Да это же самая настоящая школа продавцов. Только торгуют они не аппаратурой и мебелью. Они продают американскую мечту! Все сбудется, ты только захоти. Из этих торговцев квотами в армии США составляют мобильные команды, и они уже сами разъезжают по войскам и обучают торговать других.
Семинар, на котором я оказался, в самом разгаре. Теперь шипит ученик:
– Если вы… Шшш… Пытаетесь кого-то записать в армию… Шшш… И обнаруживаете некий дисквалифицирующий признак… Например, человек находился в тюрьме за убийство… Шшш… Вам следует приостановить процесс рекрутирования…
Ни-фи-га себе! Убийство! А вы его что, сразу не спросили? Только зашел – оформлять начали?! Но голливудский сержант бесстрастен. Он не ругает, а хвалит:
– Абсолютно правильный ответ! Вы все понимаете это?!
И в ответ все хором:
– Шшшшшш…
На прицел американских рекрутеров, как я понял, попадают и семьи новобранцев. Чтоб можно было через маму-папу уговаривать мальчиков и девочек подписать контракт. А у нас? Родители не участвуют, не ходят в военкоматы, не интересуются, куда их чадо может попасть. Да что там… У большинства солдат российских в семьях некомплект. Мама есть, а папы нет.
Кстати, чтоб попасть в академию рекрутов, сюда, в Форт Джексон, мало выслуги лет. Нужна безупречная характеристика. Нужны бравый внешний вид, выправка, рост, мускулы и так далее. Здесь не допустят, чтоб какое-то «чмо» прыщавое уговаривало молодежь «стать таким, как он». Рекрутер – торговая марка армии США. А торговая марка в Америке – это знамя. Знамя должно гордо веять, а не висеть. И это абсолютно правильно.
Следующая аудитория – советники по контракту. Здесь штабные… Чуть не сказал крысы. Нет, тоже сержанты. И это люди с высшим образованием, доки в области юриспруденции и правил военной службы. Они оттачивают договоренности Минобороны и новобранцев до мелочей. Каждый такой специалист уже знает результаты тестирования своего подопечного. Перед первой их встречей. Рост, вес, наклонности. Контракт должен всему этому соответствовать. Если потом, не дай бог, пойдут противоречия сторон и спор солдата с Министерством обороны дойдет до трибунала – все должно быть чисто. Не выполнил – отдай, тебе должны – пойди получи. Все по закону.
Черный полковник берет меня под локоток.
– Систему набора в армию у нас поменяли после Вьетнама. Призыва в армию с тех пор больше нет. Навредила нам та война. Мы, военные, сами менялись, меняли отношение к армии людей.
Матмейфер поискал глазами свою указку, но она осталась в кабинете, и он вознес палец к небу. Ну прямо… как проктолог. Наверное, он даже ждал, когда я скажу «ОЙ!». Но вовремя вернулся к своей мысли.
– Мы совершили сержантскую революцию! Мы создали особый сержантский клан! Мощную социальную группу! Стальной административный кулак! Мы отдали сержантам права и с ними – ответственность за провал. – Распаляясь, Матмейфер махнул рукой, как кнутом. Он явно имел отношение к лошадям. – Да мы сержантов учили грамоте! Можете представить, нам, офицерам, писать за них приходилось! Да, у нас все раньше делали офицеры! А теперь вот они, сержанты! Это и есть наша сержантская революция. Мы имеем и академии для сержантов, и курсы. Мы их постоянно учим, доводим их знания и умения до совершенства.
Сержанты у нас это, по сути, обычные солдаты. Живут в казармах, дрючат их так же. Были у нас раньше контрактные сержанты, так называемые «сверчки» – сверхсрочно служащие. Ходили они, как офицеры, в «танцевальной форме» (китель и брюки «об землю», обычные брюки и туфли, не как у всех – сапоги). Но лычки на погонах у них были не желтые, как у срочно служащих, а красные. И отвечали они за всякую фигню: в столовой, в секретной части и так далее. У них даже песня своя была, на мотив «Прощания славянки»:
В «.опу» клюнул жареный петух! Ухаааажу на сверхсрочную слууужбу, Буду красные лычки носить!..
И так далее.
Из кадровых военных «сверчки» были самыми низкими по статусу людьми. Штабные клерки. И не было у нас контрактных должностей в боевых подразделениях. А вот прапорщики – пожалуйста. Это другое дело! Наше изобретение, наша гордость! Их как раз «вывели», чтоб заниматься солдатами, командовать людьми. И в быту, и в бою. Чтоб служили они старшинами, командирами взводов. Расползлись прапорщики из боевых подразделений по складам да хранилищам. Появилась поговорка: «Лучше иметь сто ключей на пальце, чем одного отличника боевой и политической в подчинении». Стали прапорщики очень близки к материальным средствам, путая порой свое имущество с государственным. Шутить стали про них: «Все, что завоевано социалистическим отечеством, должно быть надежно защищено. От прапорщиков». Офицеры говорили: «Мы служим, пока ноги ходят, прапорщики – пока руки носят».
Желание прапорщиков что-то стырить со склада было самым сильным в перечне мотиваций его службы. Нет, были прапора, которые в бой ходили. В Афгане в том числе. Однако это исключение из правил. Прапорщики… Да у нас в России и офицерский статус не особенно высок. Я не думаю, что кто-то из американских майоров днем служит, а ночью вагоны разгружает, чтоб семью прокормить. У нас сначала статус офицера надо поднять, потом, глядишь, и до сержантов доберемся. Ладно… Мы все равно всех победим, и в этом, если хотите, наша главная загадка.
