– Благодарю. – Пытаясь сдержать ярость, я принялась поправлять выбившиеся из-под шляпки волосы. – Однако в вопросах лечения я сама достаточно компетентна. В конце концов, я – аромаг!..
И усмехнулась ей со значением. Окончание фразы «…а вы – всего лишь медсестра!» будто повисло в воздухе, словно неприятный запах – невидимый, зато вполне ощутимый.
Ингрид потупилась и прикусила розовую губку. В яблочный джем ее аромата щедро добавили недовольства – кислого молока.
– Мирра! – Ингольв наконец обрел голос, и в тоне его звучали досада и предостережение.
– Да, дорогой? – лучезарно улыбнулась я.
– Госпожа Ингрид желает тебе только добра, – нахмурился он. – И тебе стоит ее послушать, а не спорить!
– Я слушаю. – Я пожала плечами, мягко высвобождаясь из хватки медсестры. – Но полагаю, что могу сама распоряжаться своим временем. Раз уж у меня так мало домашних обязанностей.
Последний намек на узурпацию свекром власти в доме моментально вывел Ингольва из себя. Вокруг него словно полыхнул раздраженный коричный аромат.
– Мирра… – громко начал Ингольв, но, наткнувшись на мой предостерегающий взгляд, продолжил уже значительно тише: – Обсудим это в машине.
– Конечно, дорогой! – безмятежно согласилась я, кладя ладонь на его локоть.
Ингрид ничего не оставалось, кроме как следовать за нами в фарватере. И, признаюсь честно, эта маленькая победа грела мне сердце.
Впрочем, торжество мое продолжалось недолго. Остановившись рядом с автомобилем, Ингольв украдкой огляделся и, убедившись в отсутствии лишних ушей, проговорил негромко, но безапелляционно:
– С этого дня ты будешь проводить на берегу не меньше часа ежедневно!
При иных обстоятельствах подобное распоряжение я приняла бы с восторгом. Однако я не могла отделаться от мысли, что Ингрид зачем-то нужно было мое отсутствие в городе, и, надо признать, она весьма ловко добилась желаемого.
– Ингольв… – начала я, но он не слушал.
– С тобой будет ездить Петтер. Поезжайте прямо сейчас.
– Дорогой, но как же ты вернешься в Ингойю, если мы заберем автомобиль? – сделала я последнюю попытку. Резкий порыв ветра заставил меня, поежившись, поднять меховой воротник.
– Не волнуйся, – раздраженно дернул плечом муж. – У меня еще дела, а Ингрид может поехать на извозчике.
Радовало хотя бы, что он не намеревался уехать отсюда с любовницей под ручку! Впрочем, причиной тому наверняка были соображения престижа и приличий, а вовсе не мои оскорбленные чувства.
Петтер с легким поклоном распахнул передо мной дверцу.
От мальчишки веяло пачули – чуть затхлым, болотистым ароматом смолы, дыма и земли – предвкушением чего-то долгожданного. Я с трудом спрятала досаду: кажется, Петтер доволен таким поворотом событий. Все довольны – кроме меня.
– Я вам так завидую! – мечтательно прощебетала Ингрид, прижимая руки к груди. – Прогулка по берегу – это так романтично!
Надо думать, я – особа совершенно не романтического склада характера. Однако мое скептическое хмыканье нисколько ее не обескуражило.
– Заодно вы можете, например, собирать ракушки и камушки, – с брызжущим энтузиазмом, похожим на сладко-кисло-горький вкус грейпфрута, предложила Ингрид. – Можно делать из них прекрасные цветы или флакончики для духов!
– Благодарю! – ответила я с холодной вежливостью. – Непременно обдумаю ваше предложение! До свидания, госпожа Ингрид… дорогой.
И, уже отворачиваясь, заметила, как Ингольв улыбается Ингрид. Пахло от него в этот момент цветочно и сладко – липой, – как в ту июльскую ночь, когда он умолял меня сбежать с ним…
Надо думать, все время, которое мне следует проводить с Петтером, мой муж будет проводить с Ингрид. Забавно, нас с Ингольвом уже давным-давно нельзя было назвать любящей парой, однако меня больно ранила его неприкрытая нежность к другой женщине. До сих пор его измены были простыми интрижками. Принять серьезное увлечение мужа оказалось значительно сложнее. Только гордость и молчаливая поддержка Петтера позволили мне сохранить лицо и не устроить скандал.
– Да, Петтер, я забыл сказать, – спохватился Ингольв, когда ординарец помог мне усесться.
– Слушаю, господин полковник! – тут же вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал мальчишка. Каменное лицо, но запах – колкая перечная мята и холодно-лиственный петитгрейн – выдавал его недовольство.
Подойдя к нему, Ингольв как-то неожиданно по-доброму улыбнулся и заговорщически сообщил:
– Я направил в столицу представление на производство тебя в чин лейтенанта.
Темные глаза Петтера расширились от удивления.
– Это большая честь для меня, господин полковник! – только и сказал он.
– Не прибедняйся, мой мальчик! – покровительственно похлопав его по плечу, смягчившимся голосом произнес Ингольв. – Такие, как ты, всегда в цене.
Я ожидала, что Петтер ответит что-то вроде: «Рад вам служить, господин полковник!», но он только почтительно склонил голову. Исходящий от него аромат, против ожиданий, вовсе не искрился радостью. Напротив, остро ограненный черный перец колол нос.
