– Солнышко, да ты чего?! – возопил господин Льетольв, падая на колени. Учитывая, как привычно ловко он это проделал, напрашивались подозрения, что вымаливать прощение ему не впервой. – Ну хочешь, пусть госпожа Мирра меня тоже осмотрит! Нет у меня ничего такого! Чем хочешь клянусь!
– Ну да! – фыркнула Сольвейг, отвернувшись.
Вот только пахло от нее цветущими яблонями – надеждой.
– У меня же никого, кроме тебя! – Неисправимый ловелас ткнул себя кулаком в грудь. – В моем сердце только ты!
Каюсь, смешок сдержать мне не удалось, и господин Льетольв воззрился на меня с таким негодованием («И вы тоже?!»), что я подняла руки, сдаваясь.
– Простите, просто вспомнилась забавная история. – Я шагнула к выходу, уходя с линии огня. – Кстати, Сольвейг, я не успела вам сказать. У вас не… хм, дурная болезнь. Просто дерматит.
– Чего-о-о?! – совсем по-простонародному протянула Сольвейг.
– Раздражение, – поправилась я. – Так что я пропишу вам мазь, но это немного попозже. А пока рекомендую вам помириться с господином Льетольвом!
– Я же тебе говорил! – вскричал означенный господин, резво вскакивая с колен, и бросился к возлюбленной.
– Любимый, прости меня! – всхлипнула Сольвейг, бросаясь ему на шею. Их окутал столь насыщенный аромат роз и жасмина, что я поспешила исчезнуть, дабы не мешать.
Последнее, что я услышала, закрывая за собой дверь, было сдавленное: «Ты выйдешь за меня замуж?!»
Я усмехнулась, не сомневаясь в ответе.
На каждого господина Льетольва найдется своя Сольвейг…
Примерно в середине мая, к вящему восторгу Валериана, мы с ним сели на поезд в Альвхейм. Сын чуть не подпрыгивал от предвкушения, напряженно вглядываясь в окно, словно надеялся таким образом ускорить ход поезда.
А я слушала перестук колес, делая вид, что дремлю, и наблюдала за сыном из-под ресниц. За зиму он вытянулся, обещая со временем стать высоким и статным мужчиной. Теперь же он походил на кузнечика: мосластый, с длинными руками и ногами, еще не до конца освоившийся с новым ростом.
Мой мальчик, мой маленький сын. Теперь ты обидишься, если я назову тебя так…
Взяв на вокзале такси, мы отправились прямиком на аэродром. По правде говоря, мне бы хотелось прогуляться по Альвхейму, пройтись по магазинам и поглазеть на столичные достопримечательности, но Валериана переполняло нетерпение. Казалось, оно станет бить из него фонтаном, стоит задержаться хоть на полчаса.
Вскоре шумный город остался позади, и автомобиль покатил по горной дороге, где лишь изредка встречались деревушки. Зеленеющие леса, упоительный аромат цветов, молодой травы и хвои.
Я тихонько дремала, наслаждаясь весенним благоуханием, которое не портили даже выхлопы автомобиля. Уже три года прошло, а я после монотонных снегов Хельхейма все никак не могла привыкнуть к пестрому конфетти самых разных запахов.
– Мам, глянь! – Восторженный голос Валериана заставил меня очнуться. – Как они!..
Я проследила за его рукой. В пронзительно голубом небе кувыркались два самолета, выделывая пируэты какого-то странного танца.
Как не вспомнить?..
– Красиво, – согласилась я, едва дыша от застарелой боли.
– Я тоже так научусь! – убежденно сказал сын, и водитель, пожилой орк, улыбнулся понимающе…
Высадив нас у поворота, такси укатило.
– Вы к кому? – поинтересовался юноша в испачканном чем-то темным (и донельзя вонючим!) комбинезоне, не скрывая любопытства. Надо думать, случайных гостей здесь не бывало.
– Я госпожа Петрова, по приглашению господина Утесова, – объяснила я.
После возвращения в Мидгард мне пришлось изрядно поломать голову, решая, как представляться. Девичья фамилия не годилась, поскольку тогда возникли бы вопросы относительно Валериана (имя матери обычно давали незаконнорожденным детям), а от сочетания «Мирра Ингольвова» меня передергивало.
В итоге я решила попросту сочинить фамилию мужа и за три года уже привыкла зваться госпожой Петровой. Еще один незаметный для посторонних знак траура…
– А, ясно. – Юноша открыто улыбнулся и махнул рукой куда-то в сторону. – Подождите вон там, они уже скоро должны сесть!
Я кивнула, беря за руку сына, который не отрывал глаз от парящих в воздухе самолетов. Видимо, господин Утесов пилотировал один из них…
Ждать действительно пришлось недолго.
Из ближайшего к нам самолета выбрался высокий мужчина, а из второго выпрыгнула стройная девичья фигура. Правда, разглядеть ее принадлежность к женскому роду удавалось не сразу. С легкой руки господина Утесова среди летчиков вошла в моду своеобразная форма: кожаный шлем, кожаная же куртка до середины бедра, плотно прилегающие к лицу большие «авиаторские» очки и, как вызов на темном фоне остальной одежды, – щегольский белый шарф.
Валериан вытянул шею, стараясь рассмотреть своего кумира.
Давешний юноша подбежал к господину Утесову (надо думать, это был именно он) и что-то сказал. Тот кивнул и направился прямиком к нам, на ходу стягивая очки и шлем и говоря что-то идущей следом напарнице.
