Мне необходимо понять, когда эти подростки выходят на тропу: еще не нажив человеческого багажа или уже растеряв его? Почему им все равно: что банку сгущенки украсть, что человека убить. Где, в какой стадии их развития общество уже теряет людей в их лице?
…Помню, вот так же, глаза в глаза, сидел я напротив шестнадцатилетних убийц в кубанской станице. Те были совсем другими.
— Алло. Что вы делаете из мухи слона, ведь драться мальчишки начинают с детства. Когда переезжаешь на новый двор, обязательно надо подраться, чтобы тебя поставили в негласный табель двора по силе. Класс — на класс, двор — на двор, улица — на улицу. Правда, сейчас это не так резко заметно, как было сразу после войны. Но «короли» дворов, улиц, сел и подворотен и сейчас есть…
— Но ведь не все они становятся преступниками?
— Становятся те, кто может переступить…
— Через что?
— А вот я думаю, что если бы в школе рассказывали, как слаб, как хрупок организм человека, как одним ударом легко заставить его «всю жизнь работать на лекарства», и если бы сводили на экскурсию в больницу, показали кровь, и гной, и страдания, полученные от удара не то что ногой, кулаком по лицу, вот тогда число желающих среди подростков проверить свою силу значительно бы уменьшилось! Они же не ведают, что творят…
Пишут вам парни из подворотни. Нас человек пятнадцать. Собираемся вместе все только по праздникам, а обычно — 6-10 человек. Возраст от 14 до 16. Мне — шестнадцать.
Для общества мы большой опасности не представляем. Чем занимаемся? Собственно говоря, ничем. Встретились, потрепались, сходили к кому-нибудь домой посмотреть телик, побесились и разошлись. Но так не всегда бывает. Иногда по ночам ездим на ближайшую ферму и берем напрокат (конечно, без разрешения) лошадей. Катаемся, а потом ставим их снова в загон (есть такой грешок).
Никого мы не бьем, не крадем, и даже не «стреляем» ни у кого деньги. Правда, бывает, что задеваем — словами — проходящих мимо девушек или влюбленные парочки. Мы курим, пьем и ругаемся, правда, при девушках себя сдерживаем.
Хвастать нечем, не спорю. Хотя большинству из нас по 16 лет, но никто не учится в 9-м классе. Все без исключения оставались на второй год. Двое даже дважды второгодники.
Вы правы, очень многие пишут о сложности нашей психологии. Что к этому добавить? Почему мы стали «неблагополучными»?
Скажу только о нас (потому что за других не имею права отвечать). Хулиганами мы не собирались и не собираемся заделываться. Просто все живем рядом, собираемся и «кайфуем».
В компании можно делать что угодно. Попробуй дома выругаться — прибьют, а здесь — кури, пей, ругайся, сколько душе угодно, и нет никаких строгих правил поведения. Все живут душа в душу. Вообще-то наши родители не против, чтобы время на улице мы проводили в компании. Они каждого из нас знают, но не знают, правда, что мы курим и пьем. Иначе бы отнеслись по-другому. А ведь, если приглядеться к парню, то его манера держаться и говорить показывает, кто он — парень из подворотни, культурный человек или маменькин сынок.
Ну вот и все. Целое сочинение или поверхностная исповедь «хулиганеныша». Свое имя и имена моих друзей я, конечно, не пишу, не пишу и адрес» (г. Краснодар)
— Да что вы все нашли в этой истории? — удивились в райотделе милиции. — Дело с криминальной точки зрения, поверьте нашему опыту, не представляет особого интереса. Так, случайность…
Мы с коллегой вышли из милиции, прошлись по улицам районного центра — типичной кубанской станицы с крепкими домами, заборами, воротами, за которыми лаяли собаки. Остановились в нескольких метрах от школы. Да, вот здесь все это произошло. Дорога. Тротуар. Забор. Кювет. Здесь, по этой дороге, вдаль, в рассвет уходили три выпускных класса.
Они шли, сбившись вместе, как стаи птиц. Будущее смотрело на них широко раскрытыми глазами. И здесь же, той же душной июньской ночью умирал 28-летний парень.
Мы повернули к школе.
По свежевыкрашенной лестнице поднялись на второй этаж. В учительской, еще беспорядочно заставленной столами, нас ждал директор школы.
— Да, конечно, невеселая история. Но все-таки одной историей было бы неправильно зачеркнуть то, чем школа может гордиться: своими традициями, своими педагогами и своими учениками. Большинством из них.
Так сказал он и посмотрел на наши блокноты.
Директор помолчал, подумал.
— Я вот лично не пойму, что понесло этого мужчину и его приятеля в тот вечер через школьный двор? Ведь, согласитесь, если бы они пошли тогда другой дорогой — понимаете, — ведь ничего бы не произошло! Понимаете? Ни-че-го!
Ничего?
Попытаюсь воссоздать то, что при других обстоятельствах вряд ли пришло бы в голову воссоздавать: хронику школьного выпускного вечера.
Директор школы: «Все началось как обычно. Обязательно — слово первой учительнице. Выступил заведующий роно. Представители шефствующих организаций. От родительского комитета. От наставников. Из трудового лагеря привезли секретаря комитета комсомола. Он выступил. Потом — от выпускников. Ну я… Пожелал ребятам высоко нести честь школы… Приехал оркестр. Я вышел в коридор. Там уже были накрыты столы».
