Мы пробирались такими закоулками, что Петтеру приходилось вести меня за руку. Кажется, он охотнее понес бы меня, только бы не отвлекаться всякий раз, когда я спотыкалась. Однако приходилось нести саквояж, пакеты с едой, еще какие-то свертки…
Хорошо, хоть знакомец Петтера помог.
Наконец мы остановились у темного здания, и Петтер, сгрузив на мужчину (так и оставшегося неназванным) свои вещи, принялся возиться с замком.
Войдя внутрь, я остановилась, с интересом оглядываясь. Здесь были одинаковые грузовые ворота с обеих сторон, множество всевозможного хлама, сваленного грудами по углам или заботливо рассортированного на расстеленной парусине…
Я сморщила нос: пахло железом, смазкой, резиной и еще боги весть чем – резко и удушливо.
– Можно я подожду снаружи? – спросила я, стараясь дышать ртом.
– Конечно, – согласился Петтер, тревожно на меня взглянув. – Галлин, побудь с ней, ладно?
И я вдруг поняла, что он беспокоится, чтобы я не выдала себя, обнаружив излишнюю чувствительность к запахам. Смешной – как будто теперь это имело хоть какое-то значение!..
Галлин курил какие-то на редкость вонючие папироски (если мне не изменял нюх, в составе был отнюдь не только табак!) и косился на меня с любопытством. Я же старательно изображала невозмутимость, размышляя о весьма широком круге знакомств юноши. Оказывается, я многого о нем не знала.
Наконец из ангара выглянул объект моих размышлений.
– Ми… – начал он, но не успела я усмехнуться (назовет меня по имени – и прощай, конспирация!), как юноша закончил бойко: – Милая, пойдем!
– Конечно, – согласилась я, пряча улыбку, и взяла его под локоть. – Пойдем, милый!
У Петтера дрогнула рука, но у него хватило самообладания принять такое обращение как должное.
– Ты присмотри за машиной, ладно? – попросил он Галлина.
– Ладно уж, летите, голубки! – согласился Галлин, туша сапогом окурок, и с душераздирающим скрипом запер за нами дверь.
К счастью, оказаться в полной темноте нам не грозило: Петтер распахнул задние ворота и зажег повсюду свет.
– Вот он, мой «Бруни»! – гордо сообщил юноша, широким жестом указывая на нечто, ранее, видимо, прикрытое тканью. – Биплан новейшей конструкции!
Пахло от Петтера гордым лавровым торжеством.
Я присмотрелась, сглотнула… и, отпустив локоть Петтера, обошла вокруг «Бруни».
– Мы полетим на этом?! – не поверила я, обозревая наше… средство передвижения.
– Ну да! – Петтер искренне удивился.
– Кажется, вы собирались соперничать в небе с драконами, – заметила я с сомнением. Назвать это сооружение гордым словом «самолет» у меня бы не повернулся язык. Конструкция из дерева, ткани и фанеры доверия не вызывала. Неужели оно вообще может оторваться от земли?!
– Ну… со временем! – выкрутился юноша, кажется несколько смутившись. – Вы не бойтесь, я на нем уже не раз летал!
Я вздохнула – выхода все равно не было – и согласилась:
– Хорошо, показывайте, куда садиться!
– Сюда! – Петтер похлопал своего любимца по боку. – Спереди пилот, а пассажирское место сзади!
Я подошла поближе. Крутившиеся на языке эпитеты удалось проглотить с огромным трудом. «Пассажирское место» напоминало прорубь или отхожее место у селян. В деревянном корпусе была попросту вырезана дырка, в которой виднелась скамеечка.
Слава всем богам, что соответствующий запах не прилагался!
Впрочем, летать на таком аппарате наверняка страшно, а у пассажиров бывает слабый желудок или кишечник…
– Я боюсь! – честно призналась я.
– Не бойтесь, Мирра! – Петтер тут же приосанился, почувствовав себя героем и защитником. – Я же буду с вами!
Признаюсь, это единственное, что радовало меня в данной ситуации…
С посадкой возникли непредвиденные проблемы – утрамбовать меня вместе с юбками и шубой (не говоря уж о свертках и саквояже!) никак не удавалось. Сполна насладившись незабываемыми ощущениями пробки, которую пытаются затолкать в горлышко бутылки, в конце концов я не выдержала:
– Петтер, подождите! Так ничего не получится.
– Да, – согласился он. Придерживая меня за талию, помог выбраться из «пассажирской» дыры. Петтер отвел глаза и, поколебавшись, предложил тихо: – Может, останетесь? Мало ли что. Давайте, я сам?
– Не выдумывайте! – отмахнулась я. – Вам хель не поверят, следовательно, придется лететь вместе.
– И что вы будете делать?
– Переоденусь, – ответила я, критически разглядывая подол своей юбки и шубу, на которую не пожалели меха.
– Во что? – удивился Петтер.
Отличный вопрос: домой за вещами я заглянуть не сподобилась.
– Хм… – Я огляделась в тщетной надежде найти хоть что-нибудь пригодное. Ничего, кроме парусины и шинели Петтера (бедняжка упарился, пока пытался затолкать меня в «пассажирское место»), на глаза мне не попалось. И тут меня озарило: – Петтер, а у вас здесь нет запасной одежды?
– Запасной? – изумился он. – Ну, роба есть. Я в ней с механизмами вожусь. А что?
– Несите! – обрадовалась я.