– Идет! – тонким от восторга голосом пискнул Валериан.
А я молчала, схватившись за него, и пыталась понять, когда успела сойти с ума.
Потому что этого просто не могло быть!..
«Только бы не потерять сознание! – твердила я, впившись ногтями в ладони и заставляя себя глотать вдруг ставший полынно-горьким воздух. – Только бы…»
К счастью, Валериан, кажется, ни о чем не подозревал.
В какой-то момент летчик наконец взглянул прямо на меня… И споткнулся, едва не полетев носом вперед.
– Слушай, падать к ногам дамы – это, конечно, романтично! – засмеялась его спутница, статная валькирия с обернутой вокруг головы золотой косой. Пахло от нее зеленым прозрачным вареньем, сладкими цукатами и теплой древесиной. – Только учти, я буду ревновать!
Симпатичная девушка, миловидная и удивительно открытая. Правда, профессия у нее вызывающе неженственная. Надо думать, она одна из суфражисток…
– Ой, я так много о вас читал! – не выдержал Валериан, с детской непосредственностью пренебрегая приличиями, и, схватив руку летчика, энергично ее потряс. Потом спохватился: – Ну и о вас, конечно, госпожа Ренская!
– Надо же, и на меня упал отблеск твоей славы! – Девушка шутливо толкнула напарника локтем в бок. И это наконец заставило его очнуться.
– Госпожа… Петрова? – произнес он, едва заметно запнувшись перед фамилией. А голос почти неузнаваемый – низкий, с простуженной хрипотцой. Внимательный взгляд чуть прищуренных глаз, разворот широких плеч, уверенная осанка… И смолисто-хвойный аромат кедра, окутывающий его красно-коричневым облаком.
Эффектный мужчина. Впрочем, этого следовало ожидать.
– Господин Утесов? – будто со стороны услышала я себя. Протянула руку – по-мужски, для рукопожатия. – Рада познакомиться. Мирра Петрова, а это мой сын, Валериан Петров.
Гладкие вежливые фразы, как обкатанные морем камушки.
Он осторожно пожал протянутую ладонь.
– И я рад знакомству, госпожа Петрова, господин Петров. А это Арина Ренская, моя подруга и напарница.
Выражение лица девушки и сладкий аромат розового варенья явно свидетельствовали, что она претендовала на большее, чем быть всего лишь «подругой и напарницей». Впрочем, у нее хватило ума и такта не возражать.
Должна признать, она очень ему подходила – молодая, задорная, смелая.
– Очень приятно. – Я заставила себя улыбнуться новой знакомой.
Тем временем мой сын уже подобрался к самолету и осторожно щупал его крыло.
– Мам, посмотри, какой! Это же новая модель, да? Господин Утесов, это вы сами собрали?
– Да, – кратко ответил авиатор. Потом, видимо заметив мой взгляд, тоже взглянул на Валериана и, понизив голос, предложил: – Госпожа Петрова, вы не откажетесь выпить со мной кофе? Думаю, мальчику будет интересно здесь все осмотреть. А мы пока сможем спокойно поговорить.
У кого-то иного «мальчик» в устах человека едва за двадцать звучало бы нелепо. Только летчик казался много взрослее своих лет, пусть не по годам, а по опыту.
– Конечно, господин Утесов, – согласилась я ровным тоном. – Разумеется, если вы полагаете, что нам есть что обсудить.
Мужчина слегка вздрогнул, стиснул зубы. Прозрачная обжигающая горечь розмарина словно плеснула волной.
– Думаю, есть, – твердо проговорил он. – Арина, будь добра, присмотри пока за мальчиком.
– Ладно! – согласилась она с видимой неохотой и быстрым шагом направилась к Валериану, который уже заглядывал в кабину…
Просторное помещение, куда мы пришли, болезненно напомнило мне ангар, где когда-то я впервые села в самолет.
– Сюда, пожалуйста. – Господин Утесов кивнул в угол, где было устроено что-то вроде небольшой кухоньки. Небогато: несколько стульев, поцарапанный столик, керосиновая плита. Зато столешницу чья-то шаловливая рука украсила вывязанной из тонких проводов салфеткой, а в вазочку все тот же шутник водрузил проволочный букет.
Надо думать, госпожа Ренская постаралась.
– Уютно у вас здесь, – заметила я, чтобы хоть что-то сказать.
– Спасибо, – рассеянно отозвался он, разжигая плиту. Не спрашивая о моих предпочтениях, молча наполнил водой турки.
Мы молчали, пока господин Утесов не поставил на столик две чашки кофе. Себе он сварил черный, а мне с медом и кардамоном, отчего у меня защипало в глазах. Надо же, а ведь столько лет прошло…
– Давно вы приехали в Мидгард? – после долгой паузы спросил он, вертя в пальцах ложечку.
– Недели через две после… – Я запнулась и закончила резче, чем собиралась: – После смерти одного моего знакомого.
– Мирра… – начал он, но я перебила.
– Госпожа Петрова! – поправила сухо. И почувствовала, как к щекам прилила кровь. Теперь эта фамилия казалась едкой насмешкой над моим горем.
Впрочем, тот юноша, который говорил мне: «Люблю!» – умер, так или иначе.
– Хорошо, – с усилием согласился мужчина. – Госпожа Петрова, я понимаю…
Я усмехнулась, покачала головой и отставила в сторону чашку с так и не отпитым кофе. Желудок словно скрутился в тугой узел, и даже от запаха обожаемого напитка меня воротило.