Владимир Д., выпускник прошлого года: «Вышли мы из кино, куда идти? Решили — к школе. Туда нас, конечно, не пустили. Стоим во дворе, разговариваем. Двое вошли в калитку… На крыльце появился Володя. У них что-то там было, но я не видел и никого не бил. Я перед этим с мотоцикла упал и повредил себе ногу. Помните, ребята? «Конечно, повредил!» — дружно подтвердили приятели Д., когда мы сидели все вместе возле его дома на скамейке, которая так и зовется в округе: «Скамейка Д.»
Константин Г., выпускник: «Мы выпили шампанского, и мне стало плохо. Я пошел на улицу, на крыльцо. Вместе с Геной. Потом вышел Вовка, что-то сказал Гене. Они пошли. А с ними еще бывшие выпускники, которые стояли возле школы. Я пошел за Генкой».
Николай Б., военнослужащий: «Мы с Сережей пошли в кино, на летнюю эстраду. Вышли. По улице Красной поднимаемся наверх. Сережа говорит: „Давай заглянем в школу. У братишки сегодня тоже выпускной вечер, давай хоть здесь посмотрим". Мы вошли в калитку, постояли несколько минут у крыльца и пошли обратно, потому что в школу никого не пускали. Я обернулся — сзади толпа, человек десять, но я тогда ничего не понял. Нас обогнали четверо и нагло попросили закурить. Когда я давал сигареты, меня ударили „замком" — сложенными руками — в лицо. Я упал. Лежу секунду-другую — никто не бьет. Поднялся, пошел, за мной погнались двое… Я думал, что Сережа тоже убежал… А вот как оказалось. Я искал его до пяти утра».
Сергей М., десятиклассник: «Купил в ресторане бутылку. Выпили около школы, стоим. Вижу: кучка ребят пошла за угол. Я — за ними. Там уже столпились около кого-то и бьют ногами. Мы пошли обратно с Санькой. Нет, я не чувствую себя виноватым. Скорую потом не вызывали — говорят, он еще часа два был жив — это да. Признаю. Но это не по Уголовному кодексу».
Михаил Ф., бывший ученик, сейчас слесарь: «Все пошли, и я пошел. Вижу: один упал. Ну, я тоже подбежал. Между прочим, я тогда был в домашних тапочках — какой от них удар… Потом я отошел».
— Михаил, не захотелось ли тебе посмотреть, что стало с человеком после всего этого?
— Нет, мне захотелось спать.
Владимир Н., выпускник: «Ну, он остался лежать, а я вернулся в школу. Выпил лимонаду. Шли танцы. Я сел со своей первой учительницей Серафимой Дмитриевной. Долго разговаривали… Часа через два кто-то мне сказал, что этот все еще лежит там. Вышел на улицу. Потрогал его и почувствовал, что он холодный. Вернулся в школу».
Константин Г.: «Вернулся в школу, потанцевал. Потом предложил Генке выйти на улицу и посмотреть, лежит еще он там или уже нет. Вышли и увидели, что еще лежит. Я хотел вызвать скорую помощь, а потом испугался… После пошли встречать рассвет».
Геннадий Н., выпускник: «Мне кто-то сказал, что тот человек умер. Я не поверил. Думал, шутят. Потом вышел, пощупал пульс… И тут же ушел домой. Лежал дома, и меня всего трясло. Вот, думаю, дожил до убийства… Не догадывался, что меня найдут. Если бы не свидетели, все было бы нормально».
Директор школы: «Примерно в половине пятого утра я вышел на школьный двор. Ребята ушли к речке. Я постоял немного, посмотрел, все стекла целы, пустых бутылок нигде нет. Все оказалось в порядке. Я обрадовался и подумал, что сегодня стоит удивительная тишина».
Классный руководитель 10-го «В»: «В половине четвертого утра пошли встречать рассвет к речке. С нами пошел почему-то Володя Н. из параллельного 10-го „А“. Он шел в носках. Туфли нес в целлофановом мешке. Я спросила, почему он разулся, Володя ответил, что устали ноги. Обратно мы пришли без двадцати шесть. Я хорошо запомнила время, потому что посмотрела на часы. Я предложила ребятам прощаться, но они уговорили меня еще немного погулять. Мы пошли к школе. В нескольких метрах от школы стояло человек пять-шесть прохожих. Прошел автобус, и люди замахали руками и закричали, что человека убили. Шофер ответил: туда ехали — он лежал, обратно ехали — тоже лежал. Я подошла к кювету, увидела и сказала ребятам: „Пойдемте, пойдемте отсюда…"»
Из сметы проведения выпускного вечера: «На питание учащимся во время экзаменов — 306 рублей; оплата эстрадного оркестра — 90 рублей; приобретение сувениров учителям — 180 рублей; конфеты для учащихся — 420 рублей; буженина — 30 рублей; подарки школе (шторы для трех учебных классов) — 78 рублей…» И так далее, и так далее. Всего было собрано родителями 1950 рублей.
Владимир Д.: «Утром, часов в семь, я еще спал, пришел Вовка и сказал, что тот умер. Я пошел собирать ребят, чтобы идти в милицию. Когда вернулся, Вовка спал на моей кровати…»
И еще, и еще записи в блокноте: «И меня приносили домой еле живого, избитого. И из-за меня кого-нибудь приносили домой еле живого, избитого. Что здесь такого?!» — гордое признание одного из участников преступления.
«Да-да, я слышала, как ребята на вечере говорили: „Дали там одному… Так и остался лежать, где стоял". По-моему, тогда еще не было двенадцати», — слова одноклассницы Владимира о том самом мгновении, когда еще можно было взорваться, возмутиться, выбежать на улицу — и человек остался бы в живых.