— А почему скейтбордисты вызывают такую неприязнь?
— Вы знаете, я до сих пор не могу этого понять. То ли зависть, то ли что…
— А ты считаешь скейтбордистов аналогами панков, фанатов и прочее? Или это совсем из другого ряда?
— Мне кажется, это совсем другое. Если у предыдущих течений была не то чтобы вера, но что-то под собой имелось, здесь просто все собираются, проводят свободное время. Ничего под собой не имея.
— Ты такое слово слышал — «попперы»?
— Да, конечно. Попперы — это как раз было во времена и панков, и пацифистов, и нацистов. Было очень модным быть поппе-ром. Если хотите, я могу вам назвать течения, которые я знаю…
— Очень интересно. Давай.
— Ну, остаются фанаты у нас, хотя на стадионе и тихо, их много. Есть постоянные места, где они собираются. Панков я уже не считаю за течение… Нацистов, вы знаете, я тоже не вижу последнее время. Попперы. Сейчас припомню… Рокеры, были даже «Зеленые братья».
— А о коммунарских группах ты ничего не слышал?
— Нет. А… Ну еще пацифисты. Но они мало чем отличаются от хиппи.
— Но хиппи уже сегодня нет.
— Неправда. Их полно.
— Но все-таки есть разница между хиппи и пацифистами?
— Разница, в принципе, небольшая, так как хиппи сейчас ни за что не борются. Так, наркоманы. Притом моего возраста — это пацифисты. А хиппи — им уже далеко за 20, хайраты, как мы их называем. Что меня в них отталкивает? Эта их вера в то, что не надо мыться и надо жить в грязи. Дома из них никто не живет, живут по чердакам. Один хиппи недавно похвастался, что он уже 3 месяца не мылся. Я просто этого не понимаю.
— А музо-фанаты?
— Я тоже к ним сейчас отношусь, хотя и нигде не состою.
— Сейчас время «металлистов»?
— Всегда были фанаты тяжелого рока, и были течения, исключающие все остальное. Тяжелый рок — отдельное течение, которое я не люблю. Я не понимаю его, ни музыкальности, ни мелодичности. Одни вопли и визги.
— Алексей, каково твое отношение к ВЛКСМ?
— Если говорить честно… Я вступил в комсомол не потому, что я в душе весь комсомолец и без комсомола я жить не могу… Таких чувств у меня вообще не было… Я вступил только потому, что вступают все. Если я не вступлю, то меня будут разбирать там, сям. Один у нас не вступил, вы не представляете, что с ним только не делали. Зачем это надо? Чисто таких комсомольских чувств у меня, естественно, не было, вступил, чтобы не вызывать лишних подозрений к себе. К тому же, чтобы не пропасть в жизни, я собираюсь и в партию вступать. А без комсомола, сами понимаете… Что вы смеетесь?
— Ну ладно… А вообще, каковы твои оценки сегодняшней молодежи? Мира взрослых? Что тебе хочется от этого мира? Что, наоборот, вызывает негодование?
— Понимаете, в чем дело. По единицам нельзя судить о всех.
— Да, конечно.
— И то, что кто-то написал на стене «панк», не означает, что все панки такие. Меня больше всего поражает отношение старших к этому. Если они воспитывались в других условиях и вели себя по-другому — это не значит, что нынешняя молодежь, воспитавшаяся по-другому, должна вести себя точно так же, как и они. Что касается фанатизма, например. Так хорошо было, когда основали эти клубы болельщиков! У нас на стадионе «Динамо» были такие вещи. Мы заранее собирались, за час на трибунах. И вот перед матчем к нам подходят местные органы милиции, директор стадиона. С нами провели беседу. И все было хорошо. А потом резко назад. Я просто таких вещей не понимаю. Как так, не разобравшись…
— Скажи, а тебя не смущает процесс поглощения людей вещами? Что иногда уходит из жизни духовное начало.
— Это сложный вопрос… Мне кажется, это зависит не от молодежи. Какими мы видим старших, такими и мы становимся. Волей-неволей. Вы хоть чуть-чуть знаете, откуда пошли панки?
— Да, знаю.
— Молодежь там уходила из дома из-за непонимания родителями. А это и у нас бывает. По себе знаю. Когда тебя не понимают, хочется уйти куда-то. Не понимают самые родные, естественно, тебя влечет туда, где бы тебя всегда понимали, где ты был бы всегда своим. А то тебя дома не понимают, на стадионе не понимают, что еще остается делать? То есть мир взрослых становится для тебя какой-то полосой отчуждения. А это, я считаю, очень плохо.
— Скажи мне, как ты думаешь. Пройдет время, ты вырастешь. Будет ли какая-то польза от того, что ты был фанатом, потом панком, музо-фанатом и т. д. Останется от этого какой-нибудь след в жизни?
— А вы думаете, мы об этом будем судить?
— Но сейчас ты как думаешь?
— Я, допустим, своим детям ничего не буду запрещать. У меня есть брат двоюродный. Мать у него такая паникерша: вот он фанат, он общается незнамо с кем. А его отец говорит: «Света, это все детство, это пройдет». Эти слова ощутились на мне. Я один раз вышел из возраста, другой раз вышел из возраста… То есть, я вам скажу, такие вещи запрещать никогда не надо. Запрещать надо нацизм, когда подростки, не знаю, чего хотят, и из удовольствия кричат: «Гитлер наш папа». Атакие течения, как наши… Со временем это все равно пройдет. А что касается следа в жизни… Вы считаете конкретно для меня или вообще?
