Присмотревшись к фотографиям, я понимаю. На них везде команд-сержант-майор Обухов в разные годы службы. Вот он, перемазанный тактическим гримом, крадется по зарослям, вот он стоит в камуфляже, в каске и с «М-16», облокотившись на броню танка «Абрамс», а вот в малиновом берете под крылом «Геркулеса». Хозяин кабинета угадывает мой интерес.
– Это Форт Брэгг. Восемьдесят вторая воздушно-десантная дивизия. Я служил в ней, много стран объездил, в гуманитарных операциях участвовал, таких, как в Руанде, в миротворческих, например в Боснии. А вообще-то еще воевал во Вьетнаме, служил в спецназе.
– А это что за военные? – я указываю на другие фотопортреты.
– Это мои друзья. Они погибли.
Сержант показывает мне кусок строительного материала, явно подобранный на развалинах. Я кручу его в руках.
– Это фрагмент стены Пентагона. Память о нападении террористов в сентябре две тысячи первого года на Вашингтон. Это фотографии ребят, погибших под обломками Пентагона. Я тоже был там и спасал их. Не удалось.
Мы замолкаем. Пьем чай. Но мне интересен этот сержант, я продолжаю его расспрашивать:
– А чтоб занять эту академическую должность, учились специально?
– Конечно. Я прошел положенные курсы в Форт Джексоне. И у меня высшее образование. Я психолог, у меня имеется гражданский диплом.
Аккуратно глотнув зеленого чая из маленькой чашки тонкого бело-голубого фарфора, Обухов обвел нас лукавым взглядом.
– А ведь вы, кстати, не первые русские, которых я вижу и которых встречаю.
– И кто был первым?
– Горбачев, ваш президент.
– Ничего себе! Не президент еще, наверное, а генеральный секретарь. Это, пожалуй, повыше будет. А где, как?
– Это в Вашингтоне было. Встречались ваш Михаил Горбачев… Как вы говорите? Секретарь?
– Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза.
– Да-да! И наш Рональд Рейган, он точно был президент. Наш, американский. Они подписывали Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности.
– Так, а вы, сержант? Вы что при этом делали?
– Я выносил от американской стороны наш экземпляр. Моя задача была вынести и положить его перед Рейганом.
– Справились?
– Конечно! – Смеется. – Я стоял рядом с двумя президентами. И в голову лезли разные мысли. Что-то типа: «Черт возьми! Что я здесь делаю?! Два самых могущественных человека в мире подписывают бумаги, а я им выношу папки с договорами…»
Отдельно от всего в кабинете Обухова находилась полочка со спиртными напитками: армянский коньяк, русская водка, рижский бальзам. И тут же рядом, видимо, родственно-тематическая, фотография курсантов Вест-Пойнта с курсантами в нашей форме, российской.
– Господин Батс, а это где?
– Это Москва. Общевойсковое училище.
– И вы были?
– И я был.
Еще ниже я увидел фото четверых курсантов Вест-Пойнта на фоне храма Василия Блаженного.
Этот маленький кабинет вмещал в себя массу интересного и удивительного. Рядом с окном стояла книжная полка. И знаете, что я на ней увидел? Перечисляю: «Русский лес» Леонова, «Шаги Советов» – неизвестно чья, «Великая Отечественная война Советского Союза», «История мировой войны 1939–1945», «Русская литературная критика 1960-х годов», «Этимологический словарь русского языка» Фасмера, словарь Даля, англо-русский словарь, орфографический словарь, «Гоголь. Повести», собрание сочинений Лермонтова. И еще много-много. Нехило…
Я не думаю, что у начальника нашего Общевойскового училища есть такая подборка.
Во всяком случае, если говорить о ее тематической широте.
