новобранцев. Товарищи берут «раненых» под руки и, словно с поля боя, тащат их на себе. Я уже знаю, для получивших травмы предусмотрен курс реабилитации. Не можешь выздороветь – прощай. А еще есть курсы английского языка для новобранцев-иностранцев, не успел в нужное время освоить – тоже прощай.
У ковриков начинается непонятный мне ритуал. Солдаты синхронно встают на левое колено и подносят ко рту фляги, как трубы. Прям оркестр перед «Встречным маршем». Пьют хором. Потом хором переворачивают фляги и удерживают их дном вверх. Сержанты ходят между рядами, осматривают эти литровые пластмассовые сосуды. Сержантам, оказывается, запрещено ругаться.
И они вместо «Твою мать!» то и дело азартно выкрикивают: «Сыр да печенье!», страстно делая ударение на последний слог. Я касаюсь железного плеча сержанта-горы.
– Мистер Смит, что это?
– Где?
– Фляги…
– А, это… Вода. Каждый солдат обязан в течение зарядки выпить всю флягу.
– Зачем?
Смит глядит на меня как-то по-особенному. И мне тоже хочется… То ли воду пить, то ли плакать. Но я советский офицер, я сдерживаю себя. Я мужественен. И сержант смягчается, он втолковывает мне, как юродивому:
– У нас есть перечень возможных травм, которых мы должны избежать.
Понятно? Так вот, обезвоживание – это тоже травма. Каждый должен пить, чтоб избежать этой травмы.
Он еще не заканчивает говорить, а я уже киваю головой, как при нервном тике. Эх, сержант Смит, ты, судя по всему, любого можешь уговорить.
Да… В Форт Джексоне, похоже, четко следят, чтоб вода и силы были израсходованы до последней капли. Зарядка закончена, все не мешкая расходятся по казармам. И только… Только два бойца, две те самые дамы, которые подвернули ноги… Они еще полчаса возятся на газоне: качают пресс, отжимаются, машут ногами. А фитнес-сержант, склонившись над их фигурками, выставив подбородок и потрясая рукой, что-то втолковывает этим девицам. «Сыр да печенье, твою мать!»
Черный полковник и американская мечта
«Школа набора и сохранения» – мы маршируем мимо этой огромной надписи по длиннющему коридору. На серых офисных стенах висят портреты. Какие-то белые генералы. В однообразных рамках. Чернокожие сержанты приветливо машут: «Good morning!!» Без надежды на взаимность бормочу: «Доброе утро, товарищи… Доброе-предоброе… Утро-преутро…» Не зная русского языка, сержанты все равно улыбаются. Мы лавируем по коридорам и вот оказываемся в переговорной комнате. Длинный стол, гигантские знаки армии США, бархатные знамена… Люди. Сидят торжественно, с прямыми спинами. Как коммунисты на парткомиссии в моем родном училище лет двадцать назад. Полковники. Глядят строго. Отмечу – сплошь белые. Видать, черных-то здесь «в партию» не принимают. Я, не затягивая паузу, представляюсь:
– Александр Сладков. Снимаем фильм про армию США.
Петр Черёмушкин добросовестно переводит. Не очень-то слушая меня, полковники смотрят на дверь. В ожидании. Неизвестно откуда выползший нукер, как с физзарядки – в трусах и майке, наливает чай. Из термоса. Наконец намыленная взглядами дверь открывается, появляется еще один офицер, полковник, кстати, черный (да, и такие, оказывается, здесь бывают) и абсолютно лысый.
– Полковник Матмейфер.
На правах старшего черный знакомит меня с остальными (те кивают) и, взяв в руку длинную стальную указку, похожую на шпагу, начинает рассказывать:
– Мы готовим рекрутеров и сержантов по сохранению.
– Эээ… А что такое сохранение?
Черный полковник останавливается. Ему неприятно, что я его прерываю. Но он сдержан. Он воспитан.
– Мы вам расскажем. Итак. В армию США солдат рекрутируют пять бригад, это сорок один рекрутский батальон, или двести сорок пять рекрутских рот, или тысяча шестьсот девяносто рекрутских станций.
Тут я осознаю, что толком не спал и сильно вымотался. Эти переезды… Эта статистика… Эта лекция… Я начинаю клевать носом, и… просыпаюсь от жесткого касания, словно укол шпаги! Дернувшись, я открываю глаза. Как в училище, в лекционном зале, от крика преподавателя. Перегнувшись через стол, Матмейфер тычет указкой мне в грудь. Я делаю вид, что не сплю, что весь в теме, тут же реагирую:
– Так что ж такое «сохранение»?
