И докладчик. Мы внесли в список директора, завуча, а остальные — наши ребята. А там по плану были доклады людей, которые в президиуме. Учителя не понимали, что происходит, колеса, можно сказать, уже крутились, но в другую сторону. Потом стали диктовать состав нового комитета комсомола. Нам, в принципе, уже было все равно. потому что в комитет нас все равно не выбрали после того случая. И я из комитета выходил в любом случае. Все проголосовали за этих друзей. Короче говоря, собрание смяли, отчета как такового не было, сказали несколько общих фраз. После этого собрания на нас косо смотрели, обещали дать нехорошую характеристику, короче, было много чего. Мы стали формироваться, но уже не в школе. Та десятка, которая у нас сформировалась, — там был парень на 2 года нас старше. Несколько человек на год нас младше. Стали собираться по квартирам. И получился у нас идейный раскол. Часть группы говорила, что надо оставаться в том положении, в котором находимся. Открытого выхода делать нельзя. Это будет или человек в пустыне, или человек в море. Другие говорили, что надо приступить к активным действиям.
— Что они под этим подразумевали?
— Отлавливать хайлафистов, панков и т. д. У нас в школе были пацифисты, при том ярко выраженного буржуазного толка. Их тоже. Сначала вежливо предупреждать, а потом дальше. Ну, вот мы раскололись. Это был первый раскол, осталось 5 человек вместе со мной. Промеж себя мы называли себя коммунарами, и решили перенимать тот положительный опыт, который был у Парижской коммуны. То есть идеологию, программу… Наша программа предусматривала отклик на молодежное движение вокруг.
— Как вы это себе представляли?
— Было такое программное заявление — манифест, в котором мы говорили о том, как наша группа расценивала причины происходящего. И основной причиной было то, как указывалось, что идеологический уровень не поднялся вместе с уровнем благосостояния. Возникла диспропорция, которой не должно быть.
— Это в принципе то, что отмечалось и в партийных документах.
— Да. Потом шло образное сравнение нашего общества с кораблем. Даже не корабль, а сухогруз, который перевозит зерно. Какая-то плесень попала в это зерно. Зерно — это молодежь, потому что мы растем и мы будем строить. И постепенно гниль проникает. И если вовремя гниль эту не убрать, то она может проникнуть всюду. Ну, это такая литературная иллюстрация. Потом мы разделили молодежь на 3 части: активная, пассивная, третья — хайлафистов.
— Что вы подразумеваете под хайлафистами?
— Хай лаф — это высокий образ жизни. Отношение такое, что это сынки богатых родителей. Родители могут быть и хорошие, а дети не признают наших культурных ценностей. Есть великолепные ребята с печатью хайлафизма.
— А вы не пытались входить в контакт с фанатами?
— У нас было такое понятие «хождение в народ». Один стал болельщиком «Крыльев Советов», другой — спартаковским, третий — ЦСКовским, четвертый — динамовским. Давно это было, почти в самом начале. Мы пытались понять, что общего, что различного в этих движениях. Стали ходить на матчи, приготовили несколько лозунгов ударных. Пытались затесаться в эти толпы и направить их в другую сторону.
— И что у вас получилось?
— Ничего. Потому что нас было слишком мало, мы не могли воздействовать на большие толпы, у которых уже были признанные лидеры. Наши попытки увести народ от драк не имели успеха. И потом мы переключились на дружинников…
— Не понял?
— Есть такое начинание в школе — отряды юных друзей милиции. Мы все вошли в эту организацию. В школе оценили — о, хороший шаг, исправляются оппозиционеры. И тоже было интересно. На стадионе тоже были. Страшно. Толпа, рев, милиция выхватывает из толпы наиболее рьяных.
— Итак, как я понял, «хождения в народ» у вас не получилось?
— И первый опыт не получился в прошлом веке, и наш опыт.
Через некоторое время Стас снова позвонил мне и сказал, что прощается. Утром он и его друзья уходят в армию. Сказал, что они попросились в Афганистан. Там, по его словам, уже служили ребята из их команды. Сказал, что будет писать из армии. Через некоторое время пришло и письмо с полевой почтой на конверте.
Я долго Вам не писал отчасти из-за недостатка времени, отчасти из-за раздумий по поводу Вашей статьи «По ком звонит колокольчик».
Так вот, насколько я понял статью, Вы склоняетесь к тому, чтобы объяснить современный характер понятия «бороться со злом дурными методами». Вы вводите понятие «личность в одиночестве — панк», очеркиваете характер панкизма от конкретного панка, не делая выводов, оставляете читателям на раздумье вопрос: «Так кто же такие панки?»
Статья явно не закончена. Вам положительно необходимо продолжить ее новой публикацией, иначе дискуссия, очень нужная и очень важная, выдохнется, хотя я и не знаю, может быть, статья не окончена не по вашей вине, а по вине «общественного мнения», черт бы его взял.
Мнение «широких читающих масс» таково, что газета справедливо встает на защиту внеформальных молодежных организаций, куда народ идет из-за недостатка общественной активности.
Чуть не забыл: передайте, если возможно, горячее пожатие руки всех «коммунаров» Николаю Розовайкину, бывшему комсоргу одесской мореходки.
