Зачем сюртук закатывать, когда логика имеется? Но Ванзаров лишь поклонился, как исправный чиновник, и вышел вон.
Схваченные мазурики и прочие бродячие мужики, поджав ноги на лавки, пялились на дивное чудо, о котором можно плести небылицы в трактирах. И не только они. Весь участок в составе трех чиновников и парочки городовых следил за необычным развлечением. Закатав рукава рубашки так, что налитые бицепсы висели угольными шарами, мистер Лав усердно драил пол. Драил тщательно и умело, будто служил на флоте. Но самое дивное: горланил занудную песенку о тяжкой доле негров на плантациях Юга. Смысл не был понятен слушателям, но всей душой они сочувствовали рабам с хлопковых полей Вирджинии. Или где там Скарлетт О’Хара тиранила дядю Тома. Чудесное пение, душевная мелодия, ритмичный свист швабры о половицы – что еще нужно, чтобы нежному сердцу вора и полицейского растаять в трепетных мечтах? Оно и растаяло.
Войдя в приемное отделение, Ванзаров попал в здоровенную лужу. Мистер Лав улыбнулся ему, как доброму другу, не оставляя пения, и даже швабру поднял в приветствии. После чего принялся с особым старанием размазывать въевшуюся грязь. Так участок давненько не мыли. А уж под музыкальное сопровождение великого певца – отродясь не бывало.
И что все это значит? И куда только смотрит пристав? Неужто Желудь забился в норку и носа не показывает, не желая встречать любимчика полицеймейстера? Все на это указывает. Не было бы такой душевной атмосферы под его ласкающим кулаком. Но и господин Ванзаров оказался не промах. Дал строгое указание прекратить использовать арестанта, а тщательно накормить и оставить в покое. Уходя в камеру, мистер Лав сверкал улыбкой и приветливо махал рукой. Но без Лебедева его никто не понимал. В самом деле, кому нужен этот американский? Бесполезный язык. С индейцами, что ли, болтать? То ли дело – французский или немецкий!
Взявшись за дело, Родион удержу не знал. Собрав чиновников около своего стола, дал ценные указания. А именно: выяснить все про мещанина Толстикова Дмитрия Иванова. Далее: по составленному словесному портрету сделать розыск по всем гостиницам и меблированным комнатам. Требуется: приезжий из Одессы, в столице около недели, на вид двадцати лет, худой, бледный, хорошо одет. На одежде могут быть темные пятна, как от крови. На пальце – дорогой перстень. Если найдут, самостоятельно не действовать, а звать всю подмогу. На розыски непременно бросить лучших из филерского отряда и обязательно – Афанасия Курочкина. Этот скорее других найдет.
Получив столько забот, чиновники не поморщились, а, напротив, были глубоко счастливы.
– Вам уж два раза телефонировали! – доложил чиновник Кручинский. Но кто именно – не имел чести знать. Слышно плохо, да и голос неясный, то ли детский, а может, барышня.
– Вас юноша с утра дожидается! – с не меньшим удовольствием доложил Редер. – И фонарь при нем. Его доктор на осмотр забрал.
А вот чиновник Матько ничего доложить не смог. Так ему хотелось быть приятным, но не нашлось сообщения для господина Ванзарова. Такая досада. И тут, на счастье, зазвенели колокольчики телефонного аппарата. Матько бросился со всех ног, послушал и, растаяв в улыбке, сообщил:
– Вас, господин Ванзаров, просят!
Приложив слуховую трубку к уху, чиновник полиции строго сказал в черный рожок амбушюра:
– Ванзаров у аппарата.
Ответил треск и невнятный гул станции.
– Слушаю! – повторил он и дунул в рожок.
Никто не захотел общаться.
– Говорите!
И опять ничего. Связь прервалась окончательно. Осталось повесить рожок на крючок и дать отбой, покрутив рукоятку сбоку. Нет еще совершенства в телефонных линиях. Зато из коридора, ведущего в медицинскую, послышались торопливые шаги, почти бег, и срывающийся голос крикнул:
– Да оставьте меня! Я совершенно здоров!
Юный рыцарь с потайным фонарем выскочил как угорелый и бросился под защиту старшего друга.
– Родион Георгиевич, меня заставляют глотать всякую гадость!
От вчерашнего потрясения не осталось и следа. Коля был свеж, розовощек и рвался с цепи. Незачем такому герою микстура. Родион обещал, что опасаться нечего.
– Ну, чем мы нынче займемся, то есть вы? – горя огнем, спросил Гривцов.
– Для начала положите фонарь, его передадут…
Что Николя выполнил с большой охотой. Тяжелая металлическая штуковина ободрала все пальцы. Но терпел.
– А теперь займемся кое-какими упражнениями…
– Я готов. Прямо здесь гимнастику сделать? Так сыщикам полагается?
– Гимнастикой будем заниматься на прогулке, – сказал Родион, слегка оглушенный юношеским напором.
Не сообразив, о чем речь, Николя готов был крутить колесо и встать мостиком хоть на Сенной площади или на рельсах конки, если его божество прикажет. Такую бы исполнительность, да в мирных целях…
Придерживая оруженосца за рукав на всякий случай, Ванзаров вышел из участка и неторопливо двинулся по Садовой улице.
