Из «Уртехюса» я вышла, только когда до ужина осталось четверть часа. И замерла на крыльце.
Дождь давно закончился, сквозь тучи даже проглядывало солнце. Наша улица, в обычное время тихая и малолюдная, сейчас наполнилась шумом и голосами. Горожане, обрадованные редкой хорошей погодой, дружно решили прогуляться. Тут же бойкие торговки продавали пирожки, горячее имбирное пиво и конфеты, сновали цветочницы, перекрикивались леденцы…
Как чудесно было бы гулять вот так – с мужем и детьми, покупать лакомства, болтать о пустяках. У меня никогда этого не будет, разве что Ингольву потребуется изобразить крепкую семью. И от этого хотелось плакать.
Я вернулась в «Уртехюс», надела аромамедальон, в который щедро накапала масел нарда, мускатного шалфея и сандала. Вдохнула густой сладковатый аромат, поправила волосы… И, стараясь ни о чем не думать, отправилась домой.
Дверь мне открыла молоденькая девчонка, в своем сером форменном платье похожая на воробышка. Пахло от нее лавандой и ромашкой – спокойствием и трудолюбием.
– Здравствуйте! – приветливо сказала она, глядя на меня из-под густой челки. Голосок у нее оказался под стать внешности: высокий и звонкий. – Вы к кому?
Я на мгновение оторопела, а потом сообразила:
– Вас только прислали из агентства?
– Да. – Девушка неуверенно сделала книксен, явно стесняясь спросить, кто я такая.
– Я госпожа Мирра, – сжалилась я над ней. – Жена хозяина дома.
– Жена?! – Голубые глаза округлились. – Но господин Бранд сказал, что не женат!
Я несколько принужденно улыбнулась. Надо думать, свекор намеренно внушил новой горничной, что особняк принадлежит ему.
– Хозяин дома – полковник Ингольв, сын господина Бранда. А я жена Ингольва. Простите, может быть, вы позволите мне войти?
– Да, конечно! – Девушка испугалась, сообразив, что наболтала лишнего. Торопливо посторонилась, снова сделала книксен. – А я – Ринд, госпожа. Простите, госпожа!
– Ничего, – рассеянно отозвалась я, оглядываясь. – А кто дома?
– Господин Бранд и господин Петтер! – добросовестно доложила девушка, слегка покраснев. От нее повеяло нежным ароматом майской розы, и меня захлестнула боль. Совсем недавно Уннер так же очаровательно розовела при имени Петтера.
– Благодарю, Ринд! – прохладно откликнулась я. – Вы можете быть свободны.
Девица испарилась, а я с тяжелым сердцем отправилась в столовую…
К ужину мой благоверный снова не явился, так что трапезничали мы втроем: я, Петтер и свекор. Сидеть за одним столом с юношей после всего произошедшего было неловко, но мне ничего не оставалось, кроме как изображать спокойствие.
И разумеется, господин Бранд желал поделиться впечатлениями о последних событиях, с воистину слоновьим безразличием не замечая, как неприятна эта тема сотрапезникам.
– Вот додумалась же, мерзавка! – экспрессивно размахивая куриной ножкой, возмущался он. От него изрядно попахивало портвейном, так что в причинах говорливости (и пренебрежения манерами) можно было не сомневаться. – Надо же ей было это проделать у нас под носом! Надумала сдохнуть – так иди сразу в канаву и делай с собой что хочешь!
Мы с Петтером угрюмо молчали, глядя каждый в свою тарелку, а господин Бранд живописал, как, должно быть, билась в конвульсиях Уннер. И это прямо на пороге нашего дома! От смакования тошнотворных подробностей ком стоял в горле, а жадное любопытство Сольвейг, которая внимательно прислушивалась к рассказу, вызывало омерзение.
Представляю, каково было Петтеру это слушать!
Юноша казался странно повзрослевшим, будто сегодняшний день состарил его лет на пять. Он ел не поднимая глаз, и боль выдавал только запах – холодная полынная горечь и раскаленный металл.
Наконец я не выдержала: отложила столовые приборы, стремительно поднялась.
– Благодарю, я сыта. Поднимусь к себе, голова болит. Спокойной ночи!
И стремительно вышла…
Ванну этим вечером я принимала дольше обычного. Нард, роза и лаванда сняли боль и навеяли сонливость, но душевного успокоения не принесли. Выбравшись из воды, я накинула халат и прошла в спальню.
И первое, что увидела, – Ринд, стоящую на коленях у стены. Не замечая меня, девушка что-то сосредоточенно делала, и я, приблизившись на цыпочках, заглянула ей через плечо. Ринд зачем-то запихивала в розетку клок ваты.
– Что вы делаете?! – удивилась я во весь голос.
Ринд дернулась, вскрикнула, испуганно обернулась…
– Госпожа Мирра! – придушенно выдохнула она. – Ой, простите! Я просто…
– Просто – что? – уточнила я, подняв брови. Неужели девица пыталась навести порчу?
– Я затыкала розетку на ночь, – пискнула Ринд. – Ну, чтоб электричество не вытекло!
Слово «электричество» она произнесла по слогам, с явной опаской и благоговением.
Каюсь, я расхохоталась. Я понимала, что это попросту истерика, но никак не могла остановиться.
Надо думать, Петтер услышал странный шум. Распахнул дверь, ворвался в комнату… И замер, во все глаза глядя на меня, покатывающуюся со смеху.
