е такая практика есть. Помню, моего дружка Рому поймали в его Рязанском десантном училище с цинком патрона. Вынес он этот цинк с полигона. И не знаю, зачем уж ему эти патроны понадобились… По идее могли в тюрьму посадить. Но отчислили Рому, просто отчислили. А он ведь Суворовское училище заканчивал, долго к офицерскому званию шел. Ну, делать нечего, отправили моего друга в десантные войска, попал он в 104-ю дивизию, в Ульяновск, оттуда на войну в Чечню. Воевал, получил «Мужика», ну то есть орден Мужества, так у нас его иногда называют. И восстановили Рому! И закончил он училище. Дальше опять попал в Чечню. Потом еще одна война, еще одна… Так и кочует. И этих цинков с патронами теперь вокруг него – миллион.
Мы прогуливаемся с Диасом Ассановым по территории. На плацу, я вижу, идут занятия по строевой подготовке. Роты три курсантов, человек триста, в белых фуражках, в белых перчатках, в белых рубашках, с винтовками на плечах вышагивают по плацу.
– Диас, а что это у них за форма одежды?
– Это выходная. У нас в академии одиннадцать вариантов формы. Камуфляж мы носим по пятницам. Есть повседневная форма: черная рубашка, серые брюки, черные туфли и головной убор. Этот вариант формы, кстати, не меняется уже сто лет. Даже больше. Традиция.
Традиция… А у нас что ни министр обороны, то начинается… Оливковый мундир, просто зеленый, шинели отменить, бушлаты ввести! Да ну их.
– Слушай, Диас, а чего это они маршируют?
– Маршируют? Ну это же плац. Вы имеете в виду шаг строевой американский странный? Я несколько дней вот так учился маршировать. Ничего, привык.
– А что их так много? У вас что, к празднику какому готовятся? Плац-парад будет? Так а что они тогда бродят, как военнопленные, даром что с оружием?
– Так это они часы отрабатывают.
– Что за часы?
– А вы не знаете, что ли? У нас в академии за любую оплошность курсанту начисляют так называемые часы. Опоздал в строй – получай пять часов. Опоздал на занятия – снова пятерочку. Наступает выходной – и ты вместо похода в город идешь получаешь винтовку старую американскую «М-14», кладешь ее на плечо и вышагиваешь на плацу пять часов. Если у тебя большая задолженность, в следующие выходные опять на плац. Наказывают за нарушение формы одежды, наказывают «плебеев» за неформальные отношения со старшекурсниками.
Я насторожился.
– Это что за неформальные отношения такие?
– Ну нельзя просто так «плебеям» разговаривать с курсантами старших курсов. Болтать просто так нельзя. Только по делу.
– А секс?
– В казармах? Исключено. И алкоголь тоже. Нам даже находиться с девушками нельзя в помещении один на один.
– А не в казармах?
– Да кто ж вам скажет. Да, еще о «часах». У нас тут могут одного учащегося наказать, а могут и всю роту. Я слышал, максимум курсанты получали и по сто пятьдесят часов, и по двести. Это за серьезные нарушения, например за самоволку. Больше пяти часов в день у нас здесь не ходят. Поэтому, бывает, наказание растягивается на долгие месяцы.
Мы подходим к бараку. Ну, то есть к курсантской казарме. Нам, журналистам, в нее заходить запрещено. Здесь, в армии США, вообще очень тщательно относятся к праву людей на сохранение личного пространства. Снимать жующих в столовой можно, занимающихся физкультурой тоже. А в казарму нельзя. Я лишь спрашиваю Диаса напоследок:
– А бытовые условия у вас хоть нормальные?
– Я был удивлен приятно, когда приехал. Ну, во-первых, питание достойное. Во-вторых, компьютеры нам сразу выдали новейшие, персональные, «Dell». Есть все: бассейны, клубы, кинотеатры, тренажерные залы и так далее. Но нам не дают главного.
– То есть?
– У нас нет свободного времени, нам некогда наслаждаться всеми этими благами. Трудно планировать. Я же на первом курсе. Большая загруженность.
«Толстый конец»
Курсант Ассанов поднялся по серым ступенькам и скрылся в бараке. Через месяц он станет «яком». Когда перейдет на второй курс. Потом «коровой» на третьем. А потом уже просто «первым» – это уже на четвертом курсе. А у нас в училище первый курс, если не ошибаюсь, «без вины виноватые», второй – «деревья умирают стоя», третий не помню, а четвертый – «ноги на стол, господа офицеры». Вот так.
Петр Черёмушкин, листая блокнотик, поднимает палец в небо. Это сигнал. Сейчас будет какая-то вводная. Я не ошибся.
– Вот ты все спрашиваешь: наказания, наказания… А у нас тут по плану человек, который за все эти наказания отвечает. Идем!
Шагающий впереди Петр смотрит то в блокнот, то под ноги и, остановившись у двери одного из кабинетов, бормочет что-то типа: «Ну вот, кажется, уже и пришли…» Поднимает глаза на дверную табличку, на которой написано: «Befehle-Sergeant-major Butts».
– Ага… Это команд-сержант-майор… Как?! Butts?! – Петр беспомощно смотрит на меня. И снова бормочет: – Я уж не знаю, как это перевести…
Забегая вперед, я вам объясню, в чем дело. Ну, во-первых, давайте разберемся по званию. Команд-сержант-майор – скорее должность а не, собственно, звание. И очень высокая должность. У нас, в Российской армии, такого команд-сержант-майора можно было бы приравнять к командующему всеми сержантами целого военного округа. Дальше в армии Соединенных Штатов Америки уже идет сержант-майор, то есть самый главный сержант всех Вооруженных сил, так сказать, сержант сержантов.
