Жидкость обожгла горло холодным огнем, затем разлилась по телу волной почти болезненного облегчения. Мускулы немедленно обмякли, боль притупилась до глухого нытья, дрожь в руках утихла. Алдор, тем временем, подошел вплотную. Его руки, покрытые старческими пятнами, но невероятно ловкие, зависли в сантиметрах от кожи Маркуса. Кончики пальцев засветились мягким, диагностическим сиянием – нежно-зеленым, как молодые побеги. Он водил руками вдоль позвоночника, над ключицами, вокруг солнечного сплетения, бормоча себе под нос: «Каналы… натянуты, как струны перед разрывом. Но целы, черт возьми, целы! Сосуд крепкий, как и задумывалось. Мышечные волокна… микронадрывы, но ничего критичного. Нервная система… измотана в струну. Типичная картина для дебютанта, решившего прыгнуть в самое пекло с неотработанным даром. Глупец? Безусловно. Но… – он на мгновение встретился с Маркусом взглядом, – эффективный глупец. Редкая порода.» Он взял глиняную баночку, извлек густую мазь цвета лесной хвои, с запахом сосны и камфары, и наложил ее прохладными, точными движениями на ключевые точки – основание шеи, между лопаток, над сердцем, на запястья. «Бальзам «Сон Камня». Ускорит восстановление тканей, успокоит нервы. Теперь – отдых. Не медитация, не штудирование фолиантов Фреи – сон. Глубокий, как пропасть. Иначе завтра Хангр, узнав, что ты пришел в его зал тряпкой, разорвет тебя на тряпки собственноручно. А я не стану мешать.»
Маркус хотел заговорить, выплеснуть накопившееся – о том, как его сила в бою жила своей жизнью, как она откликалась не только на его волю, но и на отчаянные мольбы раненых, как тепло пульсировало в такт их страданиям, пытаясь унять боль, как в финале отхода купол самопроизвольно сжался, сконцентрировавшись на защите самого Маркуса и Хангра, бросив тех, кто не успел... Но Алдор строго поднял палец. «Завтра. Сегодня ты – биологический объект после крайне рискованного полевого испытания. Требуешь рекальцификации и тишины. Иди. И если я услышу, что ты не спишь, а, скажем, бродишь по библиотеке или тренируешься, – добавлю в твой утренний чай снотворного, от которого проснешься аккурат к следующему полнолунию. Понятно?»
Маркус, покорный и обессиленный, кивнул. Путь до его башни-клетки в западном крыле превратился в кошмарное путешествие по лабиринту усталости. В узком переходе между Арсеналом и Казармами Легионеров он столкнулся с Келланом. Молодой оружейник, обычно погруженный в чертежи, нес стопку пергаментов, но резко остановился, чуть не рассыпав их. Его умные, всегда немного рассеянные глаза, за стеклами очков в стальной оправе, расширились от изумления.
«Маркус? Ты ли это? – прошептал он, оглядывая запачканную кровью и сажей униформу, бледное, осунувшееся лицо. – Говорят… говорят же правду? Что ты там, в том аду… держал целый купол? Из чистой стабильности? Под теми проклятыми кристаллами, что эфир в кисель превращают?» В его голосе звучало недоверие, граничащее с суеверным страхом, но и жгучий, ненасытный интерес инженера, услышавшего о невероятном, нарушающем все законы механизме.
Маркус попытался улыбнуться, но получилось лишь болезненное подергивание губ. «Повезло, – выдавил он хрипло, опираясь на холодную каменную стену. – Сила… сработала. И Хангр прикрыл.»
«Повезло?» – Келлан фыркнул, поправляя очки. Его взгляд внезапно стал острым, оценивающим. «Да тебя теперь Веландра Среброрез годами будет разбирать на винтики и шестеренки! Она уже, говорят, Джармоду проект нового исследовательского комплекса сует, чуть ли не подземный полигон с усиленными рунами, чтобы твою "гармонию" под нагрузкой испытывать! Повезло…» Он покачал головой, но в глазах горел нездоровый азарт. «Расскажешь потом? Как оно… изнутри? Как держалось? На что похоже давление?»
«Потом,» – пообещал Маркус, чувствуя, как земля уплывает из-под ног, и поплелся дальше, оставляя Келлана с его чертежами и новыми, тревожными мыслями.
Перед самым тяжелым, кованым дубовым дверьми своей башни, ведущими в узкую винтовую лестницу наверх, его путь преградила фигура. Веландра Среброрез. Она стояла, как изваяние, в своих серебристо-белых одеждах, которые казались сотканными из лунного света и инея. Ее ледяные глаза, цвета зимнего неба перед бураном, прожигали Маркуса насквозь, сканируя, оценивая, раздевая до молекулы.
«Джармод прислал предварительные телеметрические данные, – заговорила она без предисловий, ее голос был холоден и остр, как алмазное сверло. – Радиус устойчивой стабильности – пять шагов в эпицентре эфирного хаоса, вызванного кристаллами третьего порядка. Фактор подвижности – сохранение эффективности щита при отходе под огнем. Способность к автономной адаптации – гашение низкоуровневых эфирных атак без явного волевого усилия с твоей стороны. Побочный, но крайне значимый эффект – ускорение соматической регенерации у раненых в зоне покрытия. На порядок выше предварительных лабораторных моделей.» Она сделала шаг вперед. Воздух вокруг нее казался холоднее. «Твоя сила в полевых условиях проявила адаптивные свойства и реактивность на внешнюю угрозу, не зафиксированные в контролируемой среде. Она не просто поддерживала заданный ритм – она эволюционировала под давлением, находя резонансные точки в атакующем хаосе и усиливая собственную стабильность на этих частотах. Это…» – в ее глазах, обычно таких бесстрастных, вспыхнул азарт, жадный и пугающий, – «…феноменально. Крайне феноменально. Завтра. Моя лаборатория. На рассвете. Мы начинаем серию экспериментов по записи импринтов твоего резонансного поля в состоянии, максимально приближенном к сегодняшнему – под искусственно созданным эфирным стрессом. Пока нейронные связи, сформированные боем, не ослабли.» Она не ждала согласия или возражений. Это был приказ исследователя подопытному. Развернувшись, она скользнула в сторону Башни Знаний, оставив за собой шлейф ледяного воздуха и Маркуса с тяжелым камнем тревоги на душе и предчувствием новой, изощренной пытки во имя «прогресса».