Полковник улыбается и грозит мне указкой.
– Сохранение… Мы обязаны уговорить солдата остаться в армии после окончания первого контракта. Сохранить его. Для армии. Мы потратили деньги на его подготовку. Нам дешевле дать ему бонус в двадцать пять тысяч долларов, чем готовить следующего.
Полковник Матмейфер улыбается так, как будто речь идет о его собственных сбережениях. Как будто его деньги, кровные, идут на подготовку солдат.
– Для этого в каждом батальоне имеется сержант «по сохранению», или, если точнее, сержант-инструктор по оставлению в армии. Для офицеров есть офицеры «по сохранению», их называют «карьерными советниками».
Пока он говорит, я вспоминаю родную армию. У нас такими советниками не пахнет. Дослужил человек контракт – его редко кто уговаривает остаться. Разве что сам ротный. Ему хорошие солдаты нужны, классные специалисты, не алкаши и не раздолбаи. А среднестатистический солдат, или «неудобный боец», т. е. хороший, честный, знающий, но упрямый, не позволяющий на себе зло срывать, – таких не просят продлить контракт. Уволился «неудобный», и бог с ним. Даром что профессионал. Какие уж тут бонусы. Или возьмите офицеров. Залетел, скажем, майор или капитан по пьянке – выгоняют. А ведь в него действительно столько денег вложено! Сколько он выстрелов из гранатомета еще курсантом сделал! А сколько патронов расстрелял из «АК»? По доллару штука. Пусть платит штраф! Или дайте ему возможность исправиться! И ведь дают! Но «сохраняют» у нас (после залета) чаще по знакомству или за денежки (вы что-нибудь слыхали о взятках?). Еще и продвинуть могут. Доказательств все эти безобразия не требуют, факты широко известны.
Я замечаю, как Матмейфер снова берет указку на изготовку. Он, как олимпиец, снова готов ткнуть меня рапирой в грудь. Но я, упреждая удар, сверлю его внимательным взглядом. Внушаю ему: «Я не сплюююю…» Черный полковник сдается и продолжает:
– Теперь о рекрутах, о специалистах набора. Мы рекрутируем солдат не только в Америке. Наши станции работают и в Германии, Японии, Южной Корее, на Аляске. Даже на Гуаме.
Гуам, Гуам… Кажется, это остров, который не входит в США, но принадлежит им. Чудно как-то… Свой-чужой остров. Ну да ладно, сильный сам придумывает себе правила, по которым играет.
– Всюду, где есть американская молодежь, вы встретите нашего рекрутера.
Интересно-интересно… И нам вот так же надо. Понаставить военкоматов в Эстонии, Латвии и Литве, в Белоруссии и Молдавии. Да и в Европе. Там же есть русская молодежь? Есть. Эмигранты, их дети, внуки. Вот и начнем их призывать в Российскую армию.
Черный полковник не уходит от темы, как я:
– Вот в этом, две тысячи четвертом году наши рекрутеры должны привлечь на службу в армию США девяносто девять тысяч двести человек. Из них в резерв – двадцать две тысячи. Остальных – в пехоту, в оркестры, в капелланы и в спецназ. Причем! – Указка Матмейфера из рапиры превращается в саблю, он рубит ею воздух. Я напрягаюсь – речь, видать, о каких-то неординарных вещах. – Наша задача – вытягивать на службу людей различных рас, из различных сфер деятельности, чтоб соблюсти баланс между армией и обществом.
Ого! Баланса они добиваются. То-то у них в армии каждый третий солдат – женщина, каждый пятый – черный или латинос. У нас дома, в России – никакого баланса. Бедные в армии, богатые с «белым билетом». Нет, я обязан быть точнее. Богатых богатыми у нас не называют – люди с достатком, обеспеченные люди. Их отпрыски не так часто служат, как дети из обычных семей. Баланс… Где он? Вот, например, кавказцев у нас в десант не берут. Есть даже специальная директива начальника Генерального штаба: «Не брать!» В Северной Осетии тут было сколотили специальную команду призывников-спортсменов (борцов, боксеров) – для службы в ВДВ. Все чин чином, проводили с оркестром в десант. А их вместо ВДВ отправили в стройбат. И что? Сбежали борцы-