Ну и, во-вторых, по фамилии. Собственно, фамилия Butts переводится на русский как Обухов. А вообще, butt по-русски, если это глагол, означает «бодать» или «натыкаться»; если вы имеете в виду существительное, то «приклад», «мишень», «окурок» или, прости господи, «толстый конец». Выбирайте, что хотите.
Вероятно, последний вариант как раз и смутил нашего Петра. Я думаю так. Это самая подходящая фамилия, которую можно выбрать для команд-сержант-майора, отвечающего за дисциплину такого серьезного воинского организма, как Вест-Пойнт. Ну правда же?
Мы постучались, представились и уже через пять минут беззаботно болтали с его хозяином, афроамериканцем команд-сержант-майором Обуховым, наводящим ужас на всех нарушителей дисциплины этой прославленной академии.
Обухов, а я его сейчас опишу вам, оказался парнем высоким, гораздо выше среднего роста. Плечи его смотрелись не очень широкими для его пропорций. Но если их сравнивать, например, с моими, так я проигрываю ему раза в два. У Обухова крупная голова. Овальная. Нос типичный негритянский, мясистый и с большими ноздрями. Я ловлю себя на мысли – он чем-то напоминает мне нашего прекрасного российского актера и режиссера Константина Райкина. Круглый подбородок, чуть выступающий центральной частью вперед. Маленькие уши. Длинные носогубные складки. Высокий и мощный лоб. Глаза небольшие, совсем черные. Кисти рук на удивление маленькие, не соответствующие мощной фигуре сержанта. Говорил Обухов на каком-то особом малопонятном американском наречии. Его «т» свистело, а «ф» шипело.
Кабинет сержанта Обухова, небольшая комнатка, даже при наличии такого большого хозяина смотрелся пустым. Рабочий стол, сейф, телефон, два стула. Большие фотографии в рамках на стенах с изображениями каких-то военных на полигонах. Шкаф, а на нем одинокая каска в камуфляжном чехле с биркой «Butts» и с торчащими из-под каски черными кожаными перчатками. Посередине кабинета – журнальный столик и совершенно не к месту две фаянсовые фигурки сидящих друг против друга общающихся японских стариков-мудрецов в кимоно и с черными поясами.
Мое внимание привлек написанный ручкой портрет Обухова. В берете и камуфляже. В левом нижнем углу к портрету были приклеены ножны, кожаные, коричневые, с торчащим из них массивным кинжалом.
Мы расселись на стульях и креслах и не торопясь разговаривали. Вернее, в основном говорил сержант Обухов, а я аккуратно подбадривал его своими вопросами. Обухов, рассказывая, жестикулировал кистями рук, то отрывая, то складывая их на коленях.
– Я отвечаю за дисциплину и полевую тактическую подготовку курсантов.
– Здесь академия, академические знания. А вы говорите – тактика… Нет противоречий?
– Нет. Мы даем здесь знания и практику в четырех областях: военной, физической, академической и морально-этической. Но для меня они прежде всего военные, а не академики. Боевой подготовкой у нас занимается генерал, комендант Вест-Пойнта. Я ему помогаю. У нас в любом предмете, в любой теме есть своя военная составляющая. И мы в нашей учебной программе обязательно касаемся подрывного дела, инженерной подготовки, огневой, подводного плавания… У нас есть где развернуться, Вест Пойнт – это шестьдесят четыре тысячи гектаров земли. Несколько полигонов, в том числе танковых, десятки тиров и стрельбищ. Мы изучаем документы и практику военной полиции. Много чего. После выпуска и перед отправлением в часть каждый лейтенант проходит дополнительную, необходимую только ему подготовку. Кроме этого, мы активно изучаем опыт войн, которые идут сегодня. Не прошлых, а настоящих: Ирак, Афганистан. Знаете, ведь к нам специально направляют для воспитания курсантов и преподавания боевых дисциплин настоящих фронтовых офицеров. Они служат в Вест-Пойнте по два-три года и потом снова отправляются в действующую армию.
Вот так. А у нас очень часто бывает: курсант заканчивает училище, выпускается и получает звание лейтенанта. Отличник? Отличник! И этого лейтенанта, не дав понюхать пороху, оставляют служить в училище командиром курсантского взвода. Потом он становится ротным, потом заканчивает академию и возвращается в училище уже преподавателем. Да он войну видел только на конфетном фантике! Он же с солдатами и контрактниками даже не общался! А все туда же – учит курсантов жизни. Это очень и очень неправильно! У нас. А здесь, в Вест-Пойнте, лишь двадцать пять процентов офицеров служат в академии постоянно. Остальные приезжают из войск и уезжают, приезжают-уезжают.
Я переключаю сержанта Обухова на другую тему:
– А дисциплина?
– О, это важно. Курсанты всегда под контролем. Есть целая система наказаний. Здесь наказывают за все. За любой просчет. Если ты вышел отрабатывать штрафные часы на плацу и старшему что-то не понравилось в твоей форме одежды – тебе тут же добавляют часы. У нас тут действует трибунал курсантов. Он разбирает твои проступки. Если ты набираешь слишком много штрафных очков, ты покидаешь академию. Иногда тебя сразу могут уволить, в один момент – скажем, после употребления алкоголя.