Впрочем, раздумывал он недолго: быстро набрал стакан воды, похлопал меня по щекам и заставил выпить. Пахло от него так знакомо и приятно, что у меня потеплело на душе.
– Ох, спасибо, Петтер! – с чувством поблагодарила я, немного оклемавшись.
– Что случилось? – встревоженно спросил он, посмотрев на едва не плачущую Ринд.
– Ринд решила заткнуть розетки на ночь, – объяснила я. Смех все еще рвался наружу. – Чтобы электричество не вытекло.
Девушка опустила глаза. Щеки ее заливал бурачный румянец.
– Простите, – придушенно попросила она, и я опомнилась. Совсем застыдила девчонку!
– Ничего страшного, – улыбнулась я.
– Давай я расскажу тебе об электричестве, – великодушно предложил Петтер, распахивая дверь перед Ринд. – Нечего его бояться!
Она просияла, кивнула, потом бросила на меня опасливый взгляд.
Я улыбнулась, заставляя себя не выдать… ревности?
Они ушли, а я все сидела, невидяще глядя на пламя камина. По стенам метались тени, за окном завывал ветер… Я грела руки у огня, чувствуя себя бесконечно одинокой.
Ночью я почти не спала. Ни масла, ни книжка, ни даже теплое какао не помогли. Я крутилась из стороны в сторону, чутко прислушиваясь, не раздастся ли в коридоре тяжелая поступь мужа. И только ближе к рассвету забылась тревожным сном…
За завтраком я чувствовала себя совершенно разбитой и вяло ковырялась в омлете. На Петтера я старалась не смотреть.
Господин Бранд довольно апатично (после выпитого вчера у него сильно болела голова) сообщил, что Ингольв дома появится только завтра, так что сегодня Петтер должен отвезти меня к морю, а после на пикник.
Сомневаюсь, что дела заговора требуют дневать и ночевать в казарме. Надо думать, муженек рванул на пару дней к любовнице. Впрочем, я ничего не имела против. Пусть развлекается, только подальше от меня!
Уже на выходе из дома меня вдруг окликнула Сольвейг:
– Госпожа!
– Что вы хотели? – поинтересовалась я, натягивая перчатки.
– Можно вас на минутку, госпожа Мирра? – Она неуверенно мяла передник. – Я хочу… обсудить с вами меню!
От домоправительницы в кои-то веки тянуло не уксусом, а цитрусами – их запах тонизирует и пробуждает аппетит, к жизни в том числе. На обычно желтоватых скулах Сольвейг сегодня виднелся слабый румянец.
Хм, а ведь знакомство с господином Льетольвом пошло ей на пользу!
Я усмехнулась (повод явно придуман наспех), однако согласилась:
– Разумеется, Сольвейг! Пойдемте на кухню.
Едва скрывшись с глаз Петтера, Сольвейг огляделась (точь-в-точь шпионка в детективе) и сунула мне листок бумаги.
– Что это? – удивилась я, машинально разглаживая бумажку.
– Не смотрите! – потребовала домоправительница нервно. – Передайте это господину Исмиру.
– Хм… – Я послушно сложила листок, но единственную накарябанную на нем фразу успела разглядеть. – Должна предупредить, вряд ли я встречу господина Исмира в ближайшее время.
«Я магу по рассказать про Уннер».
– Ну, передайте, когда увидите! – отмахнулась Сольвейг и едва не в спину вытолкала меня из кухни.
Петтер был на диво немногословен. Он молча подал мне руку, помогая спуститься по обледенелым ступенькам; распахнул дверцу автомобиля; тронул машину с места…
Ингойя осталась позади. Петтер без лишних вопросов рулил в сторону все той же бухты. Видимо, отныне мои променады по берегу будут происходить там.
В памяти всплыли некоторые детали прошлой… кхм, прогулки, и я почувствовала, как щеки мои заливает румянец. Нужно отвлечься, заговорить о чем-то другом! Чтобы не думать и не вспоминать.
– Кажется, инспектор Бернгард подозревает меня, – сказала я наигранно легкомысленно.
Петтер бросил на меня взгляд, усмехнулся и качнул головой.
– Вряд ли, – не согласился он. – Скорее, меня.
– Но вас-то почему? – удивилась я. – Уннер ваша невеста… – Я запнулась и поправилась с усилием: – Была вашей невестой. Вряд ли она давала вам повод для ревности, а другие мотивы не приходят мне в голову.
Покосившись на меня, Петтер еще сильнее сжал руль.
– Не называйте ее моей невестой. В тот раз… Ну, когда у нас с Уннер было свидание, я сказал, что не женюсь на ней. – Голос юноши звучал устало, но твердо. – Инспектор решил, что я ее… соблазнил и бросил.
– Не женитесь? – не поняла я, туго соображая от недосыпа. – Почему?
Петтер ударил по тормозам так резко, что меня бросило вперед.
– Вы с ума сошли… – начала я, но договорить он мне не дал. Притянул к себе, крепко поцеловал в губы.
– Петтер, – растерянно произнесла я, когда он наконец позволил мне вдохнуть.
Он слегка улыбнулся, и я только сейчас поняла, насколько он устал. Вокруг его глаз чернели круги, лицо осунулось. Кажется, не одна я не спала этой ночью.
– Разве вы не понимаете, Мирра? – Улыбка мелькнула и пропала, теперь Петтер был убийственно серьезен. – Я же люблю вас! Как я мог жениться на другой? Это было бы нечестно. Я очень виноват перед Уннер, что не сразу это понял.