м оборачивалась для несчастного оньгъе припадком раздражения и плохо сдерживаемого гнева. Эльф не желал быть послушным, демонстративно игнорируя все указания добровольного спутника и лекаря в одном лице. С отвращением пил отвары, что готовил ему Пард из знакомых целебных растений, не позволял ставить примочки и тем не менее выздоравливал не по дням, а прямо-таки по часам. Парду становилось чуть ли не до слез обидно. Пациент сам себя лучше всякого лекаря может вылечить. Ну почему люди так не могут? Что за вселенская несправедливость? За что этому остроухому отродью такой дар, в то время как люди от маленькой ранки могут помереть в три счета?
Они уходили все дальше и дальше на юг, убегая от подступающей осени, постепенно притираясь друг к другу, можно сказать даже привыкая, хотя наибольшие усилия потребовались именно от Парда.
Голос у эльфа восстановился довольно быстро, о чем сам оньгъе узнал совершенно случайно, когда услыхал, как тот тихонько мурлыкал себе под нос песенку, когда мылся в ручье. С мытьем вышла отдельная история. Пард себя никогда не считал засранцем, но патологическая тяга эльфа к купаниям была ему непонятна. Зачем, скажите на милость, полоскаться в воде, если накануне они до нитки вымокли под проливным дождем, зарядившим на целый день?
Снова зубами пришлось скрипеть, когда эльф вернулся от ручья не только чистый, но и с тремя рыбинами, нанизанными на примитивную острогу.
– Это ты рыбам песенки пел? – мрачно поинтересовался оньгъе, сердито потроша добычу.
– Нет, себе, – без зазрения совести признался Ириен.
– Дурному не скучно и самому, – фыркнул Пард.
– Сегодня мне почти не больно говорить.
Он осторожно разминал до сих пор неловкие пальцы, которые, в отличие от всего остального, заживали медленно. Медленно, разумеется, относительно той удивительной скорости, с какой исчезали с его тела иные раны. Даже шрамов почти не оставалось.
– Может, все же на следующем привале я сварю отвар из корешков зубата и ванночки из него поделаем? Верное же средство, – давясь раздражением, предложил Пард.
В ответ, как обычно, он получил тяжелое отстраненное молчание. Парду оставалось только созерцать лохматую макушку. Остроухий предпочитал сидеть в странной позе, упершись лбом в согнутые колени. Пард смотрел и злился. На него и на себя.
– Если ты считаешь, что мои лекарства не подходят, то так сразу и скажи, – пробурчал он, возвращаясь к рыбе.
– Некоторые помогают.
Право слово, слышать это было приятно, хотя Пард никому не признался бы в том даже под пыткой. Рыбку он обмазал глиной и запек в угольях. Не еда, а сплошное блаженство, если бы только не требовалось чистить кусочки для эльфа. Мелкие движения были тому недоступны. Странное дело, но челюсть свою Ириен вправил и залечил чуть ли не в первую очередь. Парду, еще в бытность учеником скотьего лекаря, пользовавшего по бедности не только животных, но и людей, довелось сталкиваться с такими неприятными переломами. И он видел, как люди мучаются, пьют через трубочку, едят жиденькую кашку, а иногда и калеками остаются на всю жизнь. А тут всего ничего, какая-то пара суток с небольшим – и полный порядок. Парда трясло от злости и зависти.
– Ты ведь колдун, что ж тебе твоя волшба не помогает с руками-то?
Пард вложил в вопрос все накопившееся злорадство.
– Я не целитель, – спокойно пояснил эльф, не реагируя на явную насмешку. – Я знаю только несколько самых простых заклинаний. Кровь могу остановить, простой перелом срастить, ожог или рану затянуть, шрам убрать – вот и весь арсенал.
– А тот, через щеку, на память оставил?
Ириен невольно потрогал белую толстую нитку рубца, идущую от правого уголка рта к виску.
– От волшебного оружия шрамы не исчезают. Только тот, кто нанес рану, может ее излечить.
– А он, я так понял, не хочет, – усмехнулся недобро Пард.
– И не хочет, и не может. А что касается пальцев, то переломы слишком сложные. Да и больно сильно.
– Так сильно, что мочи терпеть нет? – с наслаждением нахамил оньгъе.
Но Ириен ответил серьезно:
– Я несколько раз пытался, но сознание терял. Не получается.
– А почему тогда от помощи отказываешься? Может, корешки-то помогут?
– Лошадям твои корешки помогают, а у… нелюдей от зубата хрящи окостеневают, – нехотя пояснил эльф. – Мне так разок локоть «полечили». Еще чуть-чуть – и сустав бы уже никто не смог разогнуть.
– Я не знал, – честно признался Пард.
– Ну так теперь знать будешь и никого калекой не сделаешь, лекарь, – сказал эльф как отрезал, продемонстрировав кусочек своего подлинного норова.
Оставалось Парду только челюстью хлопать от неожиданности. Он, конечно, обозлился поначалу, но к сведению случай принял и даже повадился советоваться с Ириеном о лечебных свойствах иных трав. Многого он от эльфа не добился, но попутно выяснилось, что тот изведал в своей жизни немало неприятных приключений, заканчивавшихся серьезными ранениями, и очень часто оказывалось так, что помочь было совершенно некому и приходилось обходиться своими силами.
– А ты кто такой? – поинтересовался как-то раз оньгъе.
– Как это кто? – не понял Ириен.