– Такие, как он? – заинтересовавшись, повторила я. – Что ты имеешь в виду?
– Неважно! – отмахнулся Ингольв. И велел: – А теперь поезжайте!
Нам ничего не оставалось, кроме как послушаться…
– Куда ехать? – спросил Петтер, устроившись на водительском месте.
Его кисти – крупные, грубоватые для такого мальчишки – уверенно покоились на руле.
Я взглянула на свои мелко дрожащие руки и попыталась успокоиться.
– На берег, – отозвалась я, сама поразившись терпкой горечи, которая звучала в моих словах. Зажмурилась, несколько раз глубоко вздохнула.
Петтер молча вел автомобиль, временами на меня поглядывая. Даже с закрытыми глазами я ощущала его взгляд: встревоженный, полный заботы и тихой нежности. Пахло от мальчишки тягучей смолой и ванилью – бензоином. И как бензоин, по хельским поверьям, отгоняет злых духов, так и этот аромат словно рассеивал мои печали.
Только я никак не могла отделаться от чувства вины. Я постоянно твержу, что стараюсь оттолкнуть Петтера ради его же блага, а сама исподтишка наслаждаюсь благоуханием его чувств.
Запахи – это целый океан, пугающий тех, кто не умеет плавать. Можно всю жизнь плестись по его берегу, шарахаясь даже от брызг. А можно, как дети, с визгом прыгнуть в набегающую волну и насладиться ее бурлящими прикосновениями…
Но я не имею права поступать так с Петтером, даже если он мечтает именно об этом.
Когда автомобиль, в последний раз чихнув мотором, остановился, я еще некоторое время сидела неподвижно.
– Госпожа Мирра? – Тихий голос Петтера, его осторожное прикосновение к локтю заставили меня нехотя открыть глаза.
– Да, Петтер? – рассеянно отозвалась я, глядя на хмурое море за окном автомобиля. Оно походило на медведя, который все никак не уснет в своей берлоге, ворочается и недовольно порыкивает.
– Приехали, – подтвердил очевидное мальчишка, не торопясь убирать руку. А губы у него пухлые, совсем детские, и улыбка такая открытая…
По тесному салону автомобиля поплыло такое благоухание, что я замерла, разрываясь между желанием отшлепать глупого мальчишку и обнять его.
Так красиво, милосердные мои боги, как же красиво! Мягкая замша, играющая всеми оттенками фиолетового – ладан, кремово-желтый атлас сандала, нежная шероховато-древесная текстура мирры, как брошь, скрепляющая все это великолепие.
Ладан, сандал и мирра – благоговение.
Кажется, еще немного, и Петтер совсем потеряет голову.
– Петтер, – быстро и намеренно громко заговорила я, стараясь развеять наваждение, томным жасмином колышущееся вокруг. – Зачем вы меня туда привезли?
– Что? – непонимающе спросил он, с трудом выныривая из своих грез.
Прекрасный аромат будто поблек, но не исчез. Словно кто-то набросил на роскошное вечернее платье плотный кожаный плащ.
– Зачем вы меня туда привезли? – терпеливо повторила я. – Не думаю, что вы намеренно хотели меня унизить.
А вот это его проняло: дернулся, из глаз мгновенно исчезла мечтательная дымка – будто фата, сорванная нетерпеливым женихом.
– Нет! – Петтер протестующе мотнул головой. – Я просто…
– Просто – что? – подбодрила я нетерпеливо.
– Я хотел, чтобы вы знали, – признался он тихо, глядя на свои сцепленные руки.
– Знала о чем? – Раздражение прорвало плотину моего самообладания. Ведь он ничего мне не объяснил! Выдернул из «Уртехюса» и повез неведомо куда, как безвольную куклу. А теперь из него слова не вытянешь! – Что Ингольв настолько… – я замолчала на мгновение, подбирая слово, – потеряет голову, чтобы драться на дуэли из-за любовницы?
– Нет! – так яростно запротестовал Петтер, что я вздрогнула. Теперь он смотрел прямо мне в глаза – требовательно и настойчиво. – Все совсем не так! Вы…
Он оборвал пламенную речь на полуслове и отвернулся, прикусив губу. Пахло от него противоречиво – кислой обидой и жаркой имбирно-лавровой гордостью.
– А как? – мягко спросила я. – Все выглядит вполне очевидным.
– Я не могу вам сказать, – неожиданно хрипло произнес он, не глядя на меня.
– Не можете или не хотите? – уточнила я резко. – Петтер, что за глупости?
Какие-то непонятные намеки, обмолвки, как будто это великая тайна!
– Не могу! – выкрикнул он, ударив по рулю.
Низкий рев клаксона заставил меня вздрогнуть и отшатнуться.
– Я дал слово господину полковнику, что никому не скажу! – уже тише закончил Петтер, сжимая руки в кулаки.
Оставалось только вздохнуть: благородство похвально, однако порой очень утомительно.
– Эта история с дуэлью как-то связана со мной, верно? – предположила я, вспомнив слова инспектора Сольбранда.
Петтер нахмурился и еле заметно кивнул.
– Почему вы не хотите мне помочь? Хотя бы немного! – попросила я, взяв его за руку. Запрещенный прием: мальчишка дернулся и жарко покраснел.
– Я не могу! – выдавил он.
Петтер не знал, куда девать глаза, но пахло от него так дымно-ладанно, что не оставалось сомнений в его непреклонности.