— Это не совсем так… Все дело в порядках. Вчера мы поехали с друзьями на матч «Спартак» — «Кайрат», и нас вывели за то, что мы сидели на два ряда выше, чем было написано в билетах. И у каждого по рублю десять пропало.
— Сочувствую, но выводят-то чаще всего за драки!
— Какие драки! Выводят за то, что хлопаешь, кричишь, за то, что ездишь с командой. Забирают, записывают адреса и присылают в школы. Мы ездили в Киев, и одного моего друга забрали перед матчем и написали письмо, что он «устраивал бесчинства».
— А если ребята нетрезвые?
— Нетрезвых на матч не пускают…
— Кто же тогда дерется? Скажи, вот какие отношения у вас с фанатами ЦСКА?
— Плохие…
— Вот видишь…
— Но все драки на улицах происходят потому, что запрещают болеть на стадионах.
— И что же, по-твоему, надо делать?
— Я думаю, что надо вот что сделать: обратиться к фанатам и сообщить, что на матче можно поддерживать команду, а после матча — нет. А то сейчас шумят на улицах, распугивая прохожих… Куда-то надо девать энергию.
Ситуация пятаяКоманда
Чем больше я встречался с фанатами: и на улицах, в засыпающих скверах, и при свете дня, в стенах редакции, тем больше убеждался, что нет, не в футболе дело.
Футбол скорее символ, вокруг которого можно объединяться и который можно защищать.
Ранняя весна. Вечер. Сижу в гостях у друзей. Вдруг — шум за окном, непонятные крики, топот. Быстро куртку на плечи, в лифт, и вниз — на улицу. По тротуару, оттеснив к стенам домов прохожих, идет колонна ребят в одинаковых красно-белых шапках и такого же цвета шарфах. Впереди какой-то парень, пятясь, дирижирует красно-белым зонтиком, и в такт взмахов колонна выкрикивает: «„Спартак" — чемпион», «„Спартак" — чемпион».
Человек лет сорока-пятидесяти возмущенно говорит: «Из-за них теперь на стадион не хожу; сомнут — и не заметишь. Вон уже и на улицу вышли».
Покричав еще немного, ребята разбежались.
Кто они? Откуда взялись? Где умудрились собраться вместе такой толпой? Почему вышли на улицу?
Неужели, думал я, именно любовь к спортивному клубу так соединила ребят? Но давали ли повод для подобного идолопоклонства «Спартак», другие спортивные клубы, чьи болельщики, вслед за спартаковцами, начали громко заявлять о себе в крупных городах? Слишком уж несоизмеримыми представлялись фанатичные вопли ребят в поддержку футбольной команды с куцыми успехами самих футболистов.
Но время шло, и оказалось, что футбольные страсти перерастали арены стадионов и вырывались на улицы и скверы. Стены домов, заборы, телефонные будки покрывались призывами и лозунгами, прославляющими любимую команду, или, наоборот, унижающими команду соперников. Ерунда, мелочь: цвета шапок и шарфов — превращала подростков одного двора, одной школы в противников, готовых ради «своих» цветов позабыть и школьные компании, и дворовые привязанности. Футбольные матчи нередко заканчивались конфликтами между юными болельщиками или приводили к неожиданным уличным происшествиям, свидетелем одного из которых я стал однажды весной. Стало казаться, что футбольное боле-ние и хулиганство — одно и то же, только одно более организованно, а другое — более стихийно.
Что футбол — лишь символ, я понял впервые, когда познакомился с семнадцатилетним Кириллом, тем самым парнем с красно-белым зонтиком, под дирижерские взмахи которого толпа скандировала: «„Спартак" — чемпион». С того весеннего вечера я видел его не раз: и на стадионе, и на улицах. И всегда он громче всех кричал, активнее всех размахивал руками или зонтиком в такт крикам, был наиболее ярким в толпе одинаковых подростков. Однажды я пригласил его прийти в редакцию и рассказать, ради чего весь этот сыр-бор, и он, к моему удивлению, с легкостью согласился (потом я уже привыкну, что ребята не только хотят подобного разговора с взрослыми, но и стремятся к нему; просто мы, к сожалению, не всегда хотим этих диалогов и не всегда готовы к ним).
То, что рассказал Кирилл, было, конечно же, интересно: выезды с командами в другие города, стычки с местными болельщиками, неожиданный автограф Рената Дасаева, популярный диск, проданный ради билета на самолет в Тбилиси (там матч!), реакция мамы, визит участкового, сорванная шапка противника, синяк под глазом. Какая бездна жизни, незнакомой нам, взрослым, открывалась за обычным футбольным болением! Но больше всего меня поразил тогда сам Кирилл. Как он представился: «Кирилл, спартаковский фанат», как высказывался о болельщиках других команд: будто это и не его сверстники, а какие-то инопланетяне, которые неизвестно где живут и непонятно чем питаются; как повторял вновь и вновь слово «команда», относя его не только к команде футболистов, а и к своей — команде фанатов. Он, почувствовал я тогда (и это чувство не покидает меня все время знакомства с представителями разных команд), осознавал себя не просто семнадцатилетним парнем, выпускником школы, городским жителем и т. д., а представителем определенной группы подростков, защищающей определенные символы. Он почувствовал тогда, при первой нашей встрече, что я могу не понять этих символов и наверняка не пойму: не из этой команды; и потому, очевидно, тем более горячо доказывал: он — фанат, их — много, они — вместе. Этим-то, конечно, и объяснялась та легкость, с которой он согласился на визит в редакцию: доказать, объявить всему миру.
