Я чувствовала себя так мерзко, что хотелось говорить гадости и бить посуду, но воспитание не позволяло выказывать чувства столь откровенно. Пришлось улыбнуться и склонить голову в молчаливом приветствии.
Оказавшись в своей комнате, я принялась за дело.
Маска с глиной рассул, экстрактом огурца и маслом базилика, чтобы убрать следы усталости. Чайно-шалфейные компрессы на глаза – от мешков и красноты. Медовый скраб для тела и крем с розой, сандалом и мускатным шалфеем.
Сольвейг через дверь позвала меня завтракать, но я крикнула, что буду позже. Она фыркнула и удалилась.
Я критически осмотрела себя в зеркале. Пожалуй, без косметики сегодня лучше обойтись – лишние улики ни к чему. Разве что немного пудры…
Блузка нежнейшего розово-бежевого оттенка, любимые янтарные украшения…
Капнув на щетку масла иланг-иланга, я принялась расчесываться. Томный бархатный аромат струился по комнате, заставляя глубже и чаще дышать. Рыжие пряди струились через зубцы, а я, мерно проводя расческой, с недоверием всматривалась в свое порозовевшее отражение. Неужели я действительно собираюсь это сделать? Даже мысль эта казалась дикой, но сладкие чары иланг-иланга оказались сильнее. Они туманили голову, ласковым дуновением уносили прочь сомнения, обещали забвение…
Прелесть аромагии в том, что она позволяет влиять на чувства и разум. Не идти на поводу у тревог, страхов или бессонницы, а расправляться с ними легко и непринужденно.
Незаметная, но оттого не менее могущественная магия.
Поэтому нас, аромагов, и боятся. Власть над чувствами страшит. Разве сложно мне, скажем, заставить кого-то выболтать сокровенные тайны или расплакаться прямо посреди торжественной речи, вынудить потерять голову от любви или серьезно заболеть? Другой вопрос, что я не стану влиять на кого-нибудь без его просьбы или крайней нужды.
Впрочем, меня уже заждались…
Я спустилась вниз, когда мои мужчины уже пили чай, и одарила всех сияющей улыбкой.
– Здравствуй, дорогой. Здравствуйте, господин Бранд, Петтер.
Мне ответили вразнобой.
– Приперлась наконец! – мой мрачный благоверный.
– Здравствуйте, госпожа Мирра, – бледный и отчего-то помятый Петтер.
– Соизволила! – язвительный свекор, отвлекшись от газеты.
– И вам приятного аппетита. – Я уселась, расправила на коленях салфетку. – Мне только чая и булочку с маслом, благодарю вас, Сольвейг.
Некоторое время я добросовестно заталкивала в себя сдобу, запивая крепким чаем. Мне стоило немалых усилий казаться безмятежной, когда внутри кипела злость пополам с предвкушением.
Мужчины тем временем закончили с завтраком и стали подниматься.
– Дорогой! – окликнула я. За долгие годы супружеской жизни притворство въелось в кровь и плоть, однако сегодня изображать любящую жену было особенно противно. – Надеюсь, ты позволишь мне сегодня не ехать на прогулку?
– С чего бы это? – тут же влез мой драгоценный свекор.
– Петтер вчера травмировал ногу, – объяснила я с недовольной гримасой. – К тому же сегодня плохая погода… Не думаю, что госпожа Ингрид желала мне простудиться.
Петтер бросил взгляд на окно, за которым действительно накрапывал дождь, но промолчал.
Муж, и так с похмелья пребывавший в отвратительном настроении, от попытки ему перечить, разумеется, взвился на дыбы.
– Ты поедешь! – рявкнул он, наливаясь краснотой. – Петтер не барышня, потерпит!
– Как скажешь, дорогой, – сдалась я, пряча торжествующую улыбку.
Ингольва эта маленькая победа (точнее, видимость таковой) успокоила, и он отбыл на службу. Свекор отправился с ежедневным обходом – заводить часы, – а мы с Петтером остались наедине.
– Госпожа Мирра, может, не поедем к морю? – предложил юноша тихо. Пахло от него маслом элеми – свежей зеленью укропа, водорослями и солью. Хм, а он ведь на грани нервного срыва! – Хотите, я отвезу вас в булочную? Или еще куда-нибудь. А полковнику скажем, что были на берегу.
– Не выдумывайте, Петтер, – возразила я так же негромко. – Сегодня я непременно хочу к морю. Пожалуйста, отвезите меня в ту самую бухту, где мы были вчера.
Он взглянул непонимающе, потом до белизны сжал губы. Резкий горьковатый запах горчицы ужалил мой нюх. Ревность.
– Как прикажете, – ответил глухо и направился к выходу.
Надо думать, Петтер вообразил, что я надеюсь встретить Исмира.
Передо мной как воочию возникло хищное лицо дракона, всплыли из памяти насмешливое: «Мне неинтересна добыча, которая сама идет в руки!» – и вчерашние откровения.
Нет. Встретить его я не надеялась…
Петтер вел автомобиль молча, только иногда чуть морщась от боли.
Я не стала интересоваться его драгоценным здоровьем. Петтер явно был не в духе, так что я предпочла любоваться окрестностями. Правда, любоваться полагалось разве что дождем и размытыми глинистыми склонами, и занятие это мне быстро наскучило.
Признаюсь, хмурый вид юноши пробил в моих планах солидную брешь. Кажется, он вообще не собирался со мной заговаривать!
– Приехали, госпожа Мирра, – нарушил молчание Петтер, затормозив подальше от обрыва. – Хотите прогуляться?