Станислав
Приглашая ребят на эту встречу в редакцию, каждому из них говорил примерно следующее:
Ты являешься представителем определенной молодежной группировки (объединения, команды, «тусовки» — Ю.Щ.). Мы хотим разобраться, что же за такие волны налетают на нашу жизнь? То футбольные фанаты, то металлисты, то хиппи, то панки, то — сразу и не сообразишь, как назвать?! Это что, игра? Мода? На час? Надолго? Опасно? Безобидно? Вредно? Полезно?..
И так далее, и так далее. В общем, давайте разберемся!
Никто из ребят не бросил в ответ: очень нужно! Что мы потеряли у вас в редакции?! Сами разбирайтесь!! Но каждый, правда, спросил: а почему именно меня приглашаете?
— Потому, — говорил я в ответ, — что среди своих ты пользуешься влиянием и авторитетом, и если уж и разбираться во всем, то без тебя это будет нам сделать трудно.
Наметили день и час, когда они придут в редакцию, договорились о том, что никаких фамилий называть не будем, обсудили состав участников как со стороны редакции, так и со стороны (употреблю официальный термин) неформальных молодежных групп, определили круг вопросов, которые бы заинтересовали всех.
И осталось дожидаться намеченного дня.
Вопросы нашим гостям задавали: доктор философских наук И. Кон, доктор философских наук В. Шубкин, доктор педагогических наук А. Мудрик, заместитель главного редактора журнала «Социологические исследования» Г. Батыгин, а также мои коллеги: ответственный секретарь «ЛГ» В. Моев, первый заместитель ответственного секретаря Ю. Куликов, редакторы отделов И. Гамаюнов, Ю. Зареч-кин, А. Левиков, обозреватели А. Ваксберг, Н. Логинова, Т. Хлоплянкина.
Ребят же представлю по ходу нашей беседы.
Итак, начали.
Представляю Рифата. Он был одним из лидеров фанатов московского «Спартака». Время прошло — закончил институт, работает в школе.
— Рифат, вспомни, пожалуйста, с чего все началось?
— Когда «Спартак» вылетел в первую лигу, на стадионе стали собираться юные болельщики. Сначала мало — человек 60–80. Многим понравилось носить одинаковые шарфы и шапки, но больше всего нравилось объединение: и вместе скандировать и вместе поддержать свою команду.
— Но для кого-то ваши сборы стали предлогом для хулиганства, не так ли?
— Были хулиганы. Да, были… Но нас они возмущали не меньше, чем работников милиции. И потому постепенно число хулиганов уменьшилось, а число настоящих футбольных фанатов увеличилось…
— Не слишком ты преуменьшаешь «хулиганский фактор» в фанатизме?
— Не слишком. Мы влияли на хулиганов, наводили порядок на стадионе.
— Именно в те годы — в конце семидесятых — у тебя начали брать автографы, и когда ты появлялся на стадионе, то раздавался радостный рев твоих сторонников?
— Даже если и был мной заработан какой-то авторитет, то уж не правонарушениями… Мы хотели создать свой официальный клуб, футбольных фанатов, и ребята верили, что мы его создадим.
— Но когда с вашей идеей ничего не вышло и все просьбы остались безответными, снова поднялась волна хулиганства?
— Для милиции мы были все равны. Сколько раз наши останавливали пьяных хулиганов, а милиция забирала и тех, и этих. В конце концов настоящим фанатам просто не захотелось неприятностей на свою голову. И мы перестали ходить на стадионы.
— Пока спасибо… Я представляю Виталия.
Вопрос к Виталию.
— Скажи, судя по собственным уличным впечатлениям, много ли сейчас хиппи?
— Наше развитие отстает от того, что есть за рубежом.
— Но вы все-таки не похожи на тех хиппи, которые в свое время так потрясли мир?
— Одним словом охарактеризовать, кто мы, вряд ли возможно. Большинство наших не может долго говорить с другими людьми, настолько не совпадают взглядами на жизнь.
— В чем именно? Объясни точнее.
— Система (так мы называем себя) имеет уже несколько поколений. Старшее поколение мало общается с теми, кто пришел за последние 10 лет. С 1981 года начался упадок, с прошлого года мы снова оживились.
— И все же, кто вы? Просто длинные волосы?
— Есть много людей, которые остались с длинными волосами с тех давних времен. Это люди исключительно устойчивые и мудрые. Они ни при каких обстоятельствах не подстригут волосы и не изменят своим убеждениям.
— Но какие убеждения?! Объясни, пожалуйста!
Маша. Хиппи — это не форма, а образ жизни. У нас нет догм. Одна из главных наших особенностей: мы должны жить своим трудом. Но часто это невозможно. Поэтому многие предпочитают жить на «аске». Знаете, что это означает?
— Знаю: «Товарищ, мне надо быть в Ленинграде… Помогите. Дайте рубль»… и т. д.
— В общем да… Сейчас это стало как мода, мода на нас, хиппи, чтобы ничего не делать, а жить и пить… Внутреннего содержания во многих новых ребятах нет. Пустыня…