Еще немного о сохранении. Такой термин гуляет у нас в армии. Но он ближе к положению беременных женщин, которых кладут в больницу именно «на сохранение плода», при угрозе выкидыша. Дословно это, конечно, не именно так.
У нас термин «сохранение» гуляет на войне. Раньше в Афганистане, а теперь в Чечне. Ищете вы, к примеру, командира какого-то боевого подразделения в полевом лагере:
– Иванова не видели? Может, на задачу куда ушел, на войну?
– Неееет, он на сохранении!
На российском военном сленге это означает, что у боевого командира замена на носу. И лежит он у себя в палатке, а если и встает, то чтоб хлебнуть водочки или пивка. Его не посылают ни в засаду, ни в разведку. Чтоб, не дай бог, не убили за день-два до отъезда домой. Он на сохранении! Это святое.
Прощаясь, черный полковник Матмейфер хлопает меня по плечу. И он мне нравится. Мне вообще нравятся люди, которые горят на работе, а не ползают, как сонные мухи, из штаба в столовую и обратно.
Да, кстати, эту академию американских рекрутеров еще называют «Колумбийский батальон». Отчего? Да черт его знает.
Маленькая ведьмочка и сержант
– Едем на полигон!
Полковник Холл вытягивает свою длинную руку ладонью вверх, в сторону машины. Предлагает садиться.
– Далеко ехать?
– У нас тут сплошные полигоны. И места занятий. Нам нужна полоса препятствий. Вообще-то дождь… Техника безопасности…
Действительно, накрапывает все сильнее.
– А при чем здесь дождь?
– Нельзя на полосе препятствий в дождь, да еще с оружием. Скользко, можно травмироваться.
Не помню, чтоб у нас в армии задумывались над такой проблемой. Дождь? Снег? Есть полоса препятствий в расписании? Все, вперед на полосу!
Мы подъезжаем. Крики. Солдаты, человек двести, мечутся по сосновым зарослям. Выходим на поляну. На мокром желтом песке аккуратно выложены ранцы. В ряд. Дождь не помеха, солдаты его не замечают, хотя лужи от быстрых мощных капель кипят, как желтый гороховый суп.
Что такое эта полоса? Препятствия, сложенные из толстых тесаных, но некрашеных бревен. Это различные стенки и барьеры высотой полтора метра, по грудь. Солдаты, вытянувшись длинной цепочкой, в затылок друг другу, по очереди переваливаются через эти бревна. У каждого в руках винтовка «М-16», брезентовые разгрузочные подтяжки, на ремнях фляги в чехлах, штык-ножи. На руках черные кожаные перчатки.
– А перчатки зачем? – Я поворачиваюсь к полковнику.
– У нас нельзя работать с оружием без перчаток.
Я не спорю и не расспрашиваю. Наши бойцы на Кавказе тоже носят перчатки. Это даже считается за шик. Но им, нашим, перчаток не выдают. Сами покупают, велосипедные, беспалые. Надел перчатки – значит, «рэкс», красавчик.
Меня здесь поражает другое. У каждого бревна дежурит инструктор, естественно, сержант. И придирается к любому, карабкающемуся на бревно солдату. Мы останавливаемся у первого барьера. Аккуратный черный сержант в форменной серо-коричневой ковбойской шляпе с кокардой и черным рюкзаком за спиной распекает очередного «клиента»:
– Неправильно! Ты перелезаешь и держишь винтовку при этом стволом вниз. Ты не должен себя повредить штыком, если он будет примкнут.
Я стою, слушаю его и думаю: в принципе, каждый американский сержант свободно может освоить профессию телевизионного диктора или даже шоумена. Во-первых, внешность. Этот, что перед нами, – высокий, поджарый, мужественный, лихой. Толстые губы его совсем не портят. Усики «а-ля Фредди Меркьюри» добавляют шарма. Он абсолютно уверен в себе. Его хоть сейчас на экран. А еще голос… Громкий, отчетливый, приятный. Классика! У нас дома, в России, сержант… главное, чтоб был поздоровей и кулаки побольше. А там дальше и уверенность появится, и голос. И слушаться такого будут не потому, что Устав велит. А потому, что иначе сержант «зарядит в дыню» (ударит в голову) или «скворечник сделает» (ударит в грудь) – сразу вся дурь пройдет.
Я вижу, как американский сержант отбирает «М-16» у солдата и, пародируя его, показывает сначала неправильные действия, тыкая самому себе стволом в ляжку, а потом в шею.
– Покалечишь себя!
Потом он перехватывает винтовку стволом вниз, направляя чуть от себя.
– Вот так должен держать оружие, вот так. Поворачивай свое тело! Оно должно идти за оружием! Давай! Пробуй еще раз! Вот так! Пошел!
Вокруг нас движутся камуфляжные толпы, соблюдая какую-то неуловимую логику. Они не скапливаются в одном месте, не пересекаются.
А ближайшее к нам бревно пытается преодолеть дама-солдат. Маленькая, полненькая, лицо у нее кругленькое, а нос крючком. Похожа на ведьмочку из сказки Андерсена. Дама виснет на бревне, вцепившись в него руками и обвив ногами. Она никак не может перекатиться на другую сторону, напрягает все свои силы, то пищит, то надрывно воет, но не сдается. Интересно… И у этих-то солдат не хватает мотивации? Да они как заводные автомобильчики, уткнувшиеся в препятствие, все пытаются и пытаются проехать дальше, пока детские лад