Она подумала, что вот если бы у неё был свой вертолёт, то она бы запросто могла бы добраться до аэропорта, ведь в воздухе ни жуков, ни червей пока ещё никто не видел. Только вертолёта у нее не было. Не только у нее не было вертолёта, а и у большинства её знакомых, так что это, не лишенное справедливости предположение о вертолётах, являлось, в основе своей, совершенно чем-то напрочь ненужным, радикально и решительно неуместным.
Люди, которые толпились и толкались возле бесполезных теперь машин и наблюдали при этом странные контакты между жуками и червём, тоже никак не знали, что делать. И шофёр волгоподобной машины, что вёз её, уже не смеялся. Жалеть об этом ей не приходилось, не до того сейчас было, и она так и не узнала никогда, что же такое ему снилось вчера. Даже милиционеры, даже ушлое, бесстрашное и бескомпромиссное МЧС, и прочие власть предержащие, напрочь не понимали, что же нужно сейчас предпринять. Поэтому они ничего и не предпринимали.
Она не успевала, она не успевала!
Как и кто-то из её неведомых знакомых, добиравшихся в аэропорт не менее полусуток. И он ведь не успел. А сколько времени продлится её поездка? Внезапно стал накрапывать дождь, сильно напоминавший снег. Это в июне-то месяце!
Воистину, аэропорт оказался гораздо дальше от её дома, чем она думала раньше. Чем она предполагала. Чем ей казалось. Не об этом ли писал Герхард Уильямс:
«Мы не спешили прежде, но теперь,
Застыли в ожидании. Как свечи.
Их некому зажечь. Вдали поет Орфей.
По глиняной дороге вглубь судьбы
Нам не пройти. А рядом, на траве
Танцуют кондоры и амазонки».
Вероятно, классик был во многом прав.
Вы так не думаете?
Вам так ещё не кажется?
«ФИЛЬМ» СЭМЮЭЛЯ БЕККЕТА
По словам одного достаточно известного в мировой истории персонажа из политического разлива древних лет, кино является важнейшим, мол, из всех искусств. Похоже, дедушка тот как в воду глядел. Потому что или поскольку, или также и само собой, уровень всемирной киноэкспансии если не то что достиг суперапогея, но уже давно перешёл на более тотальную систему воздействия на массы человечьи. Про сериалы и вовсе говорить не стану. Тут больше грустно, чем как-то ещё...
И всё же – кое-что про «важнейшее из искусств». В недрах инета мне удалось обнаружить «Фильм» – или совместный кинпроект Алана Шнайдера и великого Сэмюэля Беккета. Классик абсурдизма остался верен себе. Стоит, пожалуй, сразу сообщить, что двадцатиминутный фильм снят в 1965 году как немое кино в духе киноэстетики начала века номер 20. Главную и единственную роль исполняет Бестер Китон. Различные высокоумные киноведы уже сопроводили «Фильм» множеством высказываний, измышлений, цитат откуда угодно и прочего разного такого. Вторичного, как всегда, но неизбежного.
Много лет назад «Фильм» с немалым успехом был показан на Венецианском кинофестивале 1965 года.
Не самое обычное это произведение.
Не для широкого круга, типичный неформат, и очень даже не для всех. Как и должно быть в подлинно абсурдистском опусе, здесь нет хитроумных и головоломных изгибов сюжетных, ни острых интриг, однако именно это и придаёт действу эдакую экзистенциальную замкнутость и удушающую безысходность. Поневоле ощущаешь, что вот так и было, и будет всегда.
Некий человек идёт по городу. По полуразваленному городу, по полураздолбанному. Идёт медленно, неуверенно, без особенного желания. Но всё равно куда-то идёт. Проходит мимо, рядом с другими людьми. Их немного, но когда они видят его, Первого, то их правильные, благонамеренные лица искажают судороги ужаса и страха.
Он проходит мимо, идёт дальше. Входит в квартиру. Квартирка тоже особенная, пустые стены, вроде бы здесь и чисто, но какое-то всё не очень жилое. Вовсе даже нежилое. Повсюду много кошек. Попугай в клетке. Собачки маленькие в корзине. Первый – он по прежнему в плаще и в шляпе – начинает выносить кошек из комнаты. Вынес одну. Или это был кот? Пока стал выносить другое кошачье существо, то, которое он вынес из комнаты вначале, опять забегает в комнату. Он опять выносит непослушное животное, другое опять забегает. Странные мизансцены повторяются несколько раз. Запирает дверь изнутри на замок, устало садится в кресло.
Потом подходит к жутковатой картинке на стене, на которой нарисовано нечто околоживотное, с огромными глазами. Разрывает этот лист на несколько кусков, садится. Замечает птицу в клетке, она весьма и внимательно, и испуганно, и безразлично, смотрит на него своими сонными и холодными глазищами. Снимает плащ, набрасывает его на клетку. Опять откуда-то появляются странные животные. Новые листы со странными картинками, это… нет, уже не рисунки, но фотографии.
Их не так уж немало. На фотках мужчина и женщина. Раскачивается в кресле, рассматривает фотографии. Потом рвёт их на мелкие кусочки, уничтожает – таким образом – своё прошлое. Оно ему не нужно совершенно. Уже не нужно. Покачивается в кресле. Весь пол в комнате усыпан разорванными фотографиями. Застывает. Взгляд вокруг. Всё то же самое, ничего нового. Внезапно внимательно смотрит вперёд – и видит себя самого.