– Как вам удалось с матушкой справиться? – ликовал Коля. – С ней даже господин пристав Бранденбург не мог совладать! Просто счастье какое-то! Отправила меня утром, говорит: слушайся господина Ванзарова во всем, неси службу как полагается, я тобой горжусь! Даже «мой малыш» не добавила! Просто чудеса! Да я и без того готов! Ух!
– Логикой и добрым словом можно добиться куда большего, чем одним добрым словом, – ответил Родион. – Но давайте займемся гимнастикой… Да не надо прыгать, Гривцов!.. Гимнастикой – ума.
Таким упражнением Николя не владел. Ему объяснили нехитрый прием: на простые вопросы надо давать простые ответы. Это и есть маевтика.
– На руке убитой девушки, той, что вчера… Верю, что в обморок больше не упадете!.. Слушайте внимательно: есть две надписи. Их содержание нас пока не интересует. Одна надпись процарапана на коже чем-то острым, другая выведена химическим карандашом. Вопрос: для чего написано разными способами?
– Для чего?
– Здесь вопросы задаю я… Итак: порезы сделаны ровно и аккуратно. О чем это говорит?
– Твердая рука, – выпалил Николя.
– Допустим. Знаки, что карандашом выведены, тоже ровные и правильные. Что предполагаем?
– Одна и та же рука!
– А если обе надписи ровно в линию сделаны?
– В одно время написаны!
– Следовательно, их автор одно и то же лицо. Остается вопрос: зачем сразу не написал карандашом или не закончил, скажем – иглой…
– Не знаю, – признался Гривцов.
– Попробуем думать, у нас же гимнастика… Предположим, что способ надписи не имеет отношения к ее смыслу…
– Почему?
– Потому что так проще. А значит, логичнее. В жизни все подчинено закону простоты. Ну, и логики… Так вот, предположим, что у автора послания не было намерения развлекаться разными стилями. Произошло нечто, что его на это вынудило. Что?
– Может, испугался?
– Нет, еще проще. Чем сделаны порезы?
– Вы сказали: иглой.
– Пробовали держать иглу в пальцах?
Николя на секунду задумался и вдруг выпалил:
– Она выскользнула из пальцев!
Родион, хоть печальный, остался доволен:
– Именно так: потерял стило. Но зачем не поднял его сразу?
– Не мог найти!
– Логично. Искать иголку даже не в стоге сена – очень трудно. А другой не было. Из чего следует два вывода: во-первых, убийца как минимум не закройщик или портной – у них иголок достаточно.
– А второй?
– Там, где убийца трудился над телом, было темно…
– Точно, в темноте иглу совсем не найти!
– Николя, вы с Лебедевым все «Помпеи» обошли. Вспомните, где такое место может быть, что иголку не найти?
– Там, где напольной плитки нет!
– Очень хорошо. И что это за темное место с деревянным полом или настилом?
Гривцов тщательно перебрал все закоулки, но подходящего для такого сложного и чистого убийства не нашел. А логике недоставало какой-то мелочи.
– Кто при себе химический карандаш имеет? – вдруг спросил Ванзаров.
– Артельщики всякие, плотники, инженеры, приказчики, репортеры, сам в запасе держу… – Коля извлек огрызок с синим грифелем.
В общем, кто угодно. Нет, по этой тропинке логике не продвинуться.
Приказав оруженосцу ждать в участке и поручив кое-что сделать непременно вовремя, когда настанет срок, Родион отправился на первую встречу с семейным счастьем.
Ну, не все же трупы да кровь! Надо и герою позволить глоток человеческой жизни. Так ведь?
Молодой жених, обреченный просить у невесты части тела, какие ему даром не нужны, переживать и не думал. В самом деле: что страдать? Не на быструю казнь идешь. А на вечную пытку. Древние мудрецы учат: сохраняй спокойствие, когда иного не остается. Он еще раздумывал, как появиться: с подарком или бутылкой вина. Жениховских правил не знал, а выяснять не желал. И поступил, как пристало чиновнику полиции. Проходя мимо магазина Ремпена, выбрал самый вопиющий букет, чтоб одарить им будущую тещу. Опасных врагов надо держать в узде заранее.
Тут обнаружилась еще одна напасть: жених не менял сорочку со вчерашнего дня, а костюм пережил с ним все приключения. Пойти, что ли, переодеться? Тухля вряд ли растворился за ночь, опять начнутся стоны и жалобы. В такой радостный день – это слишком. Рассудив, что судьбе виднее, Родион остался в чем был. Хотя истинному чистюле носить несвежую сорочку – хуже женитьбы. Ну, теперь уж все равно. В общем, Ванзаров шел на смотрины, как Сократ за кубком цикуты.
Дом, в который приходит жених, совсем не такой, как дом, в который жених не приходит. Не висят на нем праздничные флаги, ковровые дорожки не сбегают со ступеней, и даже завалящий фейерверк не взлетает над его крышей. Но каждый, кто пребывает в этом доме, наполняется особым значением и важностью, словно и от него зависит будущее счастье молодых. Лица прислуги добреют, на них появляется загадочное выражение, дескать, «и мы причастны», по углам шушуканье, перемигиваются, смеются по всяким пустякам. Атмосфера засахаривается, и уже кажется, что воздух искрится брильянтовым дымом, а на мебели вот-вот расцветут волшебные цветы. Или произойдет что-то такое замечательное, от чего все будут петь и смеяться до конца дней.