«Сумасшедший араб»
Едва я успеваю обменяться с команд-сержант-майором Батсом прощальными салютами «Бай-бай!», как Петр подводит ко мне очередного курсанта и, уперев ладонь мне в грудь, сообщает:
– Через час у курсантов обед. Надо поприсутствовать, это зрелищно. А пока можешь пообщаться, вот тебе еще один курсант, тоже из Казахстана. Давайте потихоньку перемещаться к столовой. А вы разговаривайте, разговаривайте!
Парень, которого Петр при этом держит под руку, представляется:
– Данияр Ратиуллин. Вест-Пойнт, четвертый курс. Заканчиваю академию через пятнадцать дней. Я из Казахстана.
Молодой, смуглый, высокий, с широким степным лицом. Держится так, словно, общаясь со мной, делает одолжение, произносит слова снисходительно, чуть гортанно. Не знаю, может, манера такая – показывать свою независимость, самодостаточность. Впрочем, признаков неуважения ко мне курсант Ратиуллин не демонстрирует. Отвечает на все вопросы. Только думает чуть дольше других, держит паузу, прежде чем что-то сказать. Наверное, это не самое плохое качество.
– Четвертый курс, говоришь… Выпускаешься, значит. А где будешь служить?
– Домой поеду. В десантную миротворческую бригаду. Она стоит в городе Капчагае. Но сначала, после выпуска, пройду офицерский базовый курс в США. Я, кстати, тоже юрист бывший, как и Диас Ассадов. Я знаю, что вы с ним беседовали. Я, как и он, тоже Алма-Атинский университет закончил.
– Эээ, юрист! А как же тебя занесло в армию? Да еще в американскую?
– Мой друг поступал в Вест-Пойнт. Я за компанию решил попробовать. Сдал экзамены, прошел тест на знание английского языка, собеседования с нашими военными из казахстанского Генштаба, потом с американскими военными из посольства США. Я поступил, а мой друг нет, хотя он уже несколько лет пробовал.
– А какие еще есть условия, кроме знаний и здоровья?
– Возраст. Не менее семнадцати лет, не более двадцати трех.
Вот вам и еще одно отличие. В мое время в военное училище можно было поступать до двадцати семи лет. Но был у нас сержант Валера Гарбуз, он писал письмо министру обороны СССР. Ему разрешили персонально поступать. А было ему уже годков двадцать восемь.
– Данияр, а с другими иностранцами, негражданами Америки, ты здесь общаешься?
– Да мы здесь все общаемся. В академии тридцать пять иностранцев учатся. Из двадцати семи стран мира. По их географии можно судить о сфере военных интересов Соединенных Штатов.
– А какие страны?
– Из бывшего Союза – Казахстан, Киргизия. Прибалты есть. Из Европы – Болгария, Словения, Германия, Румыния, Польша. Из Латинской Америки ребята учатся. Арабские страны – Иордания, Кувейт, Египет.
– Долго привыкал к Вест-Пойнту? Первые шаги тяжело дались?
– Не так чтобы… Только зачислили, сразу подстригли. Да-да, тебя здесь сразу стригут наголо и сразу лишают всякого статуса. Иностранец ты, американец, парень, девушка… Все «нули». На тебя кричат, чего-то требуют. Кричат к тому же на непонятном американском языке. Вы же видите, это не чистый английский, тут свое произношение. Весело, короче говоря. В эти же дни тебя осматривают врачи, выдают тебе документы.
– А потом?
– А потом… Знаете, тут, в академии, заведена интересная система адаптации новичков. С одной стороны, тебя безжалостно перемалывают, а с другой… Вот первый, с кем мне пришлось здесь пообщаться, это был спонсор.
– Меценат?
– Нет!
Данияр вдруг обезоруживающе улыбается. От его снисходительности не остается следа.
