Он подался ко мне, едва не свалив чашку.
– Верю, – согласилась я. – Хотите, я дам вам отличное снотворное? Чтобы вам больше не снились всякие глупости.
Господин Льетольв рассмеялся, поднимая руки в шутливом жесте.
– Сдаюсь, сдаюсь, госпожа Мирра! Ваша добродетель непоколебима, преклоняюсь!
Я согласно наклонила голову, поспешно отгоняя неуместные воспоминания. Не так уж она непоколебима…
– Вы пришли ко мне, чтобы… – напомнила я.
– Ах да! – Господин Льетольв посерьезнел. – Я пришел, чтобы воздать должное любви!
Оставалось только вздохнуть. В конце концов выяснилось, что интендант намеревался подарить всем своим нынешним возлюбленным по флакону духов. Будущих обладательниц эксклюзивных благовоний оказалось пять, так что обсуждение желаемых ароматов растянулось надолго.
«Ах, Сванвейг – она как персик! Понимаете, персик!» – горячился господин Льетольв, когда я пыталась объяснить ему, что даме под пятьдесят вряд ли придутся по вкусу фруктово-сладкие духи.
Заодно господин Льетольв пытался приобнять меня, вручить драгоценный браслет («Это только из уважения!») и заглянуть в вырез платья…
Словом, когда дверь без стука распахнулась и на пороге появилась Сольвейг, я с облегчением перевела дух.
– О, Сольвейг, заходите! – воскликнула я с широкой улыбкой.
Домоправительница вытаращила глаза и едва не попятилась от столь приветливой встречи. К исходящему от нее аромату уксуса добавился сладко-горько-кислый аккорд грейпфрута и колкая хвоя – опаска.
– Госпожа… Мирра? – запинаясь, переспросила она.
Ответить я не успела: к Сольвейг уже устремился с распахнутыми объятиями господин Льетольв.
– Ах, какая женщина! – томно проворковал он, приобняв Сольвейг за талию и глядя на нее столь жарким взглядом, что домоправительница зарделась. – Красавица!
Я спрятала улыбку: назвать так сухопарую Сольвейг в неизменно сером платье мог только господин Льетольв.
– Сольвейг, что вы хотели? – Я сочла необходимым напомнить о своем присутствии.
– А? – Она с трудом отвела затуманенный взгляд от соблазнителя. Кажется, Сольвейг еще не доводилось бывать под таким шквальным огнем обольщения, и она совершенно растерялась. Исходящий от нее запах изменился – теперь это был не просто уксус, а малиновый, в котором еще ощущался привкус и аромат спелых ягод. – А, да. Вот. Вам звонили. Ждут ответа. У телефона.
Я развернула записку и пробежала глазами текст. Гуда сетовала, что в последнее время я совсем перестала показываться в обществе (что соответствовало действительности), а также весьма настойчиво приглашала меня послезавтра на гейзерный пикник, грозясь обидеться в случае отказа.
– Сольвейг! – позвала я. Она не откликнулась, пришлось повторить громче: – Сольвейг!
– А? – вздрогнула она, млея, пока господин Льетольв целовал ей руку.
– Передайте, что я непременно буду!
– Ага. – Сольвейг заторможенно кивнула.
Оставалось надеяться, что даже в любовном дурмане она не забудет, о чем речь.
– Кстати, – спохватилась я. – Почему вы пришли сами, а не прислали Уннер?
– Уннер! – Она тотчас скривилась, кажется, позабыв даже о господине Льетольве. – Эта вертихвостка куда-то сбежала!
– Понятно. – Я не стала расспрашивать дальше. – Вы можете идти.
– До свидания, милейшая госпожа Мирра! – Неисправимый сердцеед послал мне жаркий взгляд, подмигнул и отбыл, крепко удерживая за талию добычу.
Когда за ними закрылась дверь, я наконец позволила себе расхохотаться. И едва не подавилась смехом, когда из угла комнаты ко мне скользнула тень.
– Господин Исмир! – воскликнула я, приглядевшись, и прижала руку к испуганно колотящемуся сердцу. – Что вы здесь делаете?
Надо думать, он проник в «Уртехюс», когда я была увлечена беседой с господином Льетольвом.
Дракон шагнул к окну и остановился спиной к нему, не давая рассмотреть его лицо.
– Госпожа Мирра. – Он чуть наклонил голову, скрещивая руки на груди так, что под легкой рубашкой обозначились мускулы. Обжигающий холод мяты словно леденил кожу. – Давно не виделись.
– Давно, – согласилась я, хотя с последней нашей встречи едва минуло несколько часов. От воспоминания о том, как он прижимал меня к скале и запугивал, противно заныл желудок. Что, если Исмир снова примется за свое? Здесь за меня некому вступиться. Пытаясь перебороть воспоминание о собственном страхе и беспомощности, я произнесла светским тоном, плавно поведя рукой: – Присаживайтесь! Будете чай или кофе?
Исмир покачал головой. Вокруг него словно бушевала метель: пронзительно прохладный, с солью, эвкалипт, шипастый лемонграсс, колкая мята. И туманно-мягкое, лиловое дуновение лаванды. Холодная злость и усталость.
Вздохнув, я отвернулась и принялась разжигать спиртовку. Отчаянно хотелось кофе, чтобы утопить губы в обжигающей горечи, согреться и успокоиться.
– Вы так и не ответили, принимаете ли мое предложение, – наконец нарушил молчание Исмир. Голос его звучал хрипловато, как будто простуженно.
А сегодня на берегу мне вовсе не показалось, что Исмира так уж волновал мой ответ!
Я молча доварила кофе – с корицей, медом и мускатным орехом – и села в кресло, грея пальцы о горячую чашку. Исмир по-прежнему застыл у окна, глядя на меня с непонятным выражением.
– Принимаю, – вздохнула я, – но с одним условием.
От Исмира будто плеснуло горчично-уксусным раздражением. Отойдя от окна, он остановился напротив меня. Лицо его было почти серым, зато от раны остался только едва заметный рубец, рассекающий бровь.
– Вы ставите мне условия? – обманчиво мягко поинтересовался Исмир. Крылья его носа хищно раздувались.
– Именно, – подтвердила я, вдруг разозлившись. Он так откровенно пытался на меня давить и запугивать, что во мне поднималось глухое раздражение. Я отставила чашку (кофе мне расхотелось) и потребовала: – Господин Исмир, вы уж определитесь, подозреваемая я или союзник! И если все же союзник, то ведите себя соответственно!
Он оскалился – улыбкой назвать эту гримасу не поворачивался язык.
– Продолжайте, – предложил он еще мягче, отчего по спине у меня побежали мурашки. – Каково же ваше условие?
– Кроме меня и Валериана вы позаботитесь также о Петтере, – проговорила я с внутренней дрожью. После драки просить о Петтере – не лучшая мысль, но я не могла промолчать.
– Петтере? – повторил Исмир как-то так, словно выругался. И так резко выдернул меня из кресла, что я неловко взмахнула рукой, сшибая со столика чашку с недопитым кофе. Зазвенели осколки, по полу побежал темный ручеек.
А Исмир притиснул меня к себе, не давая шевельнуться. От него веяло холодом. Мороз подступал, сковывал меня, как корабль в льдинах.
– Зачем вы меня дразните? – пробормотал Исмир мне в губы. – Зачем, Мирра?
Дыхание его пахло мятой и крепким алкоголем. Боги, милосердные мои боги, да он же пьян!
Обдумать это открытие я не успела – Исмир вздохнул и приник к моим губам в яростном поцелуе, больше похожем на укус.
Я уперлась ладонями в его грудь.
«Он словно наказывает меня!» – мелькнуло в голове, и я отвернула лицо. Помогло это мало – губы Исмира скользнули по моей шее, он прикусил зубами тонкую кожу…
– Прекратите! – взмолилась я. – Исмир, прекратите! Слышите?
Не сразу, но это подействовало. Он отстранился, тяжело дыша, окинул меня затуманенным взглядом. Сначала от него пахло абсолютом какао – горьковатым, насыщенным ароматом черного шоколада. А теперь повеяло сладким, древесно-камфорным, тяжелым и тошнотворным запахом мари. Ненависть.
– За что вы меня ненавидите? – вырвалось у меня.
Исмир на мгновение застыл, потом разжал руки и отступил на шаг.
– Это не так, – ответил глухо, отвернувшись, и как-то растерянно пригладил светлые волосы.
Я обхватила себя за плечи и без сил опустилась в кресло.
– Не надо, – попросила устало. – Я же чувствую.
– Чувствуете? – Исмир стремительно обернулся, сверкая синим льдом глаз. – Что вы чувствуете? Ладно. Да, я ненавижу вас всех. Вас, людей!
Он замолчал, тяжело дыша, и с силой потер ладонями лицо. От него тянуло пряно-холодным ароматом чайного дерева. Так пахнет неприятная правда, которую давно хотелось высказать.
– За что? – спросила я, чувствуя внутри звенящую пустоту, и как-то отстраненно отметила, что подол моей юбки испачкался в кофейной луже.
– А разве не за что? – слова звенели льдинками. Исмир отвернулся и продолжил горько: – Люди словно тараканы. Стоило впустить вас в Хельхейм – расплодились без счета и окончательно обнаглели.
– Так снимите тапку и прихлопните, – предложила я, усмехаясь через силу. – Можете начать с меня. Вы ведь этого хотите?
– Да! – словно выплюнул Исмир. От него дохнуло нестерпимой вонью нашатыря.
Хотелось зажать нос, но я не двинулась с места.
Отвернувшись, я слепо уставилась в стену. Перед глазами все расплывалось, голова кружилась, и дышать было трудно.
– Сегодня на рассвете умер сын моей сестры, – тяжело проронил Исмир за моей спиной. – Умер из-за этого… – он крепко выругался, – человеческого заклятия!
– Мне жаль, – пробормотала я. – Сочувствую.
– Сочувствуете?! – Исмир взметнулся с места, остановился рядом со мной, дыша хрипло, с присвистом. – Это все, что вы можете сказать?
– А что еще я могу сказать? – Я повернулась к нему, подняла глаза. Теперь я понимала, какая муха укусила его сегодня, но легче от этого не становилось. – Вы хотите наказать меня за то, что совершили другие люди? Начинайте, я не стану сопротивляться. Ну, чего же вы ждете? Вы ненавидите нас всех, так мстите, за чем дело стало?
Исмир молчал, только на скулах его перекатывались желваки, а глаза были совсем больные.
– Я ненавижу вас, – повторил он так буднично, словно говорил, сколько сахара класть в чай. От Исмира исходил прозрачный обжигающий холод первых нот розмарина. Память.
– Ненавидите, – бездумно согласилась я, борясь с желанием закрыть глаза.
Мы оба знали, что это лишь часть правды. И что Исмир никогда мне этого не простит.