м, что за университеты у них такие…
И вот после ужина, считай, уже темной ночью, мы вышли на дело, то есть на съемки. Шли по базе, по закоулкам, пока не добрались до большого здания. Тут все большие дома – это нагромождение все тех же маленьких фанерных домиков. Их спаривают, соединяют, при этом снимают все внутренние стены и перегородки. Получается просторное облагороженное пространство. На этом здании мы видим табличку: «ARMY Learning Center», в переводе на русский – «Армейский учебный центр». Двери стеклянные, окна широкие, без занавесок. Я заглядываю и вижу сквозь стекло светлый зал, столы со стульями – парты. За ними разношерстная военная публика. Кто в камуфляже, кто в черных махровых куртках или в спортивных серых майках с крупной надписью «АРМИЯ» на груди. В центре зала стоит оружейная пирамида, сбитая из некрашеных досок, но она почему-то пустует. Иные сидят с винтовками, взятыми за спину, есть такие, что положили оружие прямо на пол, в проходе (у нас бы их давно сержант изнасиловал за такое пренебрежение к личной «масленке»). А люди… Они корпят над учебниками и тетрадками. Больше я ничего разглядеть не успел, Скаветта привел откуда-то абсолютно лысого молодого человека в очках. Причем оправа у его стеклышек была щегольская, тоненькая, не роговая коричневая, какую выдают новобранцам в Форт Джексоне.
– Саша, познакомься, это сержант Кеннет Пэнт, учитель.
– Должность такая, что ли, «учитель»? От вас всего можно ожидать…
– Нет. Он сержант Национальной гвардии. Но дома действительно преподает.
Сейчас… (Рик глянул в бумажку) «Легальные аспекты гостиничного и ресторанного бизнеса». Вот.
– А что, есть нелегальные аспекты?
Рик шутить был не расположен: мы набегались за день, и ему хотелось побыстрее начать и закончить.
– Ты сам с ним поговори.
– Мистер Пэнт, я вижу, американским солдатам хватает времени и воевать, и учиться.
Сержант-учитель обезоруживающе улыбнулся. Как-то по-детски поежился. И, как бы оправдываясь, выставил свои детские, безмозольные руки ладонями вверх:
– Но ведь у нас в Баграме не каждый солдат участвует в боевых действиях. Здесь не только стреляют, но и обеспечивают. Есть солдаты частей снабжения и подвоза. И мы учим их. Есть специальное расписание. По ночам в основном.
– А чего по ночам?
– Удобно. Во-первых, солдаты по ночам не служат. Они жертвуют временем отдыха, но зато постигают специальность, готовятся к штатской жизни. Менеджмент и логистика туризма и отельного бизнеса. Во-вторых, у нас есть те, что учатся в университетах США дистанционно. Связываются со своими кафедрами по Интернету. И сейчас это делать опять же удобнее. У нас здесь ночь, а в Америке день, все преподаватели на работе.
– И много студентов?
– С марта по декабрь две тысячи пятого года наши курсы закончили сто двадцать солдат. За десять месяцев. Достаточно, я считаю. Да, и о прохождении этих курсов обязательно делается запись в их личных делах.
– А что им дают эти записи?
– Если они решат поступить в университеты в США по этим профилям, то предметы, пройденные ими здесь, в Афганистане, будут зачтены. Дело в том, что семьдесят процентов этих солдат, которых вы видите сейчас за партами, уже работали в гостиничном или в ресторанном бизнесе. Скорее всего, они решат этим же заниматься и впредь, на гражданке.
– А университеты, вы говорите…
– Здесь, в Баграме, служат студенты нескольких университетов. Разных факультетов. Многие, кстати, изучают языки: дари и пушту. Это им, скорее всего, пригодится по службе, а не на гражданке.
– Так, а вы здесь как доброволец, волонтер?
– Нет, я обычный сержант, служу. Занимаюсь с солдатами в свободное время. Я закончил университет когда-то и долго работал в одном из крупных отелей в Нью-Йорке. Сначала был мелким клерком, потом генеральным директором. Мне есть чем поделиться.
– Только в Баграме преподаете?
– Нет, почему. Выезжаем к солдатам и на маленькие базы. В горы, в пустыню. Готовим солдат к продолжению этой учебы на таких же курсах на наших базах в Италии, в Германии. После их возвращения. У нас гражданское образование в армии очень ценится. Это влияет на качество заключаемых в дальнейшем контрактов. Если у вас есть боевые награды, и вы отличник по физподготовке и огневой, и у вас появился гражданский диплом – вас непременно повысят. И в звании, и в должности.
Вот вам очередное отличие нашей, Российской армии и армии США. У меня дома, в войсках, гражданское образование ничего не значит. Военное – да. Гражданское – нет. Офицеры, пришедшие служить после штатских институтов, считаются людьми неполноценными и заведомо никчемными специалистами. Они у нас «пиджаки» (после переодевания в форму долго не могут привыкнуть к слову «китель»). Гражданские дипломы – это бумажка. Например, берем и читаем биографию среднестатистического комбата. Окончил Московское Высшее военное общевойсковое командное училище. Молодец! Дальше… Московское Высшее техническое училище имени Баумана с золотой медалью… Пропускаем! А, вот! Диплом Военной академии Фрунзе – это молодец, комбат! Вот главное! Быть тебе командиром полка, а то и комдивом! А у американцев, видите – гражданский диплом не просто бумажка, это повод для повышения.
