Вечером этого же дня я был в небольшом городке у Черного моря. Через три дня я встретился с Колей, пятнадцатилетним парнем, приславшим в редакцию странное и неожиданное письмо.
Первое впечатление: нагл.
— Дайте закурить, — просит он меня и разваливается в кресле, расставив широко ноги.
— Все, что ты написал в письме, — правда? — спрашиваю я строго.
Он пожимает плечами.
— Значит, ты глава банды из восьмидесяти человек, вас все боятся… ты ездишь на мотоцикле «Ява»?
Он кивает головой и стряхивает пепел о краешек пепельницы.
Первое впечатление: курит совсем недавно, так недавно, что, наверное, ни один миллиграмм дыма не опускается ниже гортани.
— Далее. В парке, — я называю место в городе, известное здесь каждому, — ты собираешь свои «пятерки» и даешь указания, что и как делать. Правильно?
Он кивает головой.
— Вы ненавидите обывателей, спекулянтов, взяточников, вообще подонков и карьеристов.
— А вы разве нет? — спрашивает он.
Первое впечатление: совсем мальчишка, тоненькие руки, лохматый, достаточно приличные джинсы, цепочка на шее.
— Итак, значит, иногда вы берете мотоциклы, и 100–110 км в час мчитесь по шоссе. Работники ГАИ вас боятся.
— Не все, но некоторые, — уточняет он.
Что еще? Пожалуйста. Однажды, проезжая с друзьями вот так, на все 110, прижавшись к рулю и выжимая газ, он первым увидел огненную змейку, пронзившую налившиеся хлебные колосья. Он первым стащил с плеча кожаную куртку и бил ею колосья, пока огонь не был остановлен. Немного обгорел — руки, лежал в больнице. Но поступили они так не для славы и какого-то уважения.
Что еще? Решили конфисковать деньги у одного гражданина, которые тот добыл абсолютно нечестным путем. Дело провели ночью. Втроем. Всего втроем. Милиция до сих пор найти не может следов.
Я смотрю на его тоненькие руки и ладони, которые стали влажными. Сигарета дымится в пепельнице — он забыл про нее, и серый столбик пепла дойдет сейчас до фильтра.
Забыл? Испугался?
Первое впечатление: трус. Боится, что сейчас я сниму телефонную трубку, наберу «02» и сообщу: «У вас есть нераскрытое преступление? Передо мной сидит один из его участников. Приезжайте!»
— У нас есть клятва. Устав. Из-за друга можем рискнуть чем угодно. Любим угонять машины. Только частные.
— А деньги переводите в детдома?
Он смотрит внимательно, смеюсь я или по-настоящему, подбирается в кресле:
— Иногда в детдома.
Первое впечатление… Ладно, никакой банды в 80 человек, нераскрытых квартирных ограблений, угонов автомобилей не оказалось — это выяснить было не так уж трудно в соответствующих организациях. И пожара в хлебном осеннем поле тоже не было — и это проверить оказалось нетрудно. И мотоцикла, на котором можно выжать 150 км в час (чего уж там мелочиться — 110), — мотоцикла тоже нет. Ничего нет, абсолютно ничего. Факты, изложенные в письме, по которому я тогда выехал в командировку, не подтвердились.
Можно было спокойно ехать на вокзал и домой, в Москву. Чтобы тиснуть в газете разоблачительный фельетон. Но о чем?
Давайте разберемся.
Было ли что-то страшное в мечтах? Кажется, нет. Да и мечты-то в основном высокие, светлые. Поле, вдруг неизвестно откуда взявшееся в душном летнем городе, и огонь, коварный и безжалостный, и этот мальчишка пятнадцати с половиной лет, абсолютно городской. Как для газеты. Или как из газеты.
Но ведь горящие поля встречаются в жизни ребят, да и в нашей собственной не так уж часто, а в его, конкретной жизни они так и не встретились. Конечно же, можем сказать этому парню: всегда будь готов к тому, чтобы загасить огонь, отбить нападение хулиганов на незнакомую девушку. Но жизнь обыкновенная, она все-таки чаще без всяких экстремальных ситуаций.
Как же быть тут ребятам? Как реализовать свои мечты? Как добиться престижности среди сверстников?
В школе, кстати, удивились, что Колю разыскивает корреспондент. «Нормальный», «учится — четверки, тройки, мог бы лучше», «я не знаю, кто его товарищи, по-моему, их нет», «иногда уставится в потолок и абсолютно ничего не слышит», «хотел вывести двойку по физкультуре. Очень слабый мальчик, абсолютно не приспособленный к жизни».
Это мне сказали в школе.
А дома я застал только его маму. Отца у Коли нет.
«Он у меня домашний. Я говорю ему: „Ну ты хоть ребят к себе приведи или в гости сходи на день рождения…" Придет и, понимаете, ляжет на диван и может часов шесть, не вставая, слушать магнитофон… Сначала я думала, болеет. Сейчас привыкла… Джинсы — это ему брат двоюродный достал. Он моряк… Последнее время стал грубить… да кто из них в таком возрасте не грубит? Мотоцикл? Какой мотоцикл? Да кто же на нем ездить будет? Я, что ли?»