– Спонсор – это не тот, кто дает деньги. Это ваш американский отец. Он каждому новому курсанту положен. Спонсор помогает советами, его семья заменяет вам вашу родную семью. Посмотрите, на первом курсе учащийся может отправляться в увольнение только раз в семестр, то есть раз в полгода. А спонсор, или, скажем так, ментор, живет, как правило, рядом с академией, и его родной дом превращается в ваш дом. Вы становитесь «приемным сыном» в его американской семье. У меня спонсором был подполковник Меер, преподаватель русского языка. Я очень благодарен ему. Он действительно помог мне пережить этот первый год в Вест-Пойнте. Спонсора можно и поменять, если он вам не подходит. Я этого делать не захотел.
– А с курсантами как завязывались отношения? С такими же новичками?
– Сначала я начал общаться со своим соседом по комнате. Это парень из Нью-Гемпшира, есть такой небольшой штат в Новой Англии, на северо-востоке США. Простой скромный парень. Знаете, эта система домашнего образования в Соединенных Штатах… Короче говоря, сосед оказался не совсем общительным парнем. У него даже опыта не было отношений с чужими людьми. Я для него был культурным шоком. Да и он для меня. Первый американец, с которым я жил под одной крышей.
– Тяжело, значит, отношения складывались?
– Нет-нет. Тут все больше мы общаемся по учебе, по службе. Мы же здесь заняты по двадцать четыре часа в сутки. А проблемы в личном общении… У кого этого происходит и кто не может решить таких вопросов, те здесь не задерживаются. Остаются маленькие личные проблемы, какие-то конфликты мелкие, даже появляются люди, с которыми ты просто перестаешь разговаривать. Но от этих проблем лично я, во всяком случае, стараюсь уйти. Ну не решать же их здесь силовым методом. Он не всегда работает, а здесь он к тому же совсем неприемлем.
Мы прощаемся с Данияром и выходим на «свободные территории». Опять необъятный парк, опять бескрайние газоны. Вокруг, по тенистым аллеям, вышагивают туристы: какие-то девушки в обтягивающих шортах, молодые и пожилые мужчины… Короче говоря, жизнь вокруг академии не останавливается. Она идет.
Основное место в центральной части Вест-Пойнта занимает поляна с коротко стриженной ярко-зеленой травой, по которой не только ходят курсанты, но и скачут белки. Не сказать, что поляна идеально ровная, но она без особых бугров и впадин. Одним из своих флангов газон плавно переходит в футбольное поле с воротами. Смело. Смешение стилей, я бы сказал, официального и спортивного. А над стадионом высится лозунг: «Go Army Beat Navy». Знаете, что это означает? – «Вперед, пехота, бей моряков!» Я бы сказал, это еще смелее.
Академия выходит на поляну огромным серым фронтоном «Месс-холла». Вокруг себя я вижу позеленевшие медные памятники американским генералам и полководцам. Полководцы или стоят, или восседают на лошадях с поднятыми вверх мечами и саблями. Есть такие, что одеты в американский военный мундир прошлого века, в кителях и фуражках, в брюках навыпуск. В свободных позах: скажем, руки на поясе, или вон как Дуглас Макартур: с кителем, фривольно перекинутым через руку. Интересно, а есть ли у курсантов Вест-Пойнта какие-то неформальные ритуалы, касающиеся этих изваяний? Например, у контрольно-пропускного пункта моего училища стоит самолет, истребитель, как бы взмывающий в небо. И вот в ночь перед вручением лейтенантских погон курсанты каждого выпускного батальона рисовали на нем звезды. Во время войны такие звезды означали количество сбитых вражеских «Юнкерсов» или «мессеров». А у нас – количество лет, прошедших с самого первого выпуска. А еще рядом с нашим училищем располагался племенной совхоз «Китово». На въезде стоял памятник – мощный бетонный бык с большими яйцами. Так вот эти яйца, пардон, наши курсанты обязательно красили. На Пасху. Не ведали, что творили. А мой папа заканчивал военное училище в Петродворце, под Питером. Так они натирали до блеска гениталии медному Гераклу в парке. Ну и так далее, и тому подобное. Традиции.