Я побродил по учебному центру. Классы, классы. Заглянул в один из них – библиотека. Стеллажи с книгами и журналами. Столы с большими стационарными компьютерами. Все места заняты. Ночь на дворе, а тут аншлаг. Наверное, и у нас, если б дали солдатам возможность общаться с родными по Интернету, тоже мест не было бы. Даже ночью. Да только в частях и гарнизонах Российской армии компьютеры строжайше запрещены. Их просто физически нет, чтоб не было возможности у солдат выйти на шпионское сообщество Запада. Чтоб не искушать русского Ваню… А то не ровен час отправит фото родной, почти секретной гаубицы прямо в Лондон или в Вашингтон – тьфу-тьфу-тьфу!
Новая армия со старыми прорехами…
Последний пункт программы. Афганская армия. Тут уж мне, скептику, подвалило пищи для размышлений. Сержант Скаветта вечерком встал у карты и задвигал по ней карандашом:
– Вот он, Афганистан. Вот уезды, кишлаки, вот провинции. Местное население нас поддерживает. Мы создали национальную армию, и она воюет с нами плечом к плечу. – Я сидел и слушал, подперев кулаком бороду. – За четыре года мы набрали в ряды афганской армии тридцать тысяч. Это неповторимый результат! Скоро мы полностью передадим афганским военным контроль за ситуацией в их стране.
Эх, дружище Рик… Что же ты мне втираешь… Когда вы, американцы, отдавали вот просто так кому-то контроль за ситуацией? Сами, безвозмездно? Да быть такого не может. Еще скажи мне, что отдадим контроль, а сами уйдем. Это вообще будет сказка. Да и потом тридцать тысяч афганских солдат на службу набрали, так говоришь? Ты, дружище сержант, наверняка не был в Кабуле на Кислом рынке. Там, где рядами торгуют американской военной формой. Откуда она, спросишь ты? А я тебе расскажу. Получает молодой афганец весь комплект экипировки при поступлении в родную армию. Получает автомат. И adieu! Поминай как звали! Всю формягу, от тапочек до кальсон, дезертиры сдают на базар, на Кислый рынок, автомат забирают домой, кидают под койку, на всякий случай. Таким образом, мы наблюдаем круговорот солдат в природе. Их набирают, учат-одевают, кормят-вооружают, они бегут в горы, набирают следующих. И так далее. Чтоб посмотреть на этот круговорот, мы с Виталиком выезжаем в Кабул, в Центр боевой подготовки афганской армии. Американская сторона скрупулезно выполняет данные нам обязательства. Возят – показывают нам свою работу день и ночь. Вот сейчас мы приезжаем в учебку афганской армии. Ее еще чехословаки построили (я не знаю, кто из них точно) в 1964 году. Сначала распитие чая с командованием. Маленькие столики, вязкие конфеты-ириски, орешки, облепленные сахарной пудрой, и пиалки с еле окрашенной жидкостью. Налитые «с уважением», то есть не полностью, не до краев. Полные, как говорится, наливают тому, кого выпроваживают: мол, пей и скорее иди. Начальник Центра, бригадный генерал Аминуллах Уардак, поджарый скуластый афганец лет пятидесяти, рассказывает:
– Мы здесь и тактику с солдатами изучаем, и английский язык.
– А язык-то зачем?
– Общаться. С инструкторами. Они у нас из Франции, Германии, Англии, США.
– Долго учат?
– Четырнадцать недель. Это базовый тренинг. Потом тестируют всех. Кого дальше учат, кого служить отправляют. Вернее, на войну с террористами.
Допиваем чай. Сидим еще немного. Здесь, в Афгане, местные люди, если вы не близкие, никогда тебе не скажут: ну все, мол, встаем, поехали. Все плавно. Ты сам должен понять, что уже пора. Вот и мы понимаем. Благодарим и встаем. Едем. Вдоль гигантских залежей старой советской техники. Мне неуютно. Кажется, что вся она сломалась в бою или подбили ее, хотя я знаю, что это не так. Заезжаем на полигон.
Ворот нет, заборов тоже. Просто на песке и в горах все чаще нам встречаются кучки солдат. Они сидят в ряд, скрестив ноги, или собираются кучками, слушая инструкторов, выступающих перед ними стоя. Тут и там стоят темно-зеленые французские тентованные грузовики, виднеются целые поля сложенных бушлатов и ранцев.
Мы выходим из машин и приближаемся к одной из групп. Солдаты, стрелковый взвод, человек тридцать, уперев «калашниковы» прикладом в землю и встав на одно колено, прожигают нас колючими взглядами из-под своих обтянутых пятнистой тканью советских шлемов. Не очень-то они желают попадать в объектив нашей камеры, но протестовать не решаются. Все они одеты в старый камуфляж армии США времен Вьетнамской войны. Видать, склады древней формы в Штатах забиты, как, впрочем, и у нас дома, в России. Но им его, видите, теперь есть куда сдаивать – в Афганистан. Не безвозмездно, конечно.
Меня знакомят с командиром учебной бригады. Это Аминулла Моби. Полковник. Ему лет сорок пять. Смуглый – ну это понятно, он же афганец, высокий, нетолстый. Взгляд у Моби внимательный: в нем читается какая-то внутренняя сила, решительность. Видно, что этот человек привык мыслить, он опытен, многое умеет и многое знает. Он свободно говорит на английском, но с нами общается на нашем родном русском. Моби говорит, я записываю в блокнот.