он помогал — совершенно бескорыстно, например, отвозил жену к мужу в воинскую часть или знакомую альпинистку в альплагерь. Но помощь его всегда была только такой: обычно он лучше человека знал, что этому человеку нужно, а нужно, по его мнению, всем было только одно: дорога. И поэтому с людьми его отношения были сложными: он легко находил друзей, людям было с ним интересно, подкупала его готовность всегда прийти на помощь, и путешествия были очень увлекательны, но так же легко он друзей и терял. Стиль его общения с людьми педагоги называют авторитарным. Ему всегда надо было руководить, быть лидером, «президентом», и любое непослушание вызывало у него искренний гнев. Еретик объявлялся подлецом и обвинялся в предательстве всего самого святого: «Недорого же стоили твои разговоры о горах, если ты даже не можешь пойти на конфликт с родителями и поехать с нами». И так далее. Причем, это не была жажда власти, но искреннее убеждение, что он «спасает» людей, и «кто не с нами» был не столько «против нас», сколько дурак, не видящий своего счастья. Когда в 22 года я отошла от Лиги — не хотела больше ссориться с родителями, да и другие интересы появились — он искренне жалел меня и уговаривал вернуться (он считал меня перспективным гонщиком и говорил, что я зарываю талант в землю).
Несмотря на свой трудный характер, он никогда не был один (хотя одиночество всегда было одной из главных составляющих его мировоззрения — как средство воспитания Настоящего человека) — уходили старые друзья, появлялись новые, к тому же всегда были 2–3 человека, товарищи с детства, которые прощали ему все слабости.
Что же привлекало в этом человеке? Что делало его все-таки лидером? Его романтизм, отношение к жизни как к фронту? Или его способность везде, в любой ситуации сориентироваться, не растеряться — он всегда знал, что надо делать. И делал, может быть, глупость, но делал. И это внушало уважение.
И вот мне кажется, что наша Лига Автостопа — это маленькая модель тех молодежных объединений, которыми занимаетесь вы. Интересно вообще стремление объединяться и как-то себя называть. Одна моя хорошая знакомая, бывший член Лиги (создатель ее, тоже обладающая качествами лидера) и гонщица № 5 (вышла из Лиги из-за хронических ссор с Президентом, «нашла коса на камень»), говорила как-то: «Мы хотим быть чем-то более значительным, чем отдельная личность. Человеку плохо одному. А в компании, не объединенной общим делом, вскоре становится не о чем разговаривать: даже мои ровесники, умные, образованные люди — каждый в отдельности, — собравшись вместе, начинают обсуждать знакомых и кто с кем где пил, чего и сколько…»
А о чем говорилось в Лиге? О маршрутах, о снаряжении, о гонках — все же не так скучно. Хотя, бывает, общее дело есть, а разговоры все равно о том, где, кто и с кем… И, мне кажется, важно не столько дело, сколько объединяющий мотив, позволяющий уважать себя: «Мы — Универсалы, мы не просто так…»
И сделать тут, наверное, ничего нельзя, да и не надо делать. Я не говорю о тех случаях, когда объединяющим мотивом становится что-нибудь вроде фашизма. Тут, я думаю, что если молодой человек уважает своего прошедшего войну деда (или просто знакомого старика), то он поймет, что такое нацизм, почувствует это и никогда не напишет нацистскую гадость на стене. Но есть одна грустная деталь: если орденоносный дед сегодня склочный, скупой, злой и несправедливый старик, хотим мы или не хотим, но внук его уважать не станет. Одного факта участия в войне ему мало. Потому что для подростка война — история, а противный дед — реальность.
Не мне судить и перевоспитывать стариков, я о другом: у меня двое детей, пока что они не умеют ходить, но если я хочу, чтобы они, когда вырастут, не рисовали свастики и не кидались скопом на одного, мне надо будет заслужить их уважение.
Пожалуй, это все, что я хотела вам рассказать.
Елена, 25 лет, Ленинград
И снова четверг, телефонный час. Из разговора с Алексеем, (18 лет, бывший фанат, панк, потом скейтбордист).
— Алексей, твой переход из команды в команду меня очень озадачил. Я думал, что все более постоянно, особенно у фанатов. Расскажи по этапам, как, куда шел. И что где привлекало, и что где отталкивало.
— Первым был фанатизм.
— Какой команды?
— «Динамо» Москва. Причем я очень много слышал о спартаковских фанатах, пришел на стадион, не зная, что есть фанаты каких-то других команд. Смотрю, сидят ребята в бело-голубых шапочках (а я еще с детства болел за «Динамо») и хлопают, кричат. Мне так поправилось!
— Ты, наверное, был тогда в классе восьмом?
— Да. Естественно, мне это понравилось. И после этого матча я стал ходить с ними. Я полностью погрузился в это дело.
— А на выезды ездил?
— Один раз. В Минск. Отталкивало меня то, что очень часто ни за что попадал в милицию.
— Ты долго пробыл фанатом?
— Годик. Причем про панков я узнал очень поздно, хотя они появились довольно рано, просто я на них не обращал внимания. Я полностью был погружен в фанатизм. Знаете, на Пушкинской раньше собирались, а был случай один… Нацисты — слышали про таких?
— Да.
— Ну, были нацисты, пацифисты, панки… Нацисты были против фанатизма, и были такие трагические случаи, когда они двух спартаковских болельщиков повесили на шарфах.
— Алексей, ничего этого не было. Это я точно знаю. Специально выяснял.
— Ну, мы думали, что это было. И естественно, все собрались, уже неважно кто ты, динамовец, или спартаковец, или ЦСКА.