Его комната в верхнем ярусе башни показалась не просто убежищем, а единственной точкой опоры в рушащемся мире. Он с трудом сбросил запачканную пылью, потом и чужой кровью униформу, словно сбрасывая с себя груз Ущелья. Умывание ледяной водой из каменной чаши было пыткой, но и очищением. Ужин – густая, наваристая похлебка с ячменем и вяленым мясом, грубый черный хлеб – стоял на столе, присланный безмолвным слугой. Он ел механически, не чувствуя вкуса, запивая еду остатками горьковатого отвара Алдора. Тело, подчиняясь зелью и нечеловеческой усталости, требовало сна, но сознание лихорадочно прокручивало кадры, как заевшую пластинку: искаженные болью лица, гул, содрогающий скалы, тревожную пульсацию купола под обстрелом, пустые глаза павшего «Молота», упавшего за границей его защиты, холодную, всевидящую пустоту во взгляде Джармода. «Приемлемо». Слово жгло, как клеймо. Цена «приемлемости» – жизнь человека.
Он достал из тайника под каменной плитой у изголовья койки теплый камешек Лиры. Он все так же отдавал слабым, успокаивающим теплом, как маленькое эхо его собственной силы. Маркус сжал его в кулаке до боли, ища в этом крошечном кусочке сглаженного временем камня связь с другим временем, с тем Маркусом, который делился с Лирой страхами и надеждами, а не был «Специальным Ресурсом». Он попытался медитировать, найти свой якорь – тот самый глубокий, успокаивающий ритм в груди. Но угли внутри были слишком слабы и холодны, а воспоминания – слишком ярки и громки, заглушая все.
Сон бежал от него. Он ворочался на жесткой койке, грубая шерсть одеяла колола раздраженную кожу. Ветер завывал в узких бойницах башни, словно души погибших в Ущелье. И сквозь этот вой, из самых глубин цитадели, из недр святилища, куда не ступала нога простого воина, донесся знакомый, леденящий душу звук. Гул Камня Силы. Не того, что пробуждал детей, а Главного Камня, сердца и якоря клана Арнайр. Обычно его гул был ровным, фоновым, почти неощутимым вибрацией в камне под ногами. Сегодня он звучал… иначе. Глубже. Настойчивее. Пульсируя. И в этой пульсации, Маркусу показалось с полной ясностью, была нота, резонирующая с его собственным угасающим внутренним теплом. Не просто отзвук. Зов. Или… предостережение.
Ты слышишь? – пронеслось в его измученной голове, не его собственной мыслью, а словно нашептанное извне. Он чувствует тебя. Знает, что ты сделал. Знает, что в тебе пробудилось. Знает цену, которую ты заплатил. И цену, которую тебе еще предстоит заплатить.
Маркус замер, вслушиваясь в каменную плоть цитадели. Гул Камня усиливался, заполняя тишину маленькой комнаты, вибрируя в его собственных костях, отзываясь странным эхом в тлеющих угольках его силы. Он взывал к чему-то глубинному, древнему, дремавшему в самых потаенных уголках его существа – к той самой «Крови Первых», о которой с трепетом и ужасом писал алхимик Орен. Это не было прямой угрозой. Это было… признанием родства. И суровым напоминанием: сила – не подарок. Это долг. И искушение.
Его уникальность была и клеймом, и пропуском в высшие сферы власти. Его щит спасал жизни, но каждое спасение делало его мишенью, ценным трофеем для врагов, предметом алчных вожделений для таких, как Веландра, и все более требовательным инструментом в руках Патриарха и Джармода. Элдин не простит публичного доказательства его значимости. Каэлан уже точил ядовитые стрелы слов, чтобы отравить мнение двора. Веландра видела в нем не человека, а уникальный феномен для разбора. Джармод оценивал его, как оценивают боевого пса – по результативности и управляемости. А Камень… Камень напоминал, что истинная битва только начиналась. Битва не за выживание, а за контроль. Контроль над своей силой, которая начинала проявлять собственную волю. Контроль над своей судьбой в изощренной паутине клановых интриг, где каждый шаг вперед требовал новой, более высокой платы – кровью, болью, частицей души.
Сжимая камешек Лиры, в котором теплилась лишь слабая искра их былой связи, Маркус закрыл глаза, пытаясь заглушить навязчивый зов Камня и отыскать в себе тот самый спасительный ритм – ритм стойкости, ритм скрытой силы, ритм непокоренной воли. Завтра будет новый день. Новые испытания под пристальными взглядами надзирателей. Новая плата за право дышать и быть собой. Он должен быть готов. Он будет готов. Потому что отступить, сломаться теперь – значит потерять не только хрупкие завоевания, но и себя. Маркус Арнайр больше не был тем перепуганным мальчишкой, который дрожал лишь перед Камнем Пробуждения. Теперь у него было что терять. И за что сражаться до последнего вздоха. Даже если сражаться придется в позолоченной клетке, под нескончаемым взглядом Черной Тени.