Ниточка жизни Коли, как я ее представляю: один у матери, которая его очень любит и делает все, чтобы ему всего хватило и не было никакой нужды; дом, его маленькая комната; сверстники мужали в уличных боях, образовывали свой круг общения, куда сам он прийти не сумел; здесь, во дворе, он не смог утвердить свое право на собственную неповторимую личность; в школе можно было завоевать уважение, хотя бы учителей, учебой — не получилось; силой? — какая уж там сила у домашнего мальчика, ни разу в жизни не игравшего в футбол. Последнее время он окружил свою жизнь некой тайной, и ребята это заметили, но снова поздно — к концу девятого класса, когда отношение друг к другу уже сформировалось. Оставалось последнее — письмо в газету.
Это — предположение, гипотеза, и как всякая гипотеза, относящаяся к области человеческих отношений и самого человека, она может оказаться ложной.
Но как бы там ни было, вот этот, почти анекдотический случай еще и еще раз показал, как нужно «что-то такое…» человеку: яркое, неожиданное, необыкновенное. И как выход в жизнь. И как уход от одиночества.
То, что в ясный и солнечный день, в двух шагах от городского Дворца пионеров, в кустах у реки не было совершено убийство, чистая случайность. Прошел бы кухонный нож несколькими сантиметрами левее и выше — быть беде. Траектория глупой железки спасла шестнадцатилетнего Александра Зыбина от гибели. Волей случая не стал убийцей шестнадцатилетний Андрей Хлыбов.
Об этом я думал, когда, стараясь не поскользнуться, пробирался от реки наверх, а потом, поднявшись, пересекал открытое пространство, отделявшее землю от асфальта. В февральском снеге растворились, как не были, те несколько августовских минут, после которых потерпевший Зыбин попал на 16 дней в больницу, а преступник Хлыбов — на 5 лет в колонию усиленного режима.
«Ну что? — спрашивал я сам себя. — Теперь понятно, что произошло здесь?»
Да, я пролистал кипу бумаг в уголовном деле, встретился с десятком людей, знал по минутам, кто где стоял, кто куда повернулся и кто в какую сторону побежал. Но, оказавшись на месте преступления, сейчас уже голом, заснеженном, я отчетливо понял, что, зная все, не понимаю главного. И поэтому мне не то что трудно — невозможно себе представить, чтобы так, среди бела дня, почти на виду…
Пытаюсь восстановить в памяти то, что знаю. Утром 28 августа потерпевший Зыбин попросил у матери деньги: недостающую до нужной суммы двадцатку. Сначала мать не дала, тогда он заплакал и сквозь слезы сказал, что у всех, кроме него, есть джинсы. Слезы помогли. Зыбин вылетел с деньгами на улицу. Несколько часов он провел в квартире Валерия Попова. Они то ли играли в карты (показания Попова на следствии), то ли смотрели телевизор (его же, более приглаженные, на суде). Потом вместе с Валерием вышли на улицу, пересекли двор. Был полдень.
Хлыбов с самого утра сидел дома: «необыкновенно возбужден, шутил, смеялся» (отец — суду). Время для встречи с Зыбиным — полдень — он назначил сам. Положил в карман брюк кухонный нож. Вышел во двор. У подъезда Зыбин протянул ему деньги, сказал, что иначе он их потеряет. Втроем они пересекли двор, мирно и даже весело разговаривая друг с другом. Так, дальше… Дошли до речки, повернули налево, вдоль берега. Потом… Потом и случилось то, что случилось…
«Зыбин сказал мне, чтобы я шел за джинсами и принес ему, а пока он будет купаться. Я пошел в кусты, чтобы найти место, где убить Зыбина. Нашел и вернулся за ним. Зыбин уже искупался и вышел из реки. Я сказал, что джинсы надо примерить. Я и Зыбин по тропинке пошли в кусты. Зыбин шел немного впереди меня, я его поддерживал, чтобы он не упал. Когда я дошел до места, где задумал его убить, я сказал ему: „Подожди". Зыбин повернулся вполоборота в мою сторону. Я достал из кармана брюк нож и ударил два раза… Он побежал. Я сделал за Зыбиным несколько шагов, но кусты кончились. Я повернулся и той же дорогой, какой пришел, вернулся обратно. Я пришел к матери на работу, все рассказал ей и отдал нож…»
Вот и все.
Не в драке, не в ослеплении, не обороняясь, а расчетливо и коварно обманул, привел, выбрал место…
Но что же, что же здесь не так? Чего не хватает в этой картинке, чтобы она приобрела полную, без единого облака, ясность?
Не хватает ерунды, нелепицы — джинсов.
Джинсов, за которыми Зыбин, как на веревочке, шел по дороге, указанной Хлыбовым, никогда не существовало в природе. У Хлыбова попросту не было возможности их достать. Сам он их тоже никогда не имел. Время и место он назначил не для купли-продажи — для убийства.
С того самого дня — за неделю до преступления, когда Хлыбов пообещал достать джинсы, Зыбин жил в предвкушении праздника. Я не оговорился и не преувеличил. Вместо джинсов в иной момент мог быть модный диск, гитара или, скажем, мотоцикл, на котором, как на крыльях, промчишься мимо ошалелых прохожих. Знаем ли мы, что для них — подростков означают эти вещи? Кусочек вселенной, которую они создают вокруг себя и в которой вертятся сами, или, может быть, что-то иное?
Я не хочу сказать, что если бы Зыбин не потребовал от Хлыбова достать джинсы и Хлыбов не обещал ему, зная сам, что не выполнит своего обещания, тогда бы преступления не произошло. Нет, конечно же, нет. Но именно джинсы трагически окрасили взаимоотношения двух подростков в ту последнюю неделю. Взаимоотношения, которые тянулись куда дальше, чем за эту, последнюю неделю, до встречи у реки.