– Наемник, бродяга, пилигрим, шпион?
Тут эльф внезапно задумался, сделав для раздумий остановку прямо посреди дороги.
– Наверное, наемник.
– Наверное?
– Я ношу оружие, я воин, я иногда нанимаюсь в армию, значит, я – наемник. По крайней мере так можно охарактеризовать род моих занятий.
– Но на самом деле ты считаешь себя кем-то иным? – догадался внезапно Пард.
– Почему ты так решил? – холодно спросил Ириен.
– Очень просто. Я, например, сбежал со службы, значит, я дезертир и к тому же предатель, но я таковым себя не считаю, потому что никто не спрашивал, хочется ли мне быть солдатом. Правильно? Я всегда хотел за лошадьми ходить, быть для всяких тварей лекарем, им я себя в глубине души и считаю. Да, недоучкой и невеждой, но именно лекарем, а не дезертиром.
Внезапно эльф улыбнулся. Еле заметно, самым уголком губ, и то была первая улыбка, которую Парду довелось видеть на его лице. Кривая и неловкая, но это первый признак выздоровления, как говорится в «Канонах».
– Да ты философ, Пард. Этак каждый станет считать себя на самом деле кем-то иным. Шлюха – жертвой мужской похоти, наемный убийца – непризнанным поэтом, а пьяница – праведником. Хотя, возможно, ты и прав. Из тебя на самом деле лекарь лучший, чем солдат.
Пард надулся, углядев в его словах скрытую насмешку. Можно подумать, эльфу виднее, какой он воин, если он и лекарь не самый лучший. Но буквально на следующий день оньгъе выпал случай убедиться в том наглядно.
– Сюда идут люди, – внезапно сказал эльф.
– Что?
– Я говорю, что в нашем направлении со стороны дороги идут люди. Числом… э… одиннадцать.
Глядя, как Ириен аккуратно положил у ног мечи, Пард тоже придвинул свою секиру поближе. Люди эти могли быть кем угодно: лесорубами, охотниками или такими же бродягами, но им следовало увидеть, что два путника возле костерка совсем не безоружны. Прошло еще несколько мгновений, и Пард тоже услышал шуршание в кустах, топанье десятка ног и пыхтение. Эльф даже ухом не повел, продолжая поворачивать прутик с кусочками жирного кролика – вечерней своей добычи.
В людях, которые стали появляться со всех сторон из-за деревьев, Пард сразу и безошибочно опознал отъявленных головорезов. И он никак не мог ошибиться. Оньгъе сам мог стать точнехонько таким. Если бы захотел насиловать, убивать и грабить безнаказанно – до тех пор, пока из брюха не выпустят кишки или шею не обовьет жесткая веревка. Только двое из банды оказались метисами, а остальные представляли собой столь любимую оньгъенскими попами расу «настоящих» людей. Но такое явное преимущество никак не отражалось на их бандитских рожах.
– Что я вижу?! – радостно воскликнул самый толстый и розовощекий из компании. – Оньгъе в компании с эльфом? Ниски, я не сплю? Или, может быть, сегодня какой-то особенный день?
Квартерон с грязной каштановой шевелюрой игриво хохотнул в ответ, но тяжелый топор в его руках выглядел совсем не игрушечным.
– Оньгъенская собака моя. Родня как-никак.
– Трахни рыжего, как дед бабку твою трахал. Авось понравится, – предложил смуглокожий красавец со сломанным носом.
Головорезы довольно заржали. Предстоящая забава их весьма привлекала. И они, и даже Пард прекрасно понимали, что двое против одиннадцати просто не могут выстоять. Типичная оньгъенская внешность Парду приносила одни только неприятности, начиная от проклятий, брошенных негромко вслед крестьянкой, и заканчивая тяжелыми побоями. Даже сбрив бороду, он оставался бритым оньгъе, безошибочно узнаваемым в глухую безлунную полночь.
– А что будем с чучелом делать? – вопрошал тем временем толстяк – главарь.
– Прирезать его…
– В Морокене за остроухих дают десять монет серебром…
– Да на кой нам эльф?
Предложений было много, и разнообразием они не отличались. Пард невольно покосился на Ириена. Тот нимало не смутился и на высказывания разбойников обращал внимания не больше, чем на ветер в кронах местных кривых сосен. Но едва главарь сделал шаг в его сторону, эльф неуловимым движением подхватил мечи и принял недвусмысленную стойку. Определенно, он собрался драться.
– А ты совсем тупой, – усмехнулся толстяк. – Считать не умеешь?
– Умею, – сказал эльф и без всякого предупреждения пошел в атаку.
Мечи в его руках ожили, и за их бешеным блеском Аннупард не сумел разглядеть тех быстрых, текучих движений, которые превратили эльфа в неуловимую тень. Брызги крови расцвели под росчерками его мечей.
– Девять, – сказал Ириен.
Два трупа молча рухнули в начинающую желтеть траву и тем самым побудили к действиям остальных разбойников. Одного, того самого квартерона, Пард зарубил сразу и схватился еще с двумя. Ему повезло, потому что оба оказались не слишком умелыми мечниками. Он тоже не мог похвастаться каким-то особым мастерством, но все же четыре года на войне дают больше практики, чем многие годы грабежа беззащитных. Тем временем Ириен максимально сократил преимущество противника посредством стремительного отсекания голов, рук и ног. Пока Пард справился с одним из своих враго