В кресле, в шляпе. В ужасе кричит.
В немом кино крик воспринимается особенно остро.
Перед нами в «Фильме» мелькнул фрагмент (кусок) жизни. Похоже, что финальный. Что было прежде, каким было оно – мы никогда не узнаем. Но зато видим, чем и как все закончилось.
Невозможно забыть этот простой и жуткий фильм.
Про что он?
Да про всё что угодно; в том числе и про нас с вами. Качающихся в своих креслах, бредущих по своим городам, запирающихся в квартирах. Кошки, собаки, попугаи. Фотографии. Всё как всегда. Ну а потом мы вдруг все вспоминаем – и громко, так громко! так ужасно кричим. Но ни звука не слышно.
Оказывается, фильм-то был немой.
Дон Пангвий
СПЕЦИАЛЬНЫЕ НОВОСТИ
Вчерашний день, часу в шестом, зашёл я на Сенную. Но там никого не били кнутом, да и крестьянок молодых (которые могли бы быть – или как бы даже и стать) жертвами беспричинно неадекватной агрессии, не угляделось мне совершенно. Сложна, туманна, неявна порой cтранная жизнь наша. Побродив с полчасика эдак вокруг да около, отправился я домой. Ну и гамбургер какой-то препаршивый по дороге съел, с соусом из дикой карельской утки.
Неожиданно стало известно, что альбом «Искушения Святого Аквариума», был записан намного раньше того, как все привыкли думать, считать или иногда рассказывать незнакомым девушкам, дабы поскорее их соблазнить. Плоды сего давно налицо.
Якушев не любил работать. Мало работал. Почти что и не работал. Годы идут, вьются изысканно, закручиваются в пёстрые сегментовидные петли, однако Якушев по-прежнему не любит работать. Мало работает. Почти что не работает.
Однажды Сева Гаккель решил, что всё, решительно всё, бесповоротно всё, происходит как-то не так, неправильно, не так как нужно. Отправился в клуб «Грибоедов». Не шибко там ему понравилось. Многое было как-то то не так, то эдак, то непонятно куда и даже зачем. После чего Сева пришёл к выводу, что в древние времена доисторические, когда он жил на улице Лёни Голикова, он ни за что бы и никому бы не поверил, если бы сообщили ему, что в следующем веке группа JETHRO TULL неоднократно будет выступать в Питере. Он бы не поверил, ага. Но вот этого никто ему тогда и не говорил. В тоже время JETHRO TULL с каким-то непостижимым упорством по-прежнему продолжают сюда наведываться. Сева Гаккель ничуть не против.
Однажды некто Пётр Мейдов написал нечто драматургического разлива; то бишь, это получилась не совсем чтобы пьеса, однако и не сценарий киношный, грубый и туповато-жёсткий. Впрочем, как бы там ни было, но Мейдов сам недоумевал немало. Могло ли сложиться иначе? Нет, чёрта с два! Ведь главный персонаж Мейдова по имени Конт, то пытается закрутить беспросветный роман с младшей дочерью дворника Мэлоу, то вызывает на дуэль глиняными тарелками подслеповатого, но дежурного полицейского, то пытается отыскать на улице Рубинштейна, 13 ленинградский рок-клуб, где он однажды курил траву с одной симпатичной леди, но потом забыл как её зовут и уже пять с гаком лет не может этого вспомнить. А уж кто там играл в рок-клубе в тот дивный морозный вечер, ни Конт, ни Мэлоу, да и ни сам Мейдов вспомнить совершенно не могут.
«Не пойму, хорошо мне, или плохо» – подумала одна женщина. И не только подумала. но даже написала эти самые слова. Но может быть, даже и сказала, вслух произнесла. Негромко. Честно скажу в ответ: автор этих строк в упор и совершенно не ведает, чтобы он смог сказать в ответ этой почтенной даме – если бы она задала ему аналогичный вопрос. И как знать, не в связи ли с доморощенно-печальным казусом тотальной разобщённости, древние люди недвусмысленно напевали вокруг порой: «вот такая брат, е...ория».
Некоторые люди, приезжая Бог знает зачем порой в город СПБ, захаживают порой в галерею «Борей» на Литейном, 58. Правильно делают, ибо там априори хорошо. Другие действующие лица нашей жизни, не прочь посетить и арт-центр «Пушкинская, 10». И они тоже правильно делают, ибо и там не менее априори и не менее хорошо. Да, спорить не приходится и жизнь так называемая – она уж «вовсе не сахар». Как пел в своё время Жора Ордановский из незабываемых извечных РОССИЯН. Но может даже и не он, а кто-то другой. Ну и не суть уже... заходите на Пушкинскую, не пожалеете. И уж мало точно вам не покажется. Вход с Лиговского проспекта.
Не так уж давно, в недрах одного альтернативного исследовательского центра из Костамукши-лайт, была сформирована прелюбопытнейшая теория о том, что 180 грамм вискаря вполне равнозначны полстакану свежего джина, но чтобы желательно зелёного цвета. Ежели не верите – ок, убедитесь сами!
Из любого правила могут наблюдаться исключения, но неизвестно какие и неведомо когда; так подумал однажды Александр Сергеевич Ляпин, именитый ниндзя гитарист. И уехал на Западное побережье, штатское. До сих пор он там, где-то в предместьях Сан-Франциско. Возвращаться назад пока отчего-то не собирается