— И для тебя, и для поколения. Для твоего круга.
— Мне кажется, что мы очень часто будем об этом вспоминать, но особого места вжизни это не займет.
— Алексей, как, по-твоему, твое поколение отличается от нашего, допустим, поколения?
— Конечно.
— Чем?
— Когда вы вырастали, не было такого достатка, как сейчас. Ваше поколение — только комсомол образовался, у вас был ваш личный энтузиазм.
— Алексей, что мне 100 лет, что ли? Комсомол-то образовывался намного раньше.
— Нет, я имею в виду тех, кто был молодым лет 40 назад.
— А, ну да…
— Ну, как мой дед. Комсомольские стройки, энтузиазм. Сейчас все по-другому. Попробуйте сегодня кого-нибудь отправить на стройку, не заплатив ему.
— Ты был на БАМе?
— Нет.
— Я там провел месяц. Там удивительные ребята. Они были одиноки в своих больших городах, а там они все на виду, там они общественно важны. Так что все сложнее, чем просто деньги.
— Но все равно, огромная разница между нами и вами. Именно поэтому у нас возникают все конфликты со старшим поколением. Мы живем в иное время, чем они, и разные вещи вокруг нас происходят. Я всегда говорю родителям: если бы вы жили в наше время, то с вами было бы то же самое. Я просто уверен в этом. От этого никуда не денешься.
Еще разговор. Нелегкий для меня. Каждый четверг обязательно звонили взрослые, чаще всего с советами и пожеланиями, как надо воспитывать молодежь. И каждый раз мне приходилось, извиняясь, напоминать, что телефон этот — для молодежи. А то им будет трудно пробиться сквозь наши длинные серьезные размышления.
Но этот разговор я не посмел прервать:
— Они называют себя системой и обычно собираются в (мне назвали кафе, о котором я давно слышал). Я спросила, что вы там делаете? Она отвечает: пьем кофе, едим коржики.
— Но, как я знаю, в этом кафе больше ничего и нет.
— Она нам говорит: там все хорошие люди, интересные люди… Но у нас есть знакомые, которые были за границей, видели таких же хиппарей. Ходят ободранные, непричесанные. Муж сказал: все, мать, у нас с тобой больше нет дочери.
— А вы не преувеличиваете опасность?
— Как только она начинает говорить со своими подружками по институту, у меня волосы дыбом встают: «герл», «гуляем на стрите».
— Но когда мы были молодыми, у нас тоже были всякие жаргонные словечки.
— У нас ничего такого не было.
— Уверен, что были. Ведь слово «чувак» вошло в употребление среди молодежи вашего поколения, сегодняшних сорокалетних.
— Сравнили… «Чувак» — это безобидно. Шутка, не больше.
— Словечки — это все-таки не самое страшное. По аналогичным историям знаю, что самая большая беда наступает тогда, когда человека отлучают от собственного дома и тогда родной дом становится чужим и холодным.
— Именно этого я и боюсь. Вчера был такой страшный разговор. Она сказала: «Вы меня не понимаете, вы меня не любите, я для вас лишняя». И пообещала уйти из дома.
— Так, может быть, вам попробовать позвать ее друзей в гости?
— Я сказала вчера, чтобы их ноги у нас не было.
— То есть прямо противоположное. Но когда так говорят, то ребята непременно начинают искать место для сборов, заменяющее дом.
— Думаете, стоит их позвать?
— Да, стоит. Другого выхода нет!
Многие причины побудили нас к созданию этого манифеста…
Когда в тексте сказано «мы» — это значит мы трое. «Хиппи» — это наш идеал человека. Мы не претендуем на то, чтобы называть себя хиппи, пусть люди по делам нашим решают, насколько мы близки к своему идеалу или насколько далеки от него.
…«Жить надо разумом», — утверждает значительная часть современной нам интеллигенции, имея в виду при этом, очевидно, интеллект. «Жить надо чувствами!» — в противовес тому чуть ли не вопит большая часть системы (имеется в виду система «хиппи» — Ю.Щ.). Оба этих утверждения кажутся нам ошибочными. Жить надо высшим, что есть в человеке. А высшее — это отнюдь не чувства и не интеллект (вернее, не только это). И если из нашего манифеста можно сделать хоть какие-то практические выводы, то вот первый из них: поменьше слушайте других, меньше значения придавайте словам, откройте свое сознание для голоса бога, который, мы уверены, есть в душе каждого человека.
…Хотим напомнить системе о Махатме Ганди, которого хиппи Запада считали образцом поведения и о котором нынешняя наша система, по-видимому, напрочь забыла. Ганди в одиночку начинал какое-то дело, и если оно отвечало назревшим общественным потребностям — а выбирать он умел такие дела, — то к нему присоединялись десятки, сотни, тысячи людей, увлеченных силой его примера. Ганди был лидером, но он не был всеведущим вождем, который ведет свое погрязшее в невежестве племя по пути абсолютной истины к светлым и непоколебимым идеалам. Нам кажется, что именно так должны обстоять дела и в системе. Вожди не нужны никому, от вождизма до фашизма — один шаг. Настоящему хиппи не нужны и лидеры, потому что он сам лидер, но системе лидеры необходимы — люди, проявляющие хоть какие-то инициативы и своим примером увлекающие за собой других.