Подобную, открыто декларируемую принадлежность к той или иной группе я не встречал раньше и потому-то сам для себя назвал Кирилла, других подобных ребят, представителями новой волны подростков.
Футбольные фанаты были первыми. Вслед за ними появились другие «команды», соединенные иной символикой: у одних были коротко остриженные виски; другие отличались друг от друга булавками, прикрепленными на курточках и джинсах; третьи поражали странной не очень приятной одеждой.
Сколько потом было встреч с подростками новой волны!
Вот визит родителей в редакцию: «Наш сын связался со „скейтбордистами". Они не просто катаются на досках: у них свои места сборов, скейты — только повод собраться вместе».
Вот письмо учителя: «Старшеклассники создали группу „Суд“ — измываются над теми, кто не с ними». Заметка в городской газете, полученной мной из Сибири: группа подростков носит рубашки одинакового темного цвета, украшает их всякими зловещими символами.
И чем дальше я сталкивался с подобными ребятами, тем больше понимал: неважно, как сами ребята называют свои команды, какими словами, из каких языков определяют свое положение среди сверстников. Им было важно то, что им хотелось называться, выделяться и из среды взрослых, и из толпы своих сверстников.
А что же делать при этом взрослым? Тем, кто растит и воспитывает? Не заметить? Отойти в сторону? Позвать на помощь «дядю милиционера»?
Сначала — понять, а для этого выслушать, услышать, вызвать на диалог. Ведь часто все наши недоразумения происходят как раз из-за нежелания и лености выслушать тех, кто моложе нас по возрасту и жизненному опыту.
В телефонной трубке шум улицы, рокот машин, сквозь все эти звуки города — голос семнадцатилетнего Андрея.
— Мы называем себя группой «Рок на колесах».
— То есть вы рокеры? Катаетесь на мотоциклах?
— Да. Мы собираемся каждый вечер на одной площадке.
— А кроме того, что вы мотоциклисты, что вас еще объединяет?
— Ну как что? Вас это интересует?
— Да, конечно.
— Вы, может, про нас напишете?
— Не обещаю, но может быть…
— Странно… Ну, ладно. Мы собираемся каждый день, ребята почти одни и те же. Но некоторые приезжают впервые. Тут же становятся нашими. У нас даже есть и молодожены.
— А какие ваши отличительные признаки? Как вас можно узнать?
— Преимущественно кожаные куртки. Шлемы синие или черные.
— И часто вы собираетесь?
— Я же сказал, каждый день. Обычно в 9 или в 10 вечера.
— Собираетесь, и дальше что?
— Ну, рассуждаем, может, друг к другу в гости рванем, или просто катаемся по Москве.
— А как к вам относятся окружающие?
— Иногда милиция появится, скажет: не собирайтесь! Мы отнекиваемся, что, мол, стоим просто так, случайно… Мы и в самом деле никого не трогаем. Когда приказывают разъезжаться — разъезжаемся, потом собираемся снова.
— И зачем?
— Нам хорошо вместе. Хотите, приезжайте к нам сами убедитесь.
— Спасибо за приглашение.
Новый звонок. Настя, 16 лет.
— Во всяком случае, странно… Насколько я знаю, отношение ко всем этим группам у взрослых резко отрицательное… У нас в школе парня выгнали за то, что он панк.
— Так прямо за это и выгнали?
— Естественно нашли какую-то другую причину, но мы-то все знаем. И он знает.
— А вы, Настя, сами в какой-нибудь группе?
— Я сочувствующая…
— Кому именно?
— Я — панкам.
— И что же такое эти ваши панки?
— Панки — это отбросы общества, как они сами считают. У них знаете какой девиз? Мы плебеи, нам все можно.
— Ага… Это как бы нормальные ребята, которые играют в хулиганов?
— Вот именно. Они считают, что человек — это худшее порождение природы, и не стоит ничего стесняться… Я видела одного мальчика — у него были зеленые волосы. Очень симпатичненький. Во всяком случае, оригинально. Не такой, как все. Зеленые волосы, широченные красные штаны, сколотые булавками с двух сторон, и какая-то хламида-монада.
— Но это внешние отличия. А внутренние?
— Вообще-то они гнилые ребята.
— А говорите, что сочувствующая…
— Но не оставаться же одной? Хочется отличаться от остальных и с кем-то быть вместе.
— «Литературная газета»?
— Да.
— Меня зовут Лена.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
— Слушаю вас…
— Странно… Прочитала вашу статью и удивилась. У вас какой-то тон странный.
— Не понимаю? Почему странный тон?
— Обычно наставляют, поучают: «Вот это, детки, надо делать, а это нет», а ваша газета не поучает, а спрашивает нас.
— Мы пытаемся разобраться. Нам одним, без вас, это сделать очень трудно. Можем ошибиться.