— А панки?
— Нет, я вам объясню, как я познакомился с панками. Все договорились, все фанаты, прийти на Пушкинскую площадь — тогда был день рождения Гитлера, мы знали, что они будут его справлять. Пришли их бить. Там я увидел всего двух нацистов, на них набросились, тут же милиция оцепила все.
— Они что, были со свастикой?
— Понимаете, толпа набросилась на них, милиция оцепила, их увели, я так и не успел разглядеть. Одного я помню. Он был полностью в черном, в черных очках и сбоку свастика.
— И тогда были панки на Пушкинской?
— Да, конечно.
— Они тоже пришли бить нацистов?
— Тогда я не знал, есть там панки или нет. Но я могу сказать, что панки всегда ненавидели нацистов. Может быть, на Западе по-другому, но, по крайней мере у нас, в том обществе, в котором я общался, мы их ненавидели. С того дня я не покончил с фанатизмом, но стал ему меньше уделять внимания. У меня были неприятности в школе, неприятности дома, и в милицию меня вызвали. В общем, со всех сторон на меня набросились. То есть мне было нужно окунуться в какую-нибудь другую атмосферу, чтобы отвлечься от всего, что на меня накинулось.
— И ты стал ходить на Пушкинскую, как на работу, каждый вечер.
— Да ну не то что как на работу. Как-то влекло все это. Совершенно другая обстановка там была. Ничего хулиганского там не было. Это некоторые считают: Пушкинская — это все.
— А панки — они кто?
— Панки… Это двоечники, короче.
— Мне казалось, что двоечники — это фанаты.
— Фанаты — это пэтэушники. У нас как? Много времени уделялось Пушке, на занятия времени не хватало, в школе становились отстающими.
— В чем выражалось то, что ты был панком?
— Мне нравилось, что на нас обращают внимание. Мы все ходили разукрашенные.
— Я лично не видел ни одного разукрашенного по Москве.
— Естественно. Мы, как только видели милицию, тут же вот так заслонялись. Поэтому я от этого и отошел, потому что в нашем обществе невозможно панковать.
— А еще в чем?
— Понимаете, какое-то свободное поведение. Одежда яркая, безвкусная. То есть каким-то образом обратить на себя внимание. То, что я — необычный человек. Какая-то прическа такая. Сбритые виски. И стоячие волосы такие. Были ребята, которые красили волосы в фиолетовый цвет, зеленкой красились. Я могу вам сразу сказать, это ничего противозаконного под собой не имело.
— А отношение панков с фанатами?
— На Пушке и панки, и фанаты собирались. Друг друга не трогали.
— А отношения панков к пацифистским группам?
— Отрицательное. Резко отрицательное. Понимаете, почему я не люблю пацифистов? Это, конечно, хорошо, мир, дружба, но они борются против любого вооружения, а надо бороться против НАТО. В этом их ошибка. Естественно, и среди пацифистов у меня тоже были друзья. Драк тоже никаких не было. Просто панки не любили пацифистов.
— Сколько ты панковал? Тоже год?
— Панковал я побольше. До прошлого лета.
— А почему перестал?
— Я вам объяснял, что стало трудно с той же милицией. Если ты панк… Не будем говорить плохими словами. Я просто понял, что бесполезно панковать, только наживать всякие неприятности. Лучше быть нормальным человеком. Хотя, как это ни парадоксально, хочется чего-то такого.
— Как ты думаешь, много ребят отошло от всего панковского?
— Из тех, с кем я общался в этом кругу, ни одного человека не осталось.
— Пришли новые?
— Как вам сказать… Не то что пришли новые… Сейчас можно по пальцам пересчитать, сколько панков осталось. Ну а то, что из наших старых панков никого не осталось, не только потому, что они поняли, что это бесполезно. Просто не с кем панковать. Не будешь же ты один? К тому есть всякие лимитчики, пьяные… Ну вся какая-то такая, как мы выражаемся своим языком, урла. Слышали?
— Конечно.
— Которые просто, если панк, они готовы убить. И опасно это, и тебя люди не понимают. Они тоже, так же, как и я, отреклись от этого дела.
— Дальше скейты? Но это же вообще никакая не группа? Это же просто увлечение?
— Я должен сказать, что это увлечение очень прогрессивное. Все большие и большие массы этим увлекаются. Не стандартное, оригинальное очень. Для того чтобы научиться, нужно очень долго осваивать это дело. Я на себе знаю, что это очень жестоко. Я очень много раз падал.
— Яне сумел проехаться.
— Очень трудно. Но регулируется вестибулярный аппарат. В общем, такое полезное дело. И я не понимаю тех людей, которые не одобряют скейты. Я помню, был такой один случай… Девятого мая было народное гуляние. Мы своей компанией собирались на площади Ногина. Там катались по скверу и после салюта. смотрим, идет толпа вот таких буров здоровых. А я, к счастью, был без скейта. И они говорят: «Вы что, тоже скейтисты?» Правильно надо говорить скейтбордисты. Мы, естественно, сыграли в дурочку. «А кто это такие? Что это такое?» Смотрите, говорят, вы тоже у нас получите. Как мы потом выяснили, это были ребята из пригорода. Они приезжают к нам на всякие разборы. Я не понимаю этого: какое тебе дело, чем занимается другой? В частности, кататься на скейтах, для них это вообще… Как они ненавидят панков, теперь они ненавидят скейтбордистов. Отнимают скейты… Ладно, там для себя, а то они на их глазах ломают их. Я этого просто не понимаю.