Надо думать, внешний вид мой после переодевания скандализировал бы общество Ингойи настолько, что меня единодушно объявили бы буйнопомешанной. По счастью, лицезреть меня в таком виде довелось лишь Петтеру, а он оказался юношей незаурядной храбрости (и отличного чувства юмора, что немаловажно!).
– Ужас, – констатировала я, оглядывая себя. Хорошо, хоть зеркала здесь не нашлось! В комбинезоне из грубой темно-синей ткани (должно быть, чтобы меньше были заметны пятна, о которых мне старательно докладывало обоняние) и наброшенной на плечи шубе я наверняка выглядела… сногсшибательно!
Впрочем, это не помешало Петтеру меня обнять.
– Вы самая красивая! – заверил он серьезно.
– Клянетесь? – пошутила я, невольно улыбаясь.
– Клянусь! – торжественно произнес юноша, подняв руку. Пахло от него липовым цветом и медом – нежно, тепло и сладко. – Лучше вас нет!
– Спасибо, Петтер, – ответила я, чувствуя себя ненормально… счастливой?..
В переодетом виде мне удалось разместиться с относительным комфортом, подстелив теплую верхнюю юбку.
– Извините, у меня только один шлем и очки, – виновато сказал Петтер, убедившись, что я устроилась со всеми возможными (в данных обстоятельствах!) удобствами. – Вам лучше привязать шляпу шарфом. А сверху набросить шубу. Давайте, я помогу.
– Конечно, благодарю вас! – вежливо откликнулась я. Кажется, он искал любой повод, чтобы лишний раз ко мне прикоснуться. – И, Петтер, возьмите вот это! Нанесите прямо на одежду пять-шесть капель.
Я протянула ему припрятанный пузырек.
– Что это? – поинтересовался Петтер, послушно отвинчивая крышку.
– Мята, розмарин и фенхель, – объяснила я. – Вы ведь устали, а это поможет вам взбодриться.
– Спасибо, Мирра! – В тихом голосе Петтера, в его темных глазах было столько нежности, что у меня защемило сердце. Петтер шагнул прочь, потом остановился, кажется, колеблясь. В этом сарае было столько сильных и неприятных запахов, что улавливать его чувства мне удавалось лишь вблизи. Потом, решившись, он взял с полки бутылку, вернулся и протянул мне: – Выпейте, хоть глоток-два. Это… для храбрости!
Отказываться я не стала, хотя пить хельский самогон – все равно что глотать огонь.
Зато когда я отдышалась и вытерла слезы, то обнаружила, что «Бруни» уже выкатился из ангара и теперь весело скакал по полю, освещая себе путь прикрученным на носу фонарем.
– Закройте глаза! – крикнул мне Петтер, не оборачиваясь. Голос у него был неожиданно веселый и задорный. Надо думать, мальчишка наслаждался предстоящим полетом.
Я же, каюсь, могла только зажмуриться и молиться всем богам, которых смогла вспомнить. «Надо было написать завещание!» – мелькнула запоздалая мысль, и мы взлетели.
Последовавшие мысленные комментарии, признаюсь, были нецензурные, хоть и весьма уместны.
Летало это чудо техники как муха с оборванным крылом. Братья так развлекались в детстве – ловили какое-нибудь насекомое, отрывали одно крыло и потом с интересом наблюдали за вихляющим полетом бедолаги. За такие забавы им доставалось от бабушки, но братьев это не останавливало…
Было страшно. Да что там, было отчаянно страшно! Я вцепилась в поручень и, чувствуя бьющий в лицо ветер, старалась не думать о том, что от падения меня защищает только деревянный настил под ногами.
Холодный ветер высекал слезы из глаз и мгновенно выстудил мою несуразную одежду. К тому же нещадная болтанка заставила меня пожалеть об опрометчиво отданном Петтеру масле мяты. Сейчас бы мятный леденец…
Здешние ночи совсем не такие непроглядные, как в южных широтах, к тому же покрывающий землю снег словно разбавлял темноту. Все внизу виднелось отчетливо: крыши, море, скалы…
Я тяжело сглотнула и зажмурилась. Паника заставляла тело каменеть, тошнота подступала к горлу, и только одна мысль гремела горошиной в моей разом опустевшей голове: «Высота звенит кедрами! Звенит»…
Холод, ветер и снег в лицо, навалившаяся усталость… В конце концов я впала в какое-то сонное оцепенение. К счастью, Петтер в моих указаниях не нуждался: огромный ледник на севере острова сложно не заметить при всем желании.
Очнуться меня заставил резкий рывок, от которого земля (точнее, заменявшая ее обшивка самолета) едва не ушла из-под ног. На неудобной скамеечке я и так чувствовала себя курицей на насесте. Моя развевающаяся шуба, надо думать, походила на крылья.
От резкого наклона я едва не выпала и вцепилась в поручень. И, разумеется, не удержалась от вскрика.
Петтер, каким-то немыслимым образом услышав меня в свисте ветра, на мгновение обернулся.
– Держитесь, Мирра! – отчаянно крикнул он, крутанул руль (или как там называется управление у самолета?), на что «Бруни», казалось, протяжно застонал.
Я осторожно выглянула вниз и обнаружила, что мы летим над морем. Дрейфующие в нем льдины обещали весьма прохладный прием сорвиголовам, которые рискнут искупаться. Теплое течение осталось много южнее. Лететь осталось совсем немного: вдали скалами возвышалась сияющая даже в ночи толща льда.