Я понимала его скептицизм. Размокшая глинистая почва была скользкой даже на вид, а на обрыве легко могла уехать из-под ног.
– Да, – задыхающимся голосом произнесла я, прижав руку к шее. – Душно. Помогите мне, пожалуйста.
– Вам плохо? – встревожился Петтер.
От него будто плеснуло зеленым чаем и липой – заботой и нежностью.
Петтер распахнул дверцу с моей стороны и почти выволок меня на свежий воздух.
Я обмякла в его руках тряпичной куклой. Отпусти – и упадет прямо в грязь.
Ветер, пахнущий солью и мокрым песком, едва не сбивал с ног.
– Все в порядке, не беспокойтесь, – попросила я, смежив веки.
В объятиях Петтера было так тепло и надежно! Аромат ветивера словно укрывал нас тяжелыми складками, и «верхние» запахи мокрой шинели, бергамота (должно быть, одеколон) и пахнущего мятой дыхания ничуть не мешали мне наслаждаться.
– Госпожа Мирра, – позвал Петтер, осторожно встряхивая меня за плечи.
– Да, Петтер, – тихо откликнулась я, открывая глаза.
Он был совсем близко: встревоженный, теплый.
– Петтер… – повторила я нежно.
Он глядел на меня не отрываясь. Его сердце под моей ладонью отчаянно колотилось. А я чувствовала себя совсем юной и чуточку сумасшедшей.
– Госпожа… Мирра, – выдохнул Петтер. И, конечно, не выдержал: прижал меня к себе, ласково поцеловал в губы… И замер, будто ожидая пощечины.
Я усмехнулась и поцеловала его сама…
Спустя некоторое время я обнаружила себя прижатой к лаковому боку автомобиля. Колени мои подгибались, голова кружилась. А дождь… боги, какая мелочь!
– Петтер! – позвала я. Меня била дрожь, и вряд ли от холода, хотя шуба на мне оказалась расстегнутой, как и блузка. От юноши веяло таким теплом, что сама мысль о холоде казалась нелепой.
– Да? – Он взглянул на меня шальными темными глазами, чуть отклонился.
Наркотически сладкий жасмин пел свою арию, заставляя забывать обо всем. Но тонко-тонко, как комар, тревожно звенел лайм.
– Давайте переберемся на заднее сиденье, – предложила я. – Здесь неудобно.
Глаза его вспыхнули, как электрические фонари, однако благородство пересилило.
– Госпожа… Мирра, – кажется, Петтер лишь теперь до конца понял, что происходит, и пытался совладать с собой. – Не надо. Вы ведь… вы будете жалеть!
– Вас нужно уговаривать, Петтер? – удивилась я, касаясь пальцами его припухших губ.
Он судорожно вздохнул.
Уговаривать не пришлось…
На узком сиденье вдвоем было не слишком удобно, хотя Петтер заботливо подстелил шубу, и к тому же тянуло холодом из приоткрытого окна.
Однако меня переполняли расслабленность и довольство. Куда и девалась утренняя глухая тоска!
Тягучий янтарный аромат амбры и ванили, оттененный радостным звонким мандарином, окутывал меня оранжевым теплом.
Петтер не отпускал меня ни на минуту – лаская, касаясь, целуя. Он словно боялся, что все это окажется сном, и торопился досмотреть до конца чудесную грезу.
– Мирра, – проговорил он вдруг негромко, ласково убирая упавший мне на глаза локон. – За что вы ему мстите?
– М-м-м? – не поняла я. Хм, у юного любовника есть свои несомненные плюсы…
– Ну вы же за что-то мстите полковнику. – Петтер даже отстранился. Надо думать, лицо мое выразило удивление, потому что он усмехнулся как-то очень по-взрослому. – Мирра, я же не дурак. И не верю, что вы просто так… – он запнулся, подбирая слова, – пришли ко мне.
– Петтер, – мягко произнесла я, ероша его темные волосы. Пахло от него совсем иначе, чем от Ингольва, и вообще все было иначе. Это ощущение новизны (а ведь я прожила замужем тринадцать лет!) заставляло меня чувствовать себя пьяной от любви девчонкой. – Не надо.
– И все-таки, почему? – спросил Петтер, очерчивая пальцем мою грудь. Хм, нужно сделать ему крем от мозолей…
Резковатый аромат эвкалипта давал знать, что Петтер не отступится.
Я вздохнула (вот настырный!) и пошевелилась, устраиваясь поудобнее.
– Могу я просто ощутить себя женщиной? Не ценной вещью, не добычей, не грелкой для постели… – Голос мой дрогнул.
– Мирра? – Петтер встревоженно заглянул мне в лицо. – Что случилось?
Я только помотала головой:
– Ничего.
– Вы ведь… ни с кем и никогда. – Прозвучало это не как вопрос, а как утверждение. Он покраснел, как мальчишка (хотя почему «как»?), и отвел взгляд. – Ну, кроме господина полковника.
– Откуда вы знаете? – не сдержала любопытства я.
– Я же не слепой и не глухой. – Он дернул плечом. – О вас ничего такого даже не говорили. И что, я не вижу, что ли?
Мне стало смешно.
– Какой вы проницательный! – иронически проговорила я, проводя пальцами по его виску, щеке. – Справки наводили?
– Мирра! – Он перехватил мою руку, серьезно заглянул в глаза. – Не нужно. Я же люблю вас!
– Петтер… – Я предпочла «не услышать» признание, которое сорвалось с его губ так же легко, как лишняя капля из пузырька с маслом. – Какое